В неосвещенной школе - Василенко Иван Дмитриевич - Страница 9

• Предыдущая
• 9/26
• Следующая

Тут уж мы оба расхохотались.

— Постой, — спохватился я, — ведь ты, наверно, голодный.

Мы перешли в кухню и принялись печь картошку в поддувале, в золе. До чего ж она вкусна, эта запеченная картошка. в хрустящей кожуре! Разломишь — и от одного пара слюнки текут. Нашлись и соленые огурцы, и лук, и подсолнечное масло. Поели, выпили горячего чаю, улеглись рядышком в кровать — и пошли воспоминания. И как Илька у меня задачи в училище списывал, и как мы царя из золоченой рамы выдрали и в мусорный ящик бросили, и как я от монахов убежал, и как мы трое — Илька, я и Зойка — с казаками дрались.

— Ах, Зойка, Зойка, где она теперь, где? — сказал я.

— Гм… — начал было Илька и умолк.

Потом я рассказал, как трудно мне учить письму и чтению грамотных ребят вместе с неграмотными.

— Да ты что, обалдел?! — возмутился Илька. — Так и профессор начнет ходить на голове, если его посадить за одну парту с гимназистом.

— Но что же мне делать, что?! — с отчаянием воскликнул я.

— Как — что? Да рассади их. Одних — в первое отделение, других — во второе.

— Но я же тебе сказал, что инспектор запрещает.

— А ты плюнь на его запрещение. Делай так, как подсказывает разум. Подумаешь, инспектор! Паршивый царский чиновник.

— А если он с ревизией придет?

— Ну и что ж! На этот день опять сведи всех в первом отделении. А лучше так прямо ему и скажи: я еще с ума не спятил, чтобы учить грамотных ребят палочки писать. Так, мол, недолго и бунт у мужиков вызвать. Он бунта испугается и прикусит язык. Действуй смелее. Инспектора бояться, так лучше и на свете не жить. Я с горечью воскликнул:

— Илька, ну почему мне самому не пришло это в голову! А ведь совсем недавно я советовал одному крестьянину не бояться людей. Неужели я таким и останусь трусом, безвольным существом, словом, заморышем?

Он обнял меня и ласково сказал:

— Не горюй, Митя. Это потому, что ты в хлюпкой среде жил. Ничего, постепенно закалишься. Ого, таким железным будешь, что хоть штыки из тебя делай!

— Ладно, постараюсь быть штыком и проколоть самого инспектора, — ответил я. — Ну, а как все-таки быть с лавочником? Ведь нельзя ж на гнилой бумаге учить ребят письму.

— Об этом отец уже подумал. Вот тебе его наказ: организуй кооператив.

— Кооператив?! Ка-акой кооператив?! — удивился я.

— А школьный, из учеников. Закупите сами в городе тетрадки и продавайте своим членам по сходной цене. Двух зайцев поймаете: и писать будете на хорошей бумаге, и нос «лавочнику» утрете.

Такому решению «трудной проблемы» я несказанно обрадовался:

— Илька, это ж великолепно! Даже не двух, а трех зайцев!

— А третий какой?

— Дух коллективизма.

— Правильно, — одобрительно кивнул Илька. — Я ж говорил, что котелок у тебя варит. — Он подумал и стой важностью, с которой еще в детстве показывал мне свою осведомленность в политических делах, сказал: — Но сильно кооперативом не увлекайся. Будут тебе поручения и поважнее. А то вот за границей некоторые смирненькие социалисты все спасение видяг в кооперативах. Сто лет уже кооперативы разводят, а рабочий люд как гнул спину на буржуев, так и теперь гнет.

— Какое же мне будет поручение «поважнее»? — спросил я, стараясь не выдать охватившего меня волнения.

Илька опять помолчал.

— Видишь, батя мой учился, как говорится, на медные гроши. Книжки он читает свободно и проникает к самое их существо. Тут его никакие ликвидаторы не собьют— ни Мартов, ни Потресов, ни Дан. — Произнеся эти три имени, Илька искоса взглянул на меня, желая, видимо, проверить, какое впечатление произвела его осведомленность. — Да, а вот по части там всяких запятых, твердых знаков и ятей он слабоват. Я, сам знаешь, и двух классов не закончил, от жандармов скрывался. Та к что разбираюсь в этой грамматике с синтаксисом не дюже лучше отца. А ты как-никак в училище до последнего класса дошел и даже на учителя выдержал, значит, все клаки препинания тебя слушаются, как солдаты фельдфебеля. Ну, и, конечно, не напишешь корову через ять. А главное, сумеешь так слова расставить, чтоб каждому человеку, даже малограмотному, вся суть вопроса была б видна как на ладони. Вот по этой части отец и хочет тебя использовать. Как ты, согласен?

