Оставшийся в живых - Герберт Джеймс - Страница 7

• Предыдущая
• 7/59
• Следующая

Ее крик вывел Кена из оцепенения. Охваченный паникой, он потянулся к ключу зажигания, повернул его, до отказа выжал педаль газа. И тут машина начала раскачиваться, сначала слегка, а затем все сильнее и сильнее. Его нога соскочила с педали и мотор, взвыв напоследок, умолк как раз в тот момент, когда уже почти готов был завестись. Кена резко отбросило к середине салона, когда машина с его стороны внезапно приподнялась, так что колеса полностью оторвались от земли. Одри прижало к окну и теперь лишь стекло отделяло ее от этих ужасных черных глаз. Но сейчас они были полны сострадания и безысходного отчаяния. И угрозы.

В следующее мгновение ее отбросило в другую сторону, когда машина подскочила с ее стороны, и, она, истерически рыдая, вцепилась в Кена. Раскачивание еще больше усилилось, а затем машину начало трясти. Казалось, она качалась и дрожала, одержимая безумным экстазом.

– Что происходит, что это такое! – пронзительно взвизгнула девушка, но Кен не мог ответить на этот вопрос, даже если бы ее слова и дошли до скованного ужасом сознания. Внезапно машина с грохотом рухнула на землю, при этом ее так тряхнуло, что, казалось, она тут же развалится на куски, и потом наступила тишина, нарушаемая лишь душераздирающими рыданиями обезумевшей девушки. Повинуясь инстинкту, Кен оторвал ее от себя и потянулся к дверной ручке. Нажав на нее, он с силой толкнул дверь плечом и вывалился на жесткие ветки голых кустов живой изгороди. Острые сучья вонзились в его тело, но он, не обращая внимания на боль, стал продираться сквозь узкую щель между машиной и изгородью. Ветви вцепились в его одежду, а ему, охваченному ужасом, казалось, что это руки, которые стараются затащить его назад. Он завопил и еще яростнее стал продираться вперед вдоль узкого прохода, пока наконец не выбрался на свободу.

Не оглядываясь, – он не желал ничего видеть, – Кен бросился бежать вдоль темной улочки, не сознавая и не ощущая ничего, кроме объявшего его слепого страха. Лишь в самой глубине его сознания запечатлелись жалобные вопли оставленной им девушки, умолявшей его вернуться назад и не бросать ее одну.

Спотыкаясь и падая в темноте, он бежал прочь от своей крошки «Мини». Прочь от того зла, которое было там, позади.

Келлер глубоко затянулся сигаретой и выпустил дым тонкой, непрерывной струйкой. Он сидел в полной темноте, устало откинувшись в единственном стоявшем в комнате кресле и уставившись в потолок невидящим взглядом.

В этот вечер он вернулся в свою лондонскую квартиру раньше обычного. Его мысли все время возвращались к тому, что он услышал от Тьюсона. Скинув пальто и ослабив узел галстука, налил себе порцию чистого «Глендфидиха». Он редко пил помногу – полеты и выпивка плохо сочетались друг с другом – однако, в последнее время он оценил способность алкоголя снимать нервное напряжение. Опустившись в кресло и поставив бутылку на подлокотник, он расстегнул манжеты и закатал рукава рубашки, а затем уже закурил сигарету. И так, в состоянии глубокого раздумья он пребывал уже более двух часов.

Бомба! Возможно ли это? Существующие сегодня правила контроля достаточно жестки; багаж и ручная кладь тщательно просвечиваются, а каждый пассажир перед самой посадкой проходит быстрый, профессионально выполненный досмотр. И тем не менее время от времени это все же случается; бомбы как и прежде обнаруживаются на борту самолета, и как прежде преступники откуда-то извлекают оружие во время полета. Достичь стопроцентной безопасности просто невозможно.

Но почему все же кому-то понадобилось взорвать именно этот самолет? В списке пассажиров, насколько он помнил, не было ни политических деятелей, ни представителей религиозных сект. Там были только британские бизнесмены и туристы разных национальностей. Может быть, это дело рук какого-нибудь сумасшедшего? Если даже и так, должна же быть какая-то причина для свершения столь ужасного злодеяния, пусть незначительная или даже бредовая. Но, насколько ему известно, полиция не обнаружила ничего, что проливало бы свет на возможную причину взрыва.

