Любовь к камням - Хилл Тобиас - Страница 7
- Предыдущая
- 7/99
- Следующая
Недовольная гримаса на лице девушки превращается в улыбку. Она берет деньги, поднимается и проходит мимо меня, не оглядываясь. Араф жестом приглашает меня в кабинку. Пластик, на котором сидела Лейла, горячий. Араф смотрит ей вслед:
— Хорошенькая, правда? Знаете, как говорят итальянцы?
— Нет.
— Она еще пахнет молоком. — Усмехается. Морщит нос. — Надеюсь, я вам не противен?
— Вы меня не интересуете.
На миг лицо Арафа изображает удивление. Мужчинам вроде него таких вещей не говорят. Мои слова заставляют его умолкнуть, и я довольна этой передышкой. Он опускает взгляд к еде.
— Итак, вы хотели поговорить. Слушаю.
— Вам принадлежит компания. Что вы перевозите?
— «Золотой рог»? — Он принимается за кебаб. — Все, за что нам платят. Рыбу, наличные деньги, старые канаты.
— Драгоценности для черного рынка.
Араф перестает есть и пристально смотрит на меня. В быстрых глазах его видна та же беспокойная энергия, что и в теле.
— Не похоже, что вы из полиции, — говорит он. — Из налогового управления?
Я качаю головой. Он пожимает плечами:
— Собственно, особого секрета тут нет. Я бы солгал, сказав, что мы не перевозим драгоценностей.
Араф берет со стола выпавший лист. Это номерок, черные цифры на голубой бумаге. Рассеянно вертит его в пальцах, продолжая говорить; 68. 89. 68.
— Это добропорядочный бизнес. Чистый. Есть дела и похуже. У вас на уме какой-то особый груз?
— Я разыскиваю старые драгоценности. Вещь, называемую «Три брата».
— Три чего? 68. 89.
— «Брата».
— «Три брата». — Араф морщит лоб, но взгляд его блуждает по проходу, ища девушку. — Название знакомое. Напомните, что это.
— Своего рода застежка. Средневековая. Из Бургундии.
В лице его вспыхивает интерес. Он кладет билет, наставляет палец на меня, затем на графин с вином.
— Точно. Хотите стаканчик?
— Нет. Послушайте. — Делаю вдох. Сохраняю спокойствие. — Я хочу эту драгоценность. Очень.
— Очень — в пределах какой суммы?
— Этот камень стоит тысячу семьсот долларов. — Я притрагиваюсь к самому большому рубину. — Если потерпите меня еще несколько минут, он ваш.
Араф задумывается. Над губой президента компании на том месте, где утром проходила бритва, поблескивает пот. Я улавливаю его запах, сладковатый и едкий, напоминающий запах горчицы. При такой жаре он потеет очень мало. На секунду мне приходит в голову мысль, что он снова позовет официантов. Предложенная сумма все-таки удерживает его. Он вновь зажигает сигару.
— Четыре минуты.
— «Три брата». Название происходит от трех рубинов, но там есть еще бриллиант и несколько жемчужин. Все восемь камней весят двести девяносто каратов. Эта драгоценность стала королевской регалией Англии. У Тавернье, когда он умер, находились эти три рубина.
Лицо Арафа проясняется, он снова ест. Я смотрю, как он отправляет баклажаны в толстогубый рот.
— Достаточно. Я слышал о нем. — Наконец он проглатывает то, что во рту. — Так и быть, открою вам один секрет. Я люблю драгоценности. — Подмигивает. Жует. Теперь он весь дружелюбие и понимание. — Я слежу за рынком. За тем, что продается и покупается. За всеми открытыми, полузакрытыми, совершенно закрытыми рынками. Вот уже тридцать лет. И ни разу не видел, чтобы подобную драгоценность покупали или продавали. Средневековую вещь такой величины — нет. Ничего похожего. Послушайте дядю Арафа, я знаю, что говорю. Вы гоняетесь за призраком.
Араф принимается за лепешки с бараньим фаршем. Я смотрю, как он скручивает их, макает в лимонный сок и отправляет в рот.
— Миддлхемова драгоценность, — произношу я, и он едва не давится. Крякает и проглатывает.
— М-м?
— Пятнадцать лет назад в Англии была найдена Миддлхемова драгоценность. Конца пятнадцатого века, в хорошем состоянии. В пустых гнездах, вероятно, находились жемчужины. Центральный сапфир огранен спереди и сзади. Года через два после находки ее продали на аукционе «Сотбиз».
— За сколько?
— Миллион триста тысяч.
— Фунтов? Стерлингов?
Я киваю.
— Да, но то были восьмидесятые годы, понимаете? Увы. — Я жду снова, он делает вид, будто ему неинтересно. — Эти «Братья». Что там за камни? — с нарочитым безразличием спрашивает он.
— Три рубина-баласа, каждый по семьдесят каратов. Тридцатикаратовый бриллиант. Четыре большие жемчужины.
— Какого веса?
— От десяти до восемнадцати каратов. Все красивой неправильной формы.
— Каким временем датируется застежка?
— Начало пятнадцатого века, первое десятилетие.
— М-м… — Араф откладывает вилку. — Думаете, она сохранилась до сих пор? Почему?
Я не отвечаю. Он жует с задумчивым видом.
— Жемчужины. Ну что ж, раз вы упомянули о них, у меня есть одна клиентка. В Турции, но не турчанка — слишком холодная, мне это не нравится, — из Северной Европы. Вы американка, да? Англичанка? Извиняюсь. И сочувствую. Эта клиентка любит жемчуга. Для нее они чем древнее, тем лучше. Я видел, как она покупала только старину, неизменно высшего класса. Ее род богат издавна, в течение столетий. Если кто и знает о «Трех братьях», то, думаю, она. Знаете, я брал уроки английского у лондонской девушки, похожей на вас.
— Угу.
Сиденье становится влажным от пота.
— Угу. — Он кивает. — Рифмованного сленга кокни. «Злая вьюга» вместо «супруга». Я вот думаю, не устраиваете ли вы мне злую вьюгу?
— Мне нужны только сведения.
— А на них требуется время. Мне необходимо управлять компанией, оплачивать множество счетов, детей у меня столько, что не хочется и вспоминать. Так вот, Турция большая страна — она велика, как три или четыре ваших Великобритании. Но я скажу вам, как найти эту женщину, за плату. Один процент. Один процент стоимости этой вещи, авансом.
— Я не заинтересована в продаже этой драгоценности.
— Не заинтересованы? — Президент компании смеется и становится отталкивающим. — Бросьте вы эту чушь. У меня уши вянут, драгоценность — те же деньги. Какая разница? Собираетесь носить ее? Я в любом случае хочу получить свою долю. Сколько может стоить такая вещь?
— Невозможно сказать. Столько, сколько покупатель дал бы за нее.
Араф гасит сигарету о кебаб.
— Оставьте. Будем исходить из того, что камни настоящие, так? Только они могут стоить три-четыре миллиона долларов. Плюс к этому стоимость оправы и история вещи. Раз она принадлежала королеве Англии, значит, на нее всегда есть спрос. Я оценил бы драгоценность в шесть с лишним миллионов долларов. Проблема в том, что моя доля от этой суммы составит шестьдесят тысяч, а вы — прошу прощения — не производите впечатления обладательницы таких денег. Я прав?
Рубины по-прежнему лежат на столе. Ярко-красные среди объедков. Я собираю их.
— У меня есть эти камни, — говорю я. — Самый маленький стоит четыреста долларов. Я отдам его вам сейчас, а самый большой потом. Если ваши сведения окажутся точными.
Он вздыхает, манит пальцем официанта и жестом показывает, чтобы выписали счет. Тот, что покрупнее, приносит его на узорчатом медном блюде. Араф протягивает ему золотистую карточку, ждет, когда официант возьмет ее и выйдет. Потом, спокойный и серьезный, подается ко мне:
— Если я не получу процента, вы ничего не узнаете.
— Я не смогу продать эту вещь.
— Не сможете или не захотите?
— Вы просите процент от ничего. Я предлагаю вам две тысячи долларов.
Араф пожимает плечами:
— Продать ее вы сможете запросто. Через меня. И никакая цена не является достаточно высокой за верные сведения. Послушайте, я даю вам фамилию и адрес. Могу посадить сегодня же ночью на самолет. Что скажете?
Официант подходит к Арафу, что-то шепчет ему на ухо. Золотистая карточка полускрыта в его руке, словно он собирается показать с ней фокус. Лицо президента компании постепенно каменеет. Он встает, тянет руку к бумажнику. Голоса их сливаются в глухом бормотании по-турецки.
— Я почистила зубы.
Вернулась Лейла. Мужчины не смотрят на нее. Тогда она улыбается мне. Зубы у нее маленькие, очень белые. В руке она держит стаканчик с горкой мороженого. Рубины по-прежнему лежат на грязной скатерти. Рядом с ними тот самый листок бумаги.
- Предыдущая
- 7/99
- Следующая
