Рождение Темного Меча - Уэйс Маргарет - Страница 12
- Предыдущая
- 12/95
- Следующая
Ванье позволил себе улыбнуться. Мысленно.
— Дьякон Сарьон, — произнес он низким, звучным голосом. Но прежде чем Ванье успел добавить хоть слово, несчастный математик ринулся через комнату, рухнул на колени перед епископом, схватил подол его рясы и припал к нему губами. А потом, нечленораздельно стеная, залился слезами.
Епископ почувствовал себя несколько не в своей тарелке. А кроме того, он заметил, что на подоле его дорогой шелковой рясы начинает расплываться пятно. Ванье нахмурился и выдернул подол из рук молодого человека. Сарьон даже не шелохнулся. Он остался стоять на коленях, скорчившись и спрятав лицо в ладонях, и всхлипывал. Зрелище было жалкое.
— Держите себя в руках, дьякон! — прикрикнул на него Ванье. Затем добавил уже более дружелюбным тоном: — Ну, будет, мальчик мой. Вы совершили ошибку. Но это еще не конец света. Вы молоды. Молодость — это пора исследований.
Он наклонился и взял Сарьона за руку.
— Это пора, когда наши ноги так и несут нас на нехоженые тропы, — продолжал епископ, едва ли не силой поднимая молодого человека с пола, — и иногда мы сталкиваемся на этих тропах с тьмой.
Направляя неуверенные шаги Сарьона, епископ провел его к креслу, успокаивающе приговаривая:
— Нам остается лишь молить Олмина, дабы он помог нам и вывел нас обратно. Вот, присаживайтесь. Я полагаю, вы ничего не ели и не пили со вчерашнего вечера? Ведь верно? Попробуйте херес. Очень неплохой — из виноградников герцога Аглора.
Епископ Ванье налил Сарьону бокал хереса. Но молодой человек, в ужасе от того, что ему прислуживает сам епископ, съежился, словно ему предложили яд.
Епископ, с хорошо скрытым удовольствием наблюдавший за замешательством, охватившим дьякона, удвоил усилия и чуть ли не насильно вложил бокал ему в руку. Затем, сняв митру, Ванье уселся в мягкое, удобное и при этом весьма элегантное кресло, стоявшее напротив. Налив себе шерри, епископ пустил бокал плавать в воздухе, рядом с лицом, а сам расправил одежды и устроился поудобнее.
Совершенно сбитый с толку, Сарьон только и мог, что взирать на этого великого человека, напоминавшего сейчас скорее чьего-то грузного дядюшку, чем одну из самых влиятельных персон этой земли.
— Хвала Олмину, — сказал епископ, приблизил стакан к губам и отпил глоток действительно превосходного хереса.
— Хвала Олмину, — машинально пробормотал Сарьон, попытался заставить свой бокал подплыть к губам — и выплеснул большую часть хереса себе на рясу.
— Ну а теперь, брат Сарьон, — произнес епископ Ванье с видом отца, вынужденного наказывать любимое дитя, — давайте отбросим условности. Я хочу услышать от вас, что же произошло, — во всех подробностях.
Молодой человек растерянно заморгал; парящий в воздухе бокал опасно накренился, стоило лишь Сарьону ослабить концентрацию. Поспешно схватив бокал, Сарьон дрожащей рукой возвратил его на стол.
— Ваше святейшество, — в смятении пробормотал несчастный, — мое преступление нечестиво... непростительно...
— Сын мой, — произнес Ванье с таким безграничным терпением и добротой, что глаза Сарьона вновь наполнились слезами, — Олмин в мудрости своей знает о вашем преступлении — и в милосердии своем прощает вас. В сравнении с нашим Отцом я — лишь жалкий смертный. Но я тоже разделяю его знание о преступлении — и могу разделить его всепрощение. Объясните мне, что привело вас на эту темную стезю.
Несчастный Сарьон был сражен наповал. Несколько мгновений он не мог произнести ни слова. Ванье ждал, потягивая херес и глядя на Сарьона с отеческой добротой — и мысленно улыбаясь. Епископ был вполне доволен собою. В конце концов молодой дьякон заговорил. Сперва он запинался, с трудом подбирал слова и не отрывал взгляда от пола. Затем он начал время от времени поднимать голову; когда же Сарьон увидел, что его исповедь — исповедь души, настолько потемневшей и извращенной, что ей уже нет спасения (как думал он сам), — встречает лишь сострадание и понимание, слова хлынули из него потоком.
— Я не знаю, что меня заставило так поступить, ваше святейшество! — воскликнул он. — Я всегда чувствовал себя здесь таким счастливым, таким довольным!..
— Я думаю, вы это все-таки знаете. И вам пора признаться в этом себе самому, — спокойно произнес Ванье.
Сарьон заколебался.
— Да, наверное, знаю. Простите меня, ваше святейшество, — но в последнее время я чувствовал, что... — Он запнулся, словно не желая продолжать.
— Что вам скучно? — предположил Ванье.
Молодой человек вспыхнул и поспешно покачал головой.
— Нет! Да. Возможно. Мои обязанности такие простые и незамысловатые... — Он нетерпеливо взмахнул рукой. — Я научился сотрудничать в качестве каталиста со всеми разновидностями магов, сколько их ни есть. Я не хвастаюсь, — добавил он, заметив скептический взгляд епископа. — Кроме того, я разработал новые математические формулы на смену громоздким древним расчетам. Я думал, что это порадует меня, принесет мне удовлетворение — но нет.
И Сарьон принялся говорить все быстрее и быстрее, забывая обо всем. В конце концов он подхватился с кресла и начал расхаживать по комнате, жестикулируя на ходу.
— Я начал работать над формулами, которые могли бы открыть путь для новых чудес, для невиданной прежде магии, о которой люди и не мечтали! В ходе своих изысканий я перерыл все библиотеки Купели. И в конце концов я наткнулся в дальнем углу библиотеки на палату Девятого Таинства. Можете вы себе вообразить, что я почувствовал? — Сарьон в смятении взглянул на епископа. — Да нет, откуда — вы же воплощенное добро... Я смотрел на руны, вырезанные на двери, и чувство, встающее в моей душе, более всего напоминало чары, которые мы чувствуем каждое утро, когда сталкиваемся с магией. Только в этом ощущении не было ни света, ни полноты. Точнее всего будет сказать, что тьма в моей душе принялась разрастаться, и разрасталась до тех пор, пока не поглотила меня. Я жаждал, и алкал, и просто умирал от желания.
— И что же вы сделали? — спросил Ванье, помимо воли поддавшись мрачному очарованию рассказа. — Вы вошли туда?
— Нет. Я был слишком испуган. Я стоял перед палатой и смотрел на нее — не знаю, как долго это продолжалось. — Сарьон устало вздохнул. — Наверное, не один час — потому что я вдруг осознал, что у меня болят ноги и кружится голова. Я в ужасе упал на стул и огляделся по сторонам. А вдруг меня кто-то видел? Ведь наверняка все мои запретные мысли были прямо-таки написаны у меня на лице! Но я был один.
Бессознательно приноравливая действия к словам, Сарьон вновь опустился в кресло.
— Я сидел там, в учебном кабинете рядом с запретной палатой, и понимал, что меня искушает Зло.
Голова его поникла, и Сарьон спрятал лицо в ладонях.
— Понимаете, ваше святейшество, — я сидел на том деревянном стуле и знал, неоспоримо знал, что могу войти в эту запретную дверь! О да, она ограждена и защищена охранными знаками и рунами, — дьякон нетерпеливо повел плечами, — но заклинание запечатывания было столь простым, что его с легкостью мог преодолеть всякий, в ком есть хоть капля Жизни. Такое впечатление, будто вся их охрана была чистой воды формальностью, как если бы предполагалось, что ни один человек в здравом уме и трезвой памяти не пожелает и близко подойти к запретным книгам — не то что их читать.
Молодой человек умолк. А потом произнес отрешенно, словно говорил сам с собою:
— Вероятно, мой ум здравым не назовешь. Все прочее помнится мне смутно и искаженно, как будто при взгляде через кисейную занавеску.
Он взглянул на епископа, покачал головой и продолжил. В голосе его звенела горечь.
— В тот миг, ваше святейшество, я кое-что понял. Я нашел эти книги не случайно. — Сарьон стиснул кулаки. — Нет. Я искал их, я умышленно за ними охотился, не признаваясь в этом даже самому себе. Пока я сидел там, в памяти у меня всплывали целые отрывки из иных книг — отрывки, в которых упоминалось о других книгах, которые мне никогда не удавалось отыскать. Я предполагал, что их, должно быть, уничтожили после Железных войн. Но теперь, обнаружив эту комнату, я понял, что это не так. Они находились там. Должны находиться. Я знал это. Знал всегда. И что же я сделал? — Сарьон истерично расхохотался. Смех перешел в сдавленный всхлип. — Я бежал из библиотеки, как будто за мной гнались привидения! Примчался к себе в келью, рухнул на кровать и лежал там, дрожа от страха.
- Предыдущая
- 12/95
- Следующая
