Край земли - Кузьмин Лев Иванович - Страница 6
- Предыдущая
- 6/8
- Следующая
Наконец Васино терпение кончилось. Он подскочил к кабине, бешено заколотил в неё. Кирилка сначала не поняла, почему это он бухает, не открывает сам, но когда помогла дверцу распахнуть и Вася ввалился в неё головою вперёд, то ничего не стала спрашивать.
Вася рухнул на сиденье, через его валенки перекатился Шайтан. Он мазнул по Кирилкиному лицу холодной шерстью, Кирилка отпрянула.
Вася сунул голые руки под мышки под ватник и закачался вверх-вниз, вверх-вниз, словно кому-то закланялся:
— Ах-х, чёрт… Ах-х, чёрт… Стужа, как в Антарктиде.
— Обморозились? Болит? — робко и участливо спросила тётя и ещё более робко посоветовала: — Может, зря вы с телегой возитесь? Может, проще отцепить её, а потом вернуться? Куда она тут денется?
— Никуда не денется… Никуда… — в такт своему покачиванию пробормотал Вася. — Да только у нас так не делается… У нас такого тракториста парни с ходу засмеют.
Он выпрямился, покряхтывая от боли, стал руки растирать, а Кирилка наклонилась к самым его рукам, тронула их тихонько, и сказала как можно ласковей:
— Давайте, Вася, я потру. У меня ладошки тёплые, даже горячие. Вот, пощупайте.
— Ничего, ничего. Я сам, — бормотал Вася. — Я сам… Я сейчас… Я уже это проклятущее колесо сдёрнул, запасное прикатил, осталось привернуть — и всё. И всё, — повторил он, опять согнулся, сквозь зубы, как от нестерпимой боли, втянул в себя воздух, ударил плечом в дверцу и опять выскочил на снег.
Шайтан, скребанув крепкими когтями по железному полу, снова бросился за ним.
Тётя потянулась было через Кирилку к распахнутой дверце, но не дотянулась, села и сказала:
— Нет, нет, нет. Я так больше не могу.
— Страшно? — впервые посочувствовала тёте Кирилка. Посочувствовала, потому что ей и самой стало боязно, и тётино настроение она поняла хорошо.
— Ну, как не страшно? Конечно, страшно. Человек там бьётся один, чуть ли не пропадает, а мы сидим, ничего не делаем, и нам хоть бы что… Не могу я так!
— Я тоже не могу. Да как быть? Он меня в кабину затолкнул, приказал: «Сиди!»
— Мне не прикажет, — приняла решение тётя, сама распахнула дверцу со своей, с правой стороны и медленно, неуклюже стала выбираться.
Оскальзываясь на гусенице и рискуя оборвать все застёжки на пальто, она потихоньку сползла в снег, встала, и ветер сразу чуть было не сорвал с неё папаху. Она пришлёпнула папаху, натянула глубже, а ветер принялся трепать длинные полы пальто, упруго, будто ладонью, надавил в спину, и тётя запуталась ногами в снегу, едва-едва не упала.
Следом за нею вылезла и Кирилка.
Снег сверху сыпаться перестал. На угрюмом небе из-за чёрных туч слабо забрезжила луна, но в степи почти не посветлело. Лишь косые вихри позёмки стали виднее. Они неслись мимо тёти с протяжным и жалобным гулом; а там, ещё дальше в ночи, взмётывались вверх какие-то огромные и белёсые крылья, какие-то косматые и седые гривы, раздавался чей-то печальный и одинокий вой, и тётя в ужасе вдруг припомнила все свои разговоры про край земли. Она, часто оглядываясь и часто перебирая руками по трактору, стала поспешно выбираться туда, где пылал живой, яркий огонь.
Через дышло телеги она перевалилась, как через изгородь, и, отпыхиваясь и широко растопырив руки, встала рядом с Кирилкой. Вид у неё был такой, словно она явилась из дальнего, очень опасного путешествия и вот наконец-то увидела всех вместе: глядящего на огонь Шайтана, зябко прыгающую с ноги на ногу Кирилку, Васю у телеги.
Вася сдёрнул рукавицу, подул в пригоршню, нахмурился.
— Кто вас просил? За компанию пришли мёрзнуть, что ли?
Но по голосу было слышно: он рад. Пускай тётя и Кирилка не помощники, да всё ж на людях ему повеселей, а может быть, и немного теплее, легче.
Вася вывернул из-под телеги тяжёлую подставку-домкрат, попинал новое, только что привинченное колесо, а дырявое, со спущенной камерой, собрался закинуть на кирпичи, на борт. Колесо из окоченевших Васиных рук вырвалось, чуть не ударило по ногам.
