Трофейная банка, разбитая на дуэли - Крапивин Владислав Петрович - Страница 10
- Предыдущая
- 10/86
- Следующая
Снова грянуло! Банку снесло с кругляка. Все заорали ура. Славик на четвереньках подбежал к поленнице, отыскал жестяную мишень в траве и восторженно поднял над головой. В ржавом донышке, в самой середке, была дырка с рваными краями. Лешка со скромным видом продувал ствол. Редкие Лешкины веснушки (вроде как у Гарика) победно золотились...
Для новой стрельбы в пистолеты засыпали порох. Рассудили, что порции из патрона для одного выстрела будет в самый раз. Ведь винтовки-малокалиберки бьют такими зарядами ого с какой силой!.. Ну и пришла Борькина и Лодькина очередь.
Лодька сейчас уже почти не волновался. И промазать не боялся, потому что вместо маленькой жестянки Валерик Сидоркин приспособил поломанный и надорванный воздушный змей из пожелтевшей "Тюменской правды". Изобразил на нем карандашным огрызком бандитскую рожу — страшную и забавную (он, Валерка, был настоящий художник, хотя видом своим напоминал не юного живописца, а лохматого деревенского подпаска с картины известного художника — Лодька не помнил, какого)...
Лодька храбро навел ствол на светлое пятно змея и чиркнул. Пистолет выпалил не так громко, как у Атоса. Но все же крепко. И руку слегка толкнуло назад. Зазвенело в ушах. С нескольких шагов было не разглядеть, есть ли в нарисованной роже пробоина. Однако оказалось, что есть. Правда, не в самой роже, а в оттопыренном ухе, но все равно Лодька был доволен... За бумагой, в срезе соснового полена он обнаружил круглую дырку — пуля глубоко ушла в древесный торец. На миг стало почему-то зябко...
Борька попал злодею в кривой зуб и был счастлив...
Потом стреляли все по очереди. Лодька передал пистолет нетерпеливо танцующему Фонарику, Борька — Синему. Ну и так далее... Зарядов хватило даже подошедшим Шурику Мурзинцеву (однокласснику Атоса и Лешки) и Вовке Неверову. Шурик сетовал, что не успел к началу и не сможет обо всем подробно записать в своей "летописи".
— Расспросишь свидетелей, — утешил его Вовка.
Вовка Неверов был на год старше Лодьки. Поэтому одинаково вписывался и в компанию старших, когда те собирались в Ленинский сад на танцы или дымили "беломорчиками", и в игры тех, что "помельче" — сыщики-разбойники, пряталки, попа-гонялу и штандер. Младшие признавали его вроде как за командира. Тем более, что в Вовкином дворе располагался пустующий сеновал — убежище, где можно собраться в дождливую пору...
У Вовки было солидное прозвище — Фома. Кто-то где-то когда-то услыхал, что была в человеческой истории такая личность — Фома Неверующий. Обмолвился об этом однажды, вот имя и прилепилось к Вовке. Он не возражал. Потому что Вовок видимо-невидимо, а Фома, похоже, один на всю Тюмень.
Кроме солидного прозвища, было у Фомы немало и других достоинств. И в числе их — умение делать великолепные рогатки. Из этих рогаток он с больших дистанций расшибал без промаха мелкие аптечные пузырьки. Чемпион был в таком деле. И потому рогатки считал оружием более удобным и эффективным, чем огнестрельные громыхальники. В этом смысле он выразился и сейчас, хотя пальнуть из Лодькиного пистолета не отказался (и попал нарисованному злодею в левый глаз).
На этом кончились заряды. Вернее, кончились пули. В двух пустых патрончиках, их которых пули вынули в самом начале, оставался порох, но его просто сожгли ("пфыкнули") все в той же многострадальной жестянке. Опустевшие гильзы ("пистончики") бросили в крохотный костерок, и они там безобидно щелкнули капсюльной начинкой...
После этого решили, что на сегодня стрельбы достаточно. Сели в траву у поленницы, сложенной вдоль кирпичной стены. Пахло сухими дровами