Колодцы предков - Хмелевская Иоанна - Страница 12
- Предыдущая
- 12/54
- Следующая
– Боялся здесь появляться, чтобы его никто не узнал. Он же не знал, что Франек не скажет про него милиции. Хотел быть подальше от преступления.
– Он мог прийти раньше.
– Не мог. Он поехал в Канаду.
– Какое тебе дело до визита какого-то бандюги?!..
– Подождите, тут ещё прабабка впуталась, – остановила я их, кое-что пришло мне в голову. – Что-то мне подсказывает, что в это дело замешана исключительно женская часть семьи, я даже удивляюсь, почему убили мужика, а не бабу…
– Вот именно! – живо подтвердила Люцина. – Вы заметили какие у него адреса? Наши и Лильки с Хенеком. Заметили?
– Заметили, – неприязненно ответила Тереза. – И что с того?
– А то, что все вы дочери бабушки, – зловеще подхватила я. – А Лилька и Хенек – дети тётки Хелены. А тётка Хелена была бабушкиной сестрой, и обе они, насколько я знаю, были единственными дочерями прабабушки, у которой, кроме них, были одни сыновья. Но адресами этих сыновей никто не интересовался. Ну? Что скажете?
Родственники долго и молча меня рассматривали.
– Я же спросила! Что скажете?
– Ничего, – неуверенно сказала моя мамуся. – Что говорить?
– Тут что-то есть, – оживилась Люцина. – И это поручение дяди Антона… Бабушка давно умерла, ты говорил, что дядя говорил, что надо отдать что-то важное. Интересно, кому? Может, облизанному? Облизанный пришёл напомнить…
– У меня ничего нет, – грустно повторил Франек.
– Может, не ты. Если сначала должна была умереть бабушка… Может, это было у нашей мамочки?
Моя мамуся немедленно оживилась:
– На этот счёт можете быть спокойны, – сказала она беззаботно. – Все, что было у нашей мамочки, из-за войны пошло ко всем чертям. Наверняка все пропало, и пускай этот облизанный успокоится. Пойдём, посмотрим колодец.
– Куда тебя несёт? – пробурчала внезапно посерьёзневшая Тереза. – Не знаю… По-моему, у нас было что-то чужое… Я думаю, это надо отдать…
– Да что ты? Как ты отдашь, даже не зная что?
– Но оставить это нельзя! Придётся подумать…
– Сказал бы мне кто-нибудь, кто такой этот Менюшко! – вздохнула я с сожалением. – Во всяком случае, было бы известно, с какой стороны начинать! Люцина, ну пробейся же сквозь свой склероз!
Люцина глянула на меня и уставилась в окно.
– Менюшко, Менюшко… – бормотала она под нос. – Это связано с каким-то полем… В темноте. Кто-то мчался по полю со стороны дворца… Этих графов… как их звали… как-то на "с"… Мне тогда было шестнадцать лет, я возвращалась со свидания…
– Исключено, в этом возрасте ты ни на какие свидания не ходила! – категорически возразила моя мамуся.
– Дурочка! Ходила, только никто не знал… Я спряталась. Кто-то мчался, было темно, светил месяц…
– Туда, где крестовые войны кипят, он мчался при месяца свете… – ехидно продекламировала Тереза.
Люцина, не отрываясь от окна постучала пальцем по лбу и нетерпеливо махнула рукой.
– Мчался. Его было видно… Кажется, кто-то гнался…
– Менюшко мчался? – с подозрением спросила моя мамуся.
– Не знаю, кто мчался. Не помню. Зато помню, где это было. Вот здесь, на этом поле, за сеновалом…
Все, как по команде, повернулись к окну. Люцина показывала пальцем в проход между углом сеновала и сараем, стоящим с другой стороны двора.
– Там была тропинка между домом и развалинами, он оттуда выскочил и помчался через поле…
– Через картошку или по ржи? – обстоятельно поинтересовался Франек.
– Кажется, по ржи… Да, по ржи, это был уже август.
– Ну и что? – спросила я после долгой минуты общего молчания. – И где здесь Менюшко?
Люцина наконец оторвала взгляд от окна.
– Откуда я знаю? Я только рассказываю, с чем этот Менюшко связан. Я подумаю и вспомню, в чем было дело.
– Не вспомнишь, а придумаешь, – рассердилась Тереза. – Тогда все запутается окончательно. Почему, когда приезжаешь отдыхать в эту Польшу, всегда приходится нервничать?
