Клин клином - Хмелевская Иоанна - Страница 17
- Предыдущая
- 17/39
- Следующая
Вечером следующего дня я позвонила ему — и детское, можно сказать, время. Представляться пока не собиралась. До сих пор мне все это казалось оригинальной игрой и хотелось посмотреть, чем все обернётся.
— Простите, — сказала я, когда он отозвался. — Вчера я попыталась объяснить вам одно пустяковое недоразумение, но вы на меня так напустились… Могу я…
Дальше мне не удалось произнести ни слова. Ответ, который я услышала, был столь неожиданный, что у меня надолго отнялся язык. Любезным, бархатным, спокойным голосом, блестяще поставленным, он закатил мне нотацию, суть которой сводилась к тому, что мне категорически возбраняется преследовать его как на работе, так и дома. Заодно была поставлена под сомнение умственная моя полноценность, моральное моё поведение и, в частности, способ добывания средств к существованию. В заключение мне, как злостному правонарушителю, посулили самые ужасные кары. Я слушала его в каком-то оцепенении, что не мешало мне испытывать жгучее любопытство. Под конец он сказал:
— Ещё один такой звонок, и я обращаюсь в милицию.
Раз так, пожалуйста, будет тебе ещё один звонок — что касается милиции, ничего не имею против, всегда испытывала к ней самые тёплые чувства.
— Вы хоть догадываетесь, с кем говорите? — заикнулась было я.
— Меня это не интересует. Все, звоню в милицию.
Полное отсутствие логики. А в меня уже прочно вселился бес противоречия. Я отпустила ему какое-то время на обещанный звонок в милицию и снова набрала номер.
— Зачем вы устраиваете такой тарарам, не лучше ли объясниться с человеком нормально? — поинтересовалась я у него.
— Нет, это уже переходит всякие границы. С вами нельзя говорить нормально, потому что вы ненормальная, предупреждаю вас…
— А мне, хоть убейте, кажется, что наоборот…
— ..предупреждаю, вас ждут большие неприятности, сами нарываетесь…
— А все-таки ужасно любопытно, за кого вы меня принимаете?
— Не стройте из себя дурочку. Раздобыла мой телефон, а теперь прикрывается, видите ли, какой-то ошибкой, чтобы приставать. Все, разговор окончен, теперь с вами будет говорить милиция.
Что он зациклился на этой милиции? Прямо какая-то мания. Я уже стала сомневаться, он ли это. С моим телефонным счастьем всякое может случиться, вдруг я все время названиваю незнакомому человеку, который вправе решить, что его преследует какая-то чокнутая. Но нет, голос точно его. Тогда в чем же дело? Крыша у него, что ли, поехала?
С одной стороны, я была не на шутку озадачена, а с другой — меня это стало не на шутку забавлять. Сама мысль о том, что меня можно запугать милицией, казалась уморительной, не говоря уж о дикой напраслине. Бес противоречия уже прочно во мне обосновался и не позволял вот так взять и на середине бросить игру.
Я поехала в его отделение милиции. Разыскала участкового и поставила в известность, что если к нему поступит сигнал о хулиганском преследовании по телефону, то этим хулиганом буду я. И ещё, сказала я, хотелось бы знать, квалифицируются ли как преступление звонки к человеку, которого я приняла за знакомого и с которым теперь пытаюсь объясниться по поводу возникшего недоразумения.
Служитель правопорядка выслушал меня с недрогнувшим лицом и сказал:
— Попрошу документы.
Я дала ему свой паспорт и служебное удостоверение. Попыталась всучить и проездной билет, и водительские права, но он их отверг. Записал меня в какую-то бумагу, объяснил, что никаких сигналов ещё не поступало, что звонки к знакомым вообще-то преступлением не считаются, наконец позволил себе слегка улыбнуться и сказал:
— Чтоб вы знали, для хулиганского преследования по телефону надо досаждать человеку как минимум две недели подряд, желательно и по ночам, устраивая всякие злонамеренные пакости. Вы же, как я понимаю, звонили всего несколько раз, да ещё и не вы его, а он вас оскорблял.
Мы с ним мило попрощались, я вернулась домой, а на следующий день вечером не удержалась. Набрала номер.
— Слушаю.