— Я на все согласен, но ты скажи: что я должен деть? Учить вас знакам препинания, что ли?

— Не догадываешься? Ну, сейчас объясню. Ты от своего инспектора пакеты получаешь? Разные там предписания, циркуляры?

— Да, конечно.

— Кто ж их тебе доставляет?

— Пакет идет почтой до волостного села, до Бацановки. А оттуда волостное правление с оказией сюда направляет.

— То-то, что с оказией. Значит, не случись оказии, пакет так и будет в волости лежать?

— Так и будет. До города десять верст, а пакеты иной раз только на двенадцатый день приходят.

— Скоро этому безобразию конец наступит. Почту из Бацановки во все пункты волости будет развозить почтарка. А поселится она у вас, в Новосергеевке, на квартире у «лавочника», потому что «лавочнику» этому она племянницей приходится. Сам урядник за нее хлопотал перед волостным старшиной. Что значит хорошо угостить начальство и дать ему десятку «взаймы».

Илька беззвучно засмеялся, отчего под нами затряслась кровать.

— Дальше, дальше!.. — нетерпеливо потребовал я.

— А дальше все само собой понятно. Почтарка доставит тебе пакет от «инспектора», ты его распечатаешь и приведешь «предписания» в порядок. Потом сдашь на почту через ту же почтарку. Писать надо хоть и ясно, но коротко. Помнишь, как говорил в нашем училище Лев

Савельич: «Во многоглаголании несть спасения». Для образца я дам тебе одну штуку. — Илька встал, отпорол перочинным ножичком подкладку на своем пальто и двумя пальцами извлек конверт величиною с почтовую открытку. — На. Садись за стол и вчитывайся.

Так примерно и мы будем печатать. Читай и запоминай а я пока подремлю. Часа через два ты меня разбудишь и выпустишь.

Я вынул из конверта сложенный в несколько раз лист печатной бумаги и развернул его. Это была маленькая газета с крупно набранным названием «Путь рабочего» и уже знакомым мне лозунгом вверху: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Так вот что я буду делать! Я буду обрабатывать для печатной газеты материалы ее корреспондентов! Какое счастье!

Я обернулся к Ильке, чтоб высказать ему свою благодарность за такое ко мне доверие. Но Илька уже спал.

С утра я должен был познакомить ребят с буквой «Т». Вместо этого я весь первый урок проверял знания своих учеников и рассаживал их по отделениям. Для второго отделения оказались подготовленными шестнадцать мальчиков и девочек. Вот они-то и мешали мне до сих пор вести занятия. Все изменилось уже со следующего урока. Я продиктовал второму отделению задачу и занялся первым отделением. Пока младшие придумывали! слова со звуком «Т» и учились изображать его буквой, старшие озабоченно писали в своих тетрадях или, подперев рукой подбородок, думали. «Топор!», «Толстый!»,! «Кот!», «Вата!» — находили нужные слова младшие. В другое время старшие орали бы, краснея от натуги: «Ро-о-от!», «По-о-от!», «То-о-о-от!» Но сейчас в моем классе был такой же порядок, как и в классе Семена Ивановича. Я и радовался этому, и досадовал, что не решался раньше нарушить глупое распоряжение инспектора.

Когда кончился последний урок, я сказал:

— Пойдите побегайте и по звонку возвращайтесь в класс: у нас будет сход.

Минутку длилось молчание, потом кто-то недоумение спросил:

— Какой сход?

— Что такое сельский сход, вы знаете?

— Знаем! — ответил весь класс.

— Ну вот такой же будет и у нас сход. Только на сельском сходе женщин не бывает, а у нас все будут — и мальчики, и девочки.

Через несколько минут ребята опять заполнили классную комнату. И, когда я сказал: «Начнем школьный сход» — все, точно по уговору, встали: крестьяне на сельских сходах всегда стоят.

• Предыдущая
• 9/26
• Следующая