Когда боги спят - Алексеев Сергей Трофимович - Страница 2
- Предыдущая
- 2/68
- Следующая
Зубатого передернуло от знобящего страха и омерзения: такого ему не говорили еще ни за глаза, ни в лицо, ни вслед! На минуту он ощутил полную беззащитность перед этой больной старухой, бросающей невероятные, чудовищные обвинения и угрозы. Ничего сразу ответить не смог, лишь спросил чужим голосом:
– Что же я сделал, бабушка? Убил кого, что ли?
– Ладно бы убил, другой и спрос тогда. Ведь на муки смертные послал старого человека. И не чужого – предка своего, сродника кровного. Святого старца обрек на геенну огненну!
Он не понял последних слов, переспросил:
– Какого старца? Не знаю я такого!
– Знаешь! И вот свершилось! Пришел час расплаты! Дорого с тебя взял Господь!
Он отшатнулся, а старуха потрясла сумкой и добавила неожиданно низким голосом:
– Ищи Бога, а не власти, ирод! Поди покайся!
– За что покаяться, бабушка? – уже вслед ей спросил Зубатый.
Старуха будто не услышала и заковыляла наискосок через улицу, в сторону торговой палатки, оставив его в сложном, непривычном состоянии замешательства, оцепенения и негодования одновременно.
Когда вернулся телохранитель, Зубатого колотило, и это не ускользнуло от глаз бывшего чекиста.
– Что с вами? – настороженно спросил он, подавая пачку сигарет и зажигалку.
– Ничего, замерз, – обронил он, не готовый что-либо объяснить. – Тебя за смертью посылать...
– Там очередь. – Хамзат рассматривал его придирчиво, будто искал некий внешний изъян в теле. – Что тут произошло, Анатолий Алексеевич?
Зубатый распечатал пачку, прячась от ветра, прикурил сигарету, и от первой затяжки закружилась голова. Он не курил постоянно уже лет пятнадцать, а так, баловался время от времени, чаще всего на охоте, на радостях, когда отстреливал зверя. Впрочем, и выпивал от души тоже по этому случаю, с егерями, от восторга и ликования. И никогда – от горя.
– Старуху сейчас видел? – между прочим поинтересовался он.
– Какую старуху? – У телохранителя была дурная привычка – все переспрашивать, таким образом выигрывая паузу, чтобы проанализировать ситуацию и принять решение.
Эта неисправимая хитрость иногда бесила и обезоруживала. По той же причине Зубатый терпеть не мог американское кино и современную драматургию, где пустоватые диалоги строились на постоянном, выматывающем душу переспрашивании, будто собрались глухие и бестолковые. Но если телевизор можно выключить, а со спектакля уйти, то с Хамзатом ничего сделать невозможно, а перевоспитанию этот кавказец не подлежал.
– Она попалась тебе навстречу, – устало объяснил он.
– Встретилась, – признался телохранитель. – Горбатая, с кошелкой...
– Ну и ладно.
Зубатый отшвырнул сигарету и пошел к машине. Крупная нервная дрожь понемногу улеглась, и теперь лишь изредка потряхивало, словно и впрямь от озноба. Какое-то время он еще открещивался от навязчивого образа полоумной бабки, старался не думать над тем бредом, что она несла, и отвлекался сиюминутными ощущениями холодной, сырой осени, но стоило оказаться в теплом салоне джипа, как вновь заколотило, и пришлось стиснуть выбивающие чечетку зубы.
– Что с вами? – затревожился Хамзат. – Лица нет.
– Кажется, простудился. – Зубатый обнял себя и напрягся. – Температура... Давай домой.
– Может, врачу показаться?
– Домой!
Дореволюционный губернаторский особняк по его же распоряжению отреставрировали еще четыре года назад, и теперь Зубатый жил, можно сказать, на казенной квартире с интерьерами девятнадцатого века, с казенной, павловских времен мебелью, и все это ему напоминало самый обыкновенный провинциальный музей, но никак не дом. Правда, был короткий период, когда ему такое положение вещей нравилось, и он даже успел почувствовать, как стиль быта – архитектуры, красок, убранства, мебели – незаметно начинает диктовать стиль бытия. По крайней мере месяца три сам Зубатый и, как выяснилось позже, вся семья начали жить неторопливо, размеренно и при этом с обостренным чувством заботы и ответственности друг перед другом.
