Судная ночь на Синосе - Хиггинс Джек - Страница 50
- Предыдущая
- 50/54
- Следующая
Его лицо приобрело серый оттенок. Он быстро развернулся и поспешно зашагал прочь. Впервые за этот день я облегченно вздохнул. Да, в коробке лежал гелигнит, и было достаточно просто ударить по жестянке, чтобы все взлетело на воздух.
Капелари убрался еще быстрее, чем Лазанис. Заметив это, Киазим усмехнулся.
– Он, должно быть, с испугу в штаны навалил, – сказал он и брезгливо сплюнул за борт. – Греческие свиньи.
Менее чем за три часа мы достигли острова Крит. Сначала мы обогнули мыс Сидхерос, затем, проплыв по заливу Мерабелло, приблизились к Голове Турка. Лучшее название для этого утеса придумать было невозможно. Он действительно был похож на огромную голову, на четверть мили выступавшую в сторону острова Капала.
Сам остров, который представлял собой скопление лишенных какой-либо растительности скал, был чуть больше одного, от силы двух акров. Он был совершенно непригоден для жилья, на нем не водились даже дикие козы. Наконец, где-то в начале первого, следуя указаниям Павло, в двухстах ярдах к северу от острова мы бросили якорь. За утро погода постепенно улучшилась. Солнце, окрасив небо в бронзовый цвет, ярко засветило. От его жарких лучей металлические предметы на катере так нагрелись, что дотронуться до них было невозможно.
Пока мы с Киазимом надевали гидрокостюмы, те трое внимательно за нами наблюдали. Капелари, который, как я полагаю, был назначен старшим среди них, подошел к нам ближе и произнес:
– Долго вы там, я думаю, не задержитесь. Павло достаточно точно указал место.
– Не думаю. Человек, который в темноте рухнул с самолетом на морское дно и потерял сознание от множественных ранений... – усмехнулся я. – Самолет может находиться прямо под нами, а может оказаться в любой точке по окружности на том же расстоянии от этого острова. А если Павло еще и ошибся, то вообще в нескольких сотнях ярдов от острова.
В том, что Павло точно указал место падения своего самолета, я нисколько не сомневался. Павло не тот человек, чтобы, будучи опытным пилотом, не определить точное место катастрофы. При падении у хороших летчиков это происходит чисто автоматически, что довольно часто спасает им жизнь. Но все же в любой ситуации надо было быть готовым ко всем вариантам развития событий, как простым, так и сложным.
Помогая друг другу, мы с Киазимом надели акваланги и подошли к борту. Я отрегулировал подачу кислорода, подал Киазиму сигнал, и мы одновременно прыгнули в воду.
Якорь с катера был опущен на глубину пяти фатомов, то есть на ту глубину, о которой говорил Павло, описывая место падения самолета. Однако в этом месте дно, сплошь покрытое песком и редкими водорослями, резко уходило под уклон.
Я наткнулся на груду черепков глиняной посуды, рядом с которыми лежала хорошо сохранившаяся огромная древняя амфора, покрытая какой-то морской зеленью. В древние времена в такие амфоры наливали по семь-восемь галлонов вина, а теперь они устилали дно по всему Эгейскому морю. По этим амфорам можно было определить, к каким временам относились затонувшие суда, их перевозившие. Неудивительно, что именно в этом месте я обнаружил скопление древних реликвий. Вблизи скалистого острова любой маломальский шторм мог выбросить судно на камни. В другое время я бы уделил своей находке больше внимания, но сейчас я искал другое.
Мы плыли с Киазимом параллельным курсом в тридцати – сорока футах друг от друга на глубине десяти фатомов, морское дно продолжало опускаться все ниже и ниже. Мы миновали песчаный участок, и теперь уже дно превратилось в огромный густой ковер из монотонно колыхавшихся водорослей.
Неужели из такого места Павло смог выбраться? Вдруг мое внимание привлек какой-то предмет с размытыми очертаниями. Я тут же подал сигнал Киазиму и повернул влево.
То, что я заметил, оказалось хвостом самолета. Он под острым углом торчал из густых, высоких водорослей, остальная часть самолета почти полностью была скрыта в морской зелени. Вне всяких сомнений, это был «Ацтек». Ни его крылья, ни двигатели повреждены не были. На какое-то мгновение мне представился «Мираж III», обнаруженный мною неподалеку от Бир-эль-Гафани. Это было так давно и было ли вообще? Да, с тех пор много воды утекло.
Киазим подплыл ко мне ближе, и мы вместе стали пробираться через зеленые заросли. Верхушки водорослей казались живыми существами. Они, словно щупальца осьминога, гладили мое тело, и ощущение, которое я при этом испытывал, было далеко не из приятных.
Впервые после того дня, когда я опускался к затонувшему немецкому кораблю, я неожиданно почувствовал, как меня снова начинает охватывать страх. Но ничего. Он уже меня не сломает. Во всяком случае, в этом я попытался себя убедить. И это помогло. Страх исчез так же внезапно, как и появился.
Я заработал быстрее ногами и вскоре достиг корпуса самолета. Стекла иллюминаторов были без трещин, и, заглянув внутрь самолета, я смог разглядеть приборную доску и панель управления. Ремни безопасности плавно покачивались над сиденьем пилота. Я плавно потянул на себя полуоткрытую дверь кабины. Затем, отыскав глазами Киазима, кивком подал ему знак и нырнул внутрь.
Слабый свет проникал сквозь иллюминаторы, но его было достаточно, чтобы различить находящиеся в нем предметы. Неожиданно откуда-то сверху наплыла тень, и у меня вновь похолодело внутри.
То был Апостолидис. От его тела, зависшего под самым потолком, тянулась двухфутовая цепочка с прикрепленным на ее конце элегантным атташе-кейсом. Я дотронулся до Апостолидиса. Тело перевернулось, и его левая рука чуть было не обвилась вокруг моей шеи. Выпученные глаза на распухшем лице тупо уставились на меня.
Я на мгновение зажмурился, а когда вновь открыл глаза, то увидел рядом с собой Киазима. Он держал в руке нож. Я понял, что он собирается делать, но другого выхода не было. Когда Киазим начал отрезать у запястья правую руку Апостолидиса, я отвернулся и поплыл прочь.
Через пару минут я увидел Киазима, выбирающегося из самолета с ножом в одной руке и чемоданчиком в другой. Он прицепил атташе-кейс к дверной ручке кабины самолета, поднял вверх большой палец, и мы вместе стали подниматься на поверхность.
С этого момента наши действия становились сплошной импровизацией. Нам оставалось только надеяться и уповать на удачу, которая, как известно, никогда не бывает очень большой.
Мы всплыли в двухстах ярдах от «Ласковой Джейн». Киазим остался, чтобы отметить место падения самолета, а я поплыл в сторону катера.
Христу и Лазанис помогли мне подняться на борт, а Капелари, горя от нетерпения, спросил меня:
– Ну как? Нашли?
Я кивнул:
– Да, как раз там, где нас ждет турок. Вам придется подогнать туда катер.
Я начал отстегивать акваланг. Капелари, бросив строгий взгляд на Христу и Лазаниса, прикрикнул:
– Вы слышали, что он сказал?
Они исчезли, а я, пройдя на корму, присел на корточки рядом с разложенным на ней оборудованием. Подошел Капелари и протянул мне сигарету.
– В каком состоянии самолет?
– В неважном. Сильно поврежден. Особенно кабина пилота. Но он тем не менее внутри.
– Апостолидис? Ты его видел?
– Да. Через то, что осталось от иллюминатора. Нам придется резать обшивку, чтобы до него добраться.
По блеску в его глазах я понял, что он мне поверил. Он оставил меня в покое и направился к своим друзьям, которые были заняты подъемом якоря. Через некоторое время заработали двигатели и мы двинулись в сторону Киазима, который ждал нас, подняв над водой руку.
Я тем временем занялся баллоном и кислородным шлангом, чтобы быть готовым разыграть величайший в моей жизни спектакль. От охватившего меня возбуждения мои руки слегка дрожали, как в те давние времена перед началом смертельно опасных операций. Только теперь я не мог позволить себе погибнуть. Я должен был думать о Саре.
Кислородно-водородный резак приводится в действие наверху. Газ по трубке поступает вниз к водолазу. Там, под водой, специальный аппарат подает в нужное место воздух, образующий в воде пузырьки и тем самым создающий искусственную атмосферу, в которой может гореть этот газ.
- Предыдущая
- 50/54
- Следующая
