Рой - Алексеев Сергей Трофимович - Страница 27
- Предыдущая
- 27/83
- Следующая
– Что с твоим отцом? Плохо… Собирает вокруг себя… Вроде дома убогих. А что в Стремянке творится – ему наплевать. Забыл, что и депутат. Ты, профессор, извини.. Но уже терпенья не хватает. Беда-то не только его – наша… Слыхал, гари пахать собирались?
– Слыхал.
– Так вот уже начали. – Вежин пристукнул кулаком по рулю. – Ударная стройка нефтяников. Хотят два совхоза строить. Один в Яранке, другой у нас, в Стремянке. В Яранку уж техники нагнали, материалы везут, а здесь хотят мост поставить… Но гари-то пахать – преступление! Даже хуже – вредительство! В прошлом году десять гектаров вспахали, озимой пшеницей засеяли – нынче вон уже болото стоит. Если к середине лета просохнет – хорошо… А хотят десять тысяч под плуг! С другого конца мелиорация шелкопрядник корчует, хотят травы сеять. У них с нефтяниками вроде соревнования: кто больше гарей захватит… Здесь, Сережа, надо пасеки разводить. Целую пчеловодческую республику создавать. Место-то благодатное.
– А что мой отец? – спросил Сергей. – Он что, против?
– В том-то и дело! – Вежин резко мотнул головой. – Пускай, говорит, сеют, пашут. Дескать, наконец-то вятские настоящей земли дождались… А кому она нужна, такая земля? Я его нынче зимой хотел с собой в Москву взять… Все-таки депутат райсовета. Ни в какую. Пришлось одному ехать. Кое?чего я добился. Уже решение есть организовать крупный пчеловодческий совхоз на гарях. Да нефтяники не уходят. У них свой интерес – подсобное хозяйство. И мелиораторы торчат… Да, профессор, теперь стремянские дела в столице решают…
Мужики все-таки докричались до того берега. Какой-то паренек взошел на паром и погнал его, вытягивая провисший трос. Водители засуетились, побежали к своим машинам. Иона сел в «Жигули» Сергея, вплотную подъехал к воде, вякнул сиреной. Вежин загнал свою машину на паром, за ним скользнули Иона и какие-то охотники на «Ниве». Один из них пнул колесо «Жигулей».
– Вылазь, начальничек, паром тянуть!
Иона даже не возразил, вышел и спокойно встал к тросу. Сергей и Вежин последовали за ним.
– А попробуй вытури их! – продолжал бывший учитель. – Теперь вышло – у всех свой интерес. Надо всей Стремянке нынче в стремя и гнать этих вредителей в шею! Пока гари не изгадили. Ведь здесь не просто пчеловодческий совхоз будет – племенное хозяйство. Наших пчел и маток по всей Сибири повезут, потому что никаких заболеваний нет. Кругом нозематоз, варроатоз, а у нас чистота. Ты сам подумай, профессор. Стремянка только-только жить стала. Мало мы здесь намытарились то с пахотой, то с леспромхозами?… А твой отец, Сережа, письмо в газету написал. Дескать, пчеловодство – дело ненадежное, а земля на гарях хорошая. Я знаю, кто его научил. Нефтяники, больше некому… Земля-то хорошая, да чтоб ее пахать, сначала миллионы надо вложить в мелиорацию. А пасеки ставь и заливайся медом. Чувствуешь выгоду, профессор? Если чувствуешь, убеди ты отца или хотя бы уйми его, чтобы нам не мешал.
– Мне так сразу трудно понять, – проронил Сергей, всматриваясь в противоположный берег. – Я давно не был…
– Вот и плохо, что не был! – отрезал Вежин. – Совсем от дома отбились. На Стремянку вам чихать. Ты хоть и профессор, а не забывай, где родился и вырос! Больно уж скоро родину поменяли… Чаще бы ездили, так и Василий Тимофеич, может, не такой был. Ладно, не обижайся. Я твой учитель и имею право сказать.
– Я не обижаюсь, – Сергей машинально перебирал трос. – Мы виноваты, что говорить… Мне, правда, трудно разобраться. Вот потолкую с отцом…
– Обязательно спроси, кто его письмо в газету писать научил. Фамилию спроси.
Сергей поглядел на затылок Вежина, на его руки: он всегда был таким – сильным, уверенным и прямым. И если ставил «двойку», значит, было за что. На Сергея Петровича не обижались, при нем робели…
– Я тебя потом с одним парнем здесь познакомлю, – пообещал Вежин. – Недавно в Стремянку приехал. Тебе с ним интересно будет.