– Как это? – добродушно удивилась тётя Ядя. – Ты же приезжаешь к родственникам…
– Ох, мчится этот Менюшко по полю или не мчится, пойдём, наконец, посмотрим на колодец, – не выдержала моя мамуся. – Подумать можно и потом, в Варшаве…
Остатки от двух колодцев нашлись сразу. Один, новый, с кругами, находился во дворе, второй – за сеновалом, возле развалин. Между сеновалом и развалинами был проход. Тропинка вела через небольшой пригорок – утоптанную часть обломков. Из развалин кое-где торчали куски кирпичной стены, все густо поросло крапивой, лопухами и молодыми берёзками. Франек слегка разгрёб землю и предъявил нам остатки каменной кладки.
– Это тот, что новее, – сообщил он, – засыпанный отцом. Старый был немного дальше.
Он махнул рукой, показывая куда-то на заднюю часть развалин. Там находилась свалка самого разного мусора, в нескольких метрах за ней протянулся забор соседнего хозяйства, полностью заросшего акацией. От места, где когда-то существовал колодец, не осталось никаких следов.
У Франека было такое выражение лица, что посвятить его в вопрос колодцев было просто необходимо.
– Не смотри на нас так, мы ещё не свихнулись, – с горечью сказала Тереза. – Это просто пунктик моей старшей сестры. С того времени, как выяснилось, что в Тоньче, в бабкином колодце, с войны лежало барахло…
– Не столько барахло, сколько так называемый клад, – поправила Люцина. – Еврейское добро, награбленное немцами. Мы его нашли, и теперь она все время надеется, что в другом колодце найдётся клад поблагороднее.
– А с тем что стало? – поинтересовался Франек.
– Сдали государству. Никто его и в руки бы не взял. Хотя там были хорошие вещи – жемчуг, бриллианты… Очень красивая бижутерия.
Франек тяжело вздохнул.
– У нас вы этого не найдёте, – сказал он с сожалением. – Здесь бриллианты в колодец не бросают.
– Возможно, но моей сестре этого не объяснишь…
– Очень живописные развалины – похвалила тётя Ядя, пройдясь с фотоаппаратом за коровником. – А что это такое? С войны осталось?
Общими силами мы объяснили ей, что если и с войны, то никто не помнит, с какой. Может, с одной из шведских. Руины когда-то были жилым домом – скорее, усадьбой, чем замком, а населяли его предки Франека и наши. Когда-то они были очень богаты, но это очень давно прошло. По неизвестной причине они разорились, а вместе с ними разорился и дом. Он постепенно нищал и начал разваливаться. Средств на ремонт не было. В конце концов, какой-то из предков рядом с развалившимся домом поставил времянку, использовав для этого подручные стройматериалы, но не все – часть стен осталась и разваливалась дальше. Как и любая времянка, дом простоял не меньше 150 лет и только в послевоенное время его переделали в коровник, а развалины, продолжающие зарастать травой, остались как память о былом величии.
– Где-то здесь был вход в подвалы, – вспомнила моя мамуся, – мы там игрались в детстве. Почему я его не вижу?
– Я там тоже игрался, – подтвердил Франек. – В конце войны, когда здесь проходил фронт, как раз в это место попала бомба. Снаряды тоже попадали, но этой куче камней не вредили. Только бомба развалила все окончательно. Мы ещё удивились, что дом не рухнул, хоть и стоит рядом. С войны все так и осталось. Только с той стороны, когда я строил дом, мы взяли немного камня под фундамент.
– Хорошо здесь, – сентиментально сказала Тереза. – Так тихо и спокойно…
Моя мамуся, слегка разочарованная отсутствием третьего колодца, разгребала палочкой мусор на свалке. Тереза продолжала восхищаться царящими вокруг тишиной и спокойствием. Люцина углубилась на поле клевера, созерцая тот путь, который связывал её с Менюшко. По тропинке за забором я отправилась к лугу, намереваясь осмотреть предполагаемое место преступления – заметные издалека камыши.
Зачерпнув туфлями жидкой грязи, я отказалась от осмотра. Вязкая почва неприятно прогибалась, до камыша я не дошла и удивилась, что преступник не утонул, транспортируя свою жертву в середину болота. Франек напомнил, что последнее время шли дожди. Осенью прошлого года стояла хорошая погода, луг подсох, и можно было пройти почти до самого камыша. Там и нашли труп.
- Предыдущая
- 12/54
- Следующая