— Хочу поставить вас в известность, — прощебетала я сладким голосом, — что вы можете себя не утруждать. Я уже и сама сообщила в милицию. Спокойной ночи.
Через два дня до меня дошли слухи, что в стане противника воцарилось серьёзное замешательство. Нормальные люди, у которых к этому человеку имелись нормальные дела, не могут до него дозвониться. По месту службы отвечают, что, дескать, ошиблись номером, и грубо бросают трубку. Сама-то я после всех недоразумений сторонилась телефона как черт ладана, и такая паника показалась мне несоразмерной с масштабами нашего инцидента. Или тут кроется что-то поважнее, чем я предполагаю? А вдруг я в самом деле сыграла с этим человеком злую шутку? У меня-то ничего плохого и в мыслях не было, зла я на него не держу, напротив, даже благодарна за то, что не даёт мне скучать. А всяческая напраслина, которую он на меня ни с того ни с сего возвёл, настолько дурацкая, что ничего, кроме смеха, вызвать не может. Ну хорошо, а если для меня это смех, а для него — горькие слезы?
Думала я, гадала и решила, что не мешало бы все эти страсти-мордасти довести до какого-то логического завершения. Спрошу его в лоб, он это или не он, тем более что до конца так и не уверена, представлюсь без обиняков, объясню дурацкое недоразумение, извинюсь за свою неумышленную бестактность, и полюбовно, без всяких претензий расстанемся. Номер его телефона и все другие подробности я вычеркну из памяти раз и навсегда.
Руководствуясь вышеупомянутыми благими намерениями, я позвонила ему ближе к вечеру, по служебному телефону, собираясь узнать, когда у него дежурство, — мне показалось, что в рабочей обстановке он будет восприимчивей к моим объяснениям. Кто знает, может, у него какой-то пунктик насчёт домашнего телефона.
Культурно и спокойно я задала интересующий меня вопрос подошедшей к телефону женщине. Каково же было моё удивление, когда в ответ она мне отрезала:
— Повторяю, никакой информации мы не даём. Вы ведь сегодня уже звонили?
Чтоб мне провалиться, последние три дня я на пушечный выстрел к телефону не подходила. Вот ещё новости, в чем тут дело?
— Нет, не звонила, — ответила я, не скрывая своего удивления. — Мне надо знать, когда он будет на дежурстве, но спрашиваю я впервые.
— Позвоните, пожалуйста, в секретариат. Что за чертовщина! Ему названивает какая-то гражданка, а он принимает её за меня? Или меня за неё? Что, в конце концов, происходит? Ничего не понимаю.
Я махнула рукой на секретариат и позвонила прямо домой. На всякий случай уточнила, он ли это, назвав полным именем и фамилией. Представиться уже не успела.
— Да уймитесь же вы наконец! Неужели так приятно нарываться на грубости? Вас ничего не может оскорбить?
Ну, это уже начало действовать мне на нервы. Что он себе воображает? Что я могу маразматическую его истерику воспринимать всерьёз?
— Смею вас заверить, все ваши оскорбления мне как слону дробина, — невозмутимо сообщила я. — Меня не может оскорбить то, что не имеет ко мне никакого отношения. Сдаётся мне, тут просто досадное недоразумение, и по сему поводу я хотела бы с вами объясниться.
— Объясняйтесь с кем-нибудь другим, мне с вами не о чем говорить. Надеюсь, до вас наконец дошло?
— Не надейтесь, — холодно успокоила я его, — не дошло.
— В таком случае, с головой у вас точно не в порядке. Вы сумасшедшая, вас надо изолировать, вы представляете опасность для общества.
Возможно, какая-то доля правды в его словах и была.
— Вам хоть понятно, о чем я пытаюсь с вами поговорить?
— Ничего не хочу ни понимать, ни слышать, отстаньте от меня наконец!
И все, бросил трубку. Тут уж мне и впрямь шлея попала под хвост, я закусила удила, короче, снова набрала номер.
— Официально заявляю вам, — железным тоном отчеканила я, — что приставать я буду до тех пор, пока вы не соизволите обменяться со мной хоть парой нормальных слов.
— Не дождётесь. С анонимами не разговариваю.
— Тогда дайте мне возможность представиться. У меня нет никаких причин скрывать свою фамилию.
- Предыдущая
- 17/39
- Следующая