Здесь он совершенно не согласен с Тьюсоном, который в поддержку версии о преднамеренном взрыве утверждал, что, когда на борту самолета почти триста пятьдесят пассажиров, то всегда найдется кто-то, кто затаил злобу против одного из них. Но как же удалось пронести бомбу в самолет? Боинг, так же как и все прочие самолеты, перед самым взлетом был тщательно проверен. Так каким же образом удалось пассажиру пройти кордон безопасности, особенно тщательный на крупных рейсах вроде этого? Тьюсон навлекал на себя негодование начальства лишь одним предположением о наличии бомбы, и поэтому перед уходом снова попросил Келлера не проболтаться, явно сожалея о том, что неосторожно поделился с ним своими догадками. Но при этом было кое-что еще, мешавшее Келлеру принять версию о возможности взрыва.

Это была внезапная вспышка памяти, как стоп-кадр кинофильма, на мгновение высвеченный в его сознании: лицо командира, рот открыт, будто он кричит что-то в тревоге – а может, в гневе? Пришедшая мысль заставила его резко выпрямиться в кресле. Возможно, лицо Рогана выражало вовсе не страх; возможно, это был гнев, он в гневе кричал – на него! Да, они повздорили, фрагменты этой ссоры стали теперь всплывать в его памяти, они действительно повздорили накануне полета. Когда же это было, в тот день или накануне? Нет, это было за день до полета. Разрозненные обрывки воспоминаний начали вставать на свои места, стали складываться в целостную картину. Да, они яростно сцепились, не подрались, он был уверен в этом, а сцепились на словах. Сейчас перед ним, как наяву, стояло побелевшее лицо командира, зубы стиснуты от рвущейся наружу ярости, кулаки крепко сжаты, руки опущены и вытянуты вдоль тела, словно он с трудом сдерживается, чтобы не вцепиться Келлеру в глотку. И он тоже был разъярен. Он вспомнил, что не смог смолчать, не ответить на выпад Рогана; он нанес удар, опять-таки только словами, но слова его обладали такой же разрушительной силой, как и настоящие удары. А может, даже и большей.

Могло ли это сыграть какую-нибудь роль в гибели Боинга? Могла ли эта ссора продолжаться на борту? Могло ли это явиться причиной какой – либо ошибки, допущенной пилотом? Нет, не могло, он уверен, для этого оба они были слишком опытными и профессиональными пилотами. Но это выражение лица капитана Рогана как раз перед самой катастрофой... Сейчас перед его мысленным взором всплывала уже другая картина.

По времени это относилось к моменту перед самым началом их падения. Он вспомнил общую атмосферу в кабине: мерцающие огнями приборные панели, ночную темень за окном, горсточки огней там, где далеко внизу были города, и побелевшее лицо командира, смотрящего на него снизу вверх, как если бы он, Келлер, в это время вставал со своего кресла. Что же говорил тогда Роган, какие слова, обращенные к нему, слетели с губ командира? Он не сказал, а выкрикнул их. В гневе или в страхе? Как именно? Теперь он видел эту картину совершенно отчетливо. Если в только удалось вспомнить слова.

Картина в его сознании стала тускнеть, и он понял, что нить воспоминаний потеряна. Почувствовав тепло сигареты, он погасил ее, пока она не прижгла ему пальцы. Он сидел, потягивая виски, и смотрел на сервант, на котором лежала перевернутая фотография Кэти. С усилием поднявшись из кресла, подошел к серванту и, поколебавшись, взял фотографию в руки. Она лежала здесь так со дня катастрофы. Первое, что он сделал, когда ему разрешили вернуться домой, подошел тогда прямо к фотографии и, перевернув ее лицом вниз, положил на сервант, не осмеливаясь больше смотреть в лицо Кэти. Сейчас он поднял ее и долго всматривался в ее улыбающееся изображение; слез не было, он давно их уже выплакал, осталась только одна печаль – незнакомая прежде, странная тихая грусть. Он поставил фотографию и вспомнил Кэти. Фотография – это только мнимая копия когда-то живого человека, дающая лишь слабое представление о том, что на самом деле скрывалось за этими смеющимися глазами.

• Предыдущая
• 7/59
• Следующая