Однако счастливое это время так же незаметно и по неясным тогда причинам для него закончилось, все опять стало, как всегда, стремительно, суетливо, современно, и он неделями или вовсе не видел Сашу и жену, или видел только спящими, а старшая, Маша, уже жила у мужа в Коувале. Но странное дело, Катя, потомственная крестьянка из Самарской губернии, дочь механизатора и доярки, за этот короткий период превратилась в барыню со всеми вытекающими последствиями. Вероятно, стены в губернаторском особняке, мебель, камины, лепные узоры – все, вплоть до старинных дверных ручек, было насквозь пропитано барственным духом. Сначала появилась домработница, потом кухарка, а когда за счет музея жена выхлопотала себе дворника-садовника, Зубатый не выдержал и всю прислугу выгнал. Катя не разговаривала с ним ровно три месяца, жили в неубранном доме, питались в столовых на работе, после чего, невзирая ни на что, жена завела приходящую помощницу по дому. Он плюнул и перестал обращать внимание на все житейские проблемы.
Пожалуй, с тех пор и начала проявляться нелюбовь к этому дому, спорадически превращаясь в ненависть, и как-то однажды неожиданно для себя и полушутливо он пожаловался директору областного исторического комплекса, как трудно и нелепо жить в музее, и не вернуть ли губернаторский особняк назад, в памятники архитектуры.
Теперь, после проигранных выборов, он должен был съехать отсюда и передать этот музей вновь избранному губернатору Крюкову.
Однако сейчас у Зубатого возникло обратное чувство: старинный дом, огороженный высоким кирпичным забором, показался крепостью, где его никто не достанет: чувство безопасности напоминало детские страхи, когда бежишь через темные сени в светлую избу.
Охранник растворил ворота, джип въехал во двор, и знобящая осенняя улица на какое-то время осталась в другом мире. Зубатый выбрался из кабины, привычно махнул Хамзату и сразу же направился к вольеру, устроенному на хозяйственной стороне двора – за сеткой уже молниями метались две скулящие рыжие лайки.
Он любил собак, держал их всю жизнь, но больше служебных или комнатных, из которых запомнились всего две – черный терьер, погибший под колесами автомобиля, и сдохшая от старости беспородная дворняга. Остальные прожили вроде бы рядом, но словно в параллельном мире и вспоминались лишь к случаю. К охоте Зубатый пристрастился всего лет десять назад, потому раньше никогда не заводил охотничьих собак, не понимал их, считал пустыми и бесполезными. И лишь когда впервые поехал в компании бывалых утятников на весенние разливы, пострелял от души из чужого ружья, посмотрел, как спаниель ловко достает битых птиц из ледяной воды и подает в руки хозяина, умилился, восхитился и заказал щенка. После охоты на барсучиных норах он купил у егеря взрослого фокстерьера и тоже искренне привязался к нему. Спаниель был бесшабашно ласковым, вертлявым и трусоватым, фокс нелюдимым, туповатым, склонным к бродяжничеству, но зато бесстрашным и отчаянным; оба они дополняли друг друга, жили в доме на коврах, как бы вписываясь в интерьер, и длительное время Зубатый не помышлял о других собаках. Пока не пристрастился к зверовой охоте и не увидел в работе лаек. Первого медведя на овсах он стрелял с помощью егеря, и потому охота оказалась успешной, а вот второго уже бил с лабаза в одиночку и сделал подранка. Зверь убежал с поля в густую лесную кромку, трещал там чащебником, и Зубатый в азарте полез было добирать подранка, но Хамзат встал грудью – не пустил и сам не пошел. Тогда вызвали по рации охотоведа, но тот припоздал, приехал уже в сумерках, когда соваться в заросли стало еще опаснее, но зато привез двух молодых, прогонистых кобельков, вроде как натаскать по кровавому следу. Спущенные с поводков лайки тут же взяли след, метнулись в лес и через минуту начали профессионально работать. Зубатый никому не разрешил добирать подранка, в сопровождении Хамзата и охотоведа сам подошел и добил медведя из-под собак. А те, взволнованные и восторженные не менее охотника, кинулись к нему, стали ласкаться, прыгать на грудь и лизать руки. Тогда он еще не знал характера лаек и решил, что они признали его как хозяина, вожака стаи, и когда выпили «на кровях», приобнял охотоведа и попросил по-свойски подарить кобельков. Тот почему-то замешкался, задергал плечами, но тут вмешался Хамзат:
- Предыдущая
- 2/68
- Следующая
