Пещеры древних. (THE CAVE OF THE ANCIENTS) - Рампа Лобсанг - Страница 15

— Хм…Хм… — произнесен. — Мальчик свернул со своей дороги… Чего тебе, мальчик?

— Сударь! — ответил я. — Вы прожили в скиту семь лет. Не будете ли вы так добры рассказать мне об этом.

Он что-то проворчал, пожевал кончики усов и сказал:

— Присядь, мальчик, долго вспоминать о прошлом. Хоть я и думаю о нем все время.

— Когда я был мальчиком, — начал он, — я путешествовал в разные страны и однажды попал в Индию. Я увидел там отшельников, живущих в пещерах, и мне показалось, что некоторые из них достигли просветления.

Он покачал головой:

— Обычные люди были слишком ленивы, проводя свои дни в тени деревьев. Ох! Это было печальное зрелище.

— Святой отшельник, — прервал я его, — мне бы больше хотелось услышать о жилищах отшельников здесь, в Тибете.

— Э? О чем это? — слабым голосом переспросил он. — А, да, скиты Тибета… Я вернулся из Индии и отправился в родной Пекин. Я ничему не научился, и потому жизнь наскучила мне. Собрав пожитки, я стал пробираться к границе Тибета. Это заняло много месяцев.

Я раздраженно засопел. Старик продолжал:

— Долгое время в поисках просветления я останавливался в разных монастырях. Наконец я попал в Чакпори. Я был в Китае врачом, и Настоятель позволил мне остаться. Я занимался акупунктурой. Несколько лет меня устраивало это, но затем я почувствовал непреодолимое желание удалиться в скит.

От нетерпения я уже начал пританцовывать. Если старик потянет еще немного, будет слишком поздно — мне нельзя пропустить вечернюю службу. И как только я подумал об этом, раздался первый удар гонга. Неохотно поднявшись, я сказал:

— Уважаемый Учитель, мне, к сожалению, нужно идти. Старик захихикал.

— Нет, мой мальчик, — возразил он, — ты можешь остаться, ибо не получаешь ли ты здесь наставления от старшего брата? Оставайся, ты освобожден от вечерней службы.

Я подумал, что он прав, и снова сел. Он даже не был ламой, но за свой преклонный возраст и огромный опыт все-таки считался старшим.

— Чай, мой мальчик, чай! — воскликнул он. — Мы будем пить чай. Тело мое слабо, и годы давят на меня тяжким грузом. Чай для юных и стариков.

На его зов явился монах, приставленный к пожилым. Он принес нам чаю и ячменя. Смешав тсампу, мы уселись на пол: он — чтобы говорить, я — чтобы слушать.

— Настоятель позволил мне покинуть Чакпори и поселиться в скиту. Мы вышли отсюда со служкой-монахом и направились в горы. Через пять дней мы добрались до места, которое можно увидеть с крыши.

Я кивнул. Мне было известно это одинокое строение, укрытое высоко в Гималаях. Старый монах продолжал:

— Там было пусто: последний жилец недавно умер. Мы сделали уборку, и я в последний раз окинул взглядом Лхасскую долину; взглянул вниз на Поталу и Чакпори, затем вошел во внутреннюю келью. Служка замуровал дверь, и я остался один.

— Но, Учитель! Как там внутри? — спросил я нетерпеливо. Старый Ву Хси потер щеку.

— Это каменное укрытие, — медленно ответил он, — с очень толстыми стенами. Там нет дверей. Единственный вход завален камнями. Откидная дверца, через которую отшельник получает пищу, не пропускает свет. Внутреннее помещение соединяется с комнатой служки темным тоннелем. Я был замурован. Темнота была настолько густой, что ощущалась почти физически. Ни искорки света, ни слабого звука не доносилось снаружи. Я сел на пол и стал медитировать. Поначалу меня мучили галлюцинации, повсюду мерещились тонкие полоски света. Затем я почувствовал, как мрак душит меня, как будто облепляя мягкой сухой грязью. Время перестало существовать. Вскоре я начал слышать колокольный звон и звуки человеческого пения. Я бился головой о стену, яростно пытаясь вырваться наружу. Для меня не было разницы между ночью и днем — там все время было темно и тихо, как в могиле. Через некоторое время я успокоился и затих.

Я представил себе старого By Хси, — тогда еще молодого, — сидящим в почти живой темноте внутри всепоглощающей тишины.