Паром ткнулся в берег, мужики набросили чалки.
– Так ты понял меня, профессор? – Вежин приобнял Сергея. – Поговори с отцом.
– Хорошо, – буркнул Сергей, – только я, Сергей Петрович…
– Ну, кто так отвечает? Хорошо… Ты что такой квелый-то приехал? На родину вернулся. Домой! Тебе плясать надо, профессор!
– Я не профессор, – тихо сказал Сергей.
– Как это? А я слышал, ты нынче защитил докторскую…
– Нет… Долго рассказывать, – Сергей побежал к своей машине – сзади сердито сигналила «Нива». – Потом!
Вежин пожал плечами и забрался в свою машину.
9
На День Победы с самого утра Заварзин ждал в гости Ивана Малышева. Накануне встретил его в Стремянке, возле старухи Солякиной. У Ивана никак не заводился мотоцикл, поэтому избежать Заварзина ему не удалось. В последнее время что-то случилось с Иваном: вроде и не ссорились, не обижали друг друга, но Малышев все норовил проскочить мимо. Кивнет на ходу, отвернется – и прочь. Однажды Заварзин специально остановился, поджидая Ивана на дороге, замахал ему рукой, а тот проскочил мимо, будто не заметил. И так был неразговорчивый, тут же вообще замолк, посматривает виновато и часто-часто моргает, словно слезы смаргивает. Когда Заварзин прихватил его у мотоцикла, Ивану просто деваться некуда было, кое-как разговорился. Да и то нехотя, через силу. Оказывается, никуда он больше не ездил и не писал по поводу сожженной избы, и ничего не хочет. Пускай, мол, все будет, как есть. Что теперь старое ворошить и этих ребятишек дергать. На все божья воля… Последняя его фраза насторожила Василия Тимофеевича, поскольку стояли они возле двора старухи Солякиной, набожной и уединившейся в своей избушке. Но Заварзин промолчал тогда и пригласил его в гости на День Победы – все-таки воевали вместе. Иван так же нехотя согласился, но вот уже дело к обеду, все готово и на стол собрано, а его нет.
Заварзин не вытерпел и поехал в Стремянку. Ездил он теперь на «Волге», поскольку старца Забелина, который теперь жил у Василия Тимофеевича, на мотоцикле не повезешь, и уже привыкал к ней, как привыкают к молодому, только что объезженному коню. К тому же дорога еще не просохла, машину кидало и заносило на поворотах. Заварзин выехал на стремянскую улицу и сразу заметил мотоцикл Ивана. Он опять стоял около Солячихи, и стоял давно – грязь успела высохнуть, прикипеть к металлу. Это лишь усилило подозрения. Лет десять назад Солячиха ушла от сына, вернее, осталась в старой избе, когда сын построил новый дом на задах своей усадьбы. И к ней со всего села потянулись старухи и стареющие женщины. Собирались будто на посиделки-беседы, впрочем, так оно и было, но по религиозным праздникам молились. В свою председательскую бытность Заварзин, составляя справки и отчеты, указывал, что на территории его сельсовета всего пять-шесть верующих православных и еще кержак Ощепкин. Так что никаких хлопот с атеистическими беседами никогда не было. Старушки молились каждая сама по себе, по своим избам, и только с уединением Солячихи с Заварзина потребовали в райисполкоме, чтобы он поставил ее избу на учет как молельный дом.
– Да нет у меня молельных домов! – доказывал Василий Тимофеевич. – У нее не молятся. Собираются, разговаривают, сам проверял.
Стремянские старушки ходили молиться в другое место – к старой, обгоревшей церкви. Если была хорошая погода, они собирались на солнцепеке под стеной, рассаживались на пустые винные ящики, ставили на полочку икону, зажигали свечки, а все остальное, было похоже на обыкновенные посиделки. Вспоминали ранешную жизнь, давно умерших односельчан, предавали анафеме Алешку Забелина и поругивали нынешнее беспутство.
Заварзин постучался к Солячихе, шагнул под низкий, по-старинному, дверной проем.
– С праздничком, – сказал он и снял кепку.
Иван сидел за столом и на холстинке раскатывал восковую свечу. Он ничуть не смутился, что его застали за таким необычным делом, подрезал ножом кончик свечки, попробовал, как она стоит. Солячиха поставила на полку блюдо с крашеными яйцами, накрыла полотенцем и как-то нехотя подала табурет.
- Предыдущая
- 27/83
- Следующая