— Подхватывайте! Что смотрите! — закричал Вася, и тут уж Кирилка с тётей бросились помогать со всех ног. Они, суетясь, подхватили очень твёрдое и тяжёлое резиновое колесо, принялись подталкивать его вверх на высоко чернеющую в темноте телегу.
Колесо грохнулось через борт, Вася кинулся подбирать инструменты. Он хватал их, а вконец застывшие руки не могли удержать ни ключа, ни молотка, с них даже обледенелые рукавицы спадали, и Вася цапал руками, как мотыгами, только снег.
— Подбирайте! Живей! — приказал он тогда помощницам, ударил ногой по горелому ведру, оттуда выпал кирпич и дымящиеся тряпки. Солярка брызнула на снег, вспыхнула на мгновение ещё ярче.
Кирилка быстро подняла ключ, молоток, а тётя ухватила обеими руками, как пудовую гирю, тяжёлый домкрат и пошагала с ним к трактору. Неудобная железина прожгла холодом даже вязаные варежки, но, странное дело, с той минуты, как тётя принялась за работу, ей стало немного спокойнее.
Нет, это не значит, что она перестала тревожиться совсем. Тревожилась она по-прежнему. Она тревожилась и за то, как Вася с его руками поведёт трактор, и за то, как разыщут они в ночной степи дорогу, которую, пока стояли, совсем замело; она тревожилась и за то, что Кирилкины родители теперь, наверное, места себе не находят: ведь если бы не поломка, трактор-то давным-давно должен был прийти в совхоз.
Но всё же и эта тревога теперь была не такой, как раньше. Особенно не такой, как в ту жуткую минуту, когда тётя оказалась одна-одинёшенька в степи, там, за трактором. Тогда страх был настоящий, такой, от которого хотелось кричать, звать на помощь, а теперь тётя неожиданно поняла, что она через этот ужас переступила, и тревога, которая в ней осталась, нисколько её не сковывает, а, напротив, заставляет вести себя ещё решительней.
И тётя с грохотом, решительно забросила свою железную ношу в кабину, решительно подсадила Кирилку, громко закричала Васе:
— Всё, что ли? А может, ещё что поднести?
Вася и Шайтан стояли во тьме, пламя погасло. Тракторист не спешил, хотя и съёжился весь от холода и боли. Он присел на корточки рядом с высоким Шайтаном и всё поглаживал, поглаживал его, что-то тихо ему наговаривал.
«Нашёл время гладить! Ведь сам терпит едва-едва, да и мы с тётей мёрзнем», — подумала Кирилка.
Словно услышав её, Вася перестал гладить пса, приподнялся, ухватил его за ошейник, побежал рядом с ним куда-то мимо трактора.
— Ведро подберите! — крикнул он тёте на бегу.
Обежав трактор, Вася остановился на том месте, где должна была находиться дорога, а теперь лежала такая же, как везде, снежная целина. Там он Шайтана отпустил и махнул рукой вперёд. Пёс не очень уверенно шагнул, остановился. Вася опять махнул, и тогда пёс побежал трусцой в ту сторону, откуда задувал теперь заметно ослабевающий ветер.
Луна выкатилась полностью, холодная, высокая, осветила и чёткие следы Шайтана, и его самого. Он, чёрный при этом свете и ещё более огромный, на ходу оглянулся, как бы спросил хозяина: «Ну вот, я пошёл… А ты что же стоишь?» Хозяин, широко размахивая руками и колотя себя по бокам, помчался к кабине.
Кирилка с тётей удивились:
— Да вы что? Да куда же вы Шайтана-то прогнали? Он же тоже продрог!
— Продрог — согреется на ходу. Теперь его очередь. Теперь он в смену заступил, — не совсем понятно и как бы осердясь ответил Вася.
Он опять, сморщившись от боли, как мотыгой, стукнул скрюченной рукавицей по рукоятке газа, включил скорость.
Застоявшийся трактор взревел, заскрежетал промёрзшими гусеницами, покатился по следу Шайтана. А тот ещё раз остановился, понюхал снег и, почти не поднимая головы, помчался вперёд короткими лёгкими прыжками. Он бежал и всё время оглядывался. Он проверял, правильно едет хозяин на тракторе или нет.
Со стороны эта картина была, наверное, странноватой. По белой равнине при тусклом свете луны скачет бесшумной тенью пёс, печатает на совершенно гладком, вылизанном метелью снегу чёткие следы, и эти следы для трактора — как для слепого поводок. Оборвись поводок, исчезни пёс — и могучий трактор бестолково затычется туда-сюда, а потом, возможно, и совсем застрянет, и тогда трактористу придётся вылезать, отыскивать потерянный путь под сугробами на ощупь, а всю-то белую степь не обшаришь…
- Предыдущая
- 6/8
- Следующая