— Каждые два дня, — продолжал он, — слуга должен был оставлять у дверцы немного тсампы. Он ступал так тихо, что я ни разу не слышал, когда он приходил. В первый раз, пробираясь наощупь, я вытолкнул еду за дверцу, да так и не смог ее достать. Мне пришлось ждать еще два дня.

— Сударь, — спросил я, — что станет с отшельником, если он заболеет или умрет?

— Мой мальчик, — ответил By Хси, — если отшельник заболеет, то он умрет. Слуга будет продолжать носить пищу. На четырнадцатый день, если еда останется нетронутой, он взломает стену и вынесет тело.

— А что бывает в случае, подобном Вашему, когда истекает положенный срок?

— Я оставался там два года. Потом семь. Когда приблизилось время выходить, в стене кельи проделали крохотное отверстие. Тончайший луч света проник внутрь. Каждые несколько дней отверстие расширяли, и в комнате становилось все светлее. Наконец я уже мог выдерживать полный дневной свет. Если отшельника неожиданно вывести на солнце, он мгновенно ослепнет. Его зрачки, расширившиеся от постоянной темноты, не смогут больше сузиться. Когда я вышел, я был мертвенно бледен. Мои волосы стали такими же белыми, как горный снег. Мускулы от долгого бездействия пришли в негодность.

Меня выручили массаж и трудные упражнения. Постепенно силы возвращались ко мне, и однажды я все-таки смог спуститься с горы, чтобы снова войти в Чакпори.

Я взвешивал его слова, думая о долгих годах темноты и полной тишины, прожитых в расчете лишь на собственные силы. И меня одолело сомнение.

— И что Вам дало все это? — спросил я наконец. — Стоило ли оно того*.

— Да, мальчик, да, это того стоило! — ответил старый монах. — Я изучил природу жизни, мне стало понятно назначение мозга. Я освободился от тела. Мой дух может парить далеко, как это делаешь ты в астрале.

— Но откуда Вы знаете, что это Вам не кажется? Почему Вы не можете просто путешествовать в астрале?

By Хси смеялся, пока слезы не покатились по его изборожденному морщинами лицу.

— Вопросы — вопросы — вопросы, малыш, совсем как я в твои годы, — ответил он.

— Поначалу меня охватила паника. Я проклинал тот день, когда стал монахом, проклинал день, когда вошел в келью. Но постепенно я смог заняться дыхательными упражнениями и медитировать. Меня посещали галлюцинации, бесполезные видения. И вот однажды я выскользнул из своего тела, и тьма перестала быть для меня черной. Я видел свою фигуру застывшую в позе медитации, видел свои слепые, широко открытые глаза, видел бледность кожи и худобу тела. Поднявшись вверх, я прошел сквозь крышу и оглядел Долину Лхасы. Я отмечал перемены, встречал знакомые лица. Я полетел в храм, и лама-телепат подтвердил мое освобождение. Каждые два дня я возвращался в свое тело, чтобы накормить его.

— Но почему Вы не вышли в астрал без этих приготовлений? — спросил я снова.

— Некоторые из нас, — ответил он, — всего лишь обычные смертные. Только немногие, благодаря важности возложенного на них задания, наделены особенными способностями. Ты путешествуешь в астрале. Другим, в том числе и мне, нужно пройти через лишения и одиночество, прежде чем их дух вырвется на свободу. Ты, малыш, большой счастливчик, очень большой счастливчик!

Старик вздохнул и сказал:

— Ступай! Мне нужно отдыхать, я говорил слишком долго. Приходи опять — несмотря на твои вопросы, ты будешь здесь желанным гостем.

Он отвернулся. Промямлив слова благодарности, я встал, поклонился и тихо выскользнул за дверь. Я был настолько поглощен своими мыслями, что врезался в противоположную стену, едва не вытряхнув дух из собственного тела. Потирая ушибленную голову, я шел по коридору как в тумане, пока не добрался до своей спальни.

Полуночная служба подходила к концу. Монахи беспокойно ерзали на своих местах, готовые вскочить в любую минуту, чтобы поспать какой-то лишний часок, прежде чем вернуться сюда снова. Старый Чтец аккуратно вставил в Книгу закладку и собрался ступить вниз. Зоркие прокторы, обычно бдительно следящие за любым беспокойством или нерадивостью со стороны малышей, теперь ослабили свое внимание. Служба была почти завершена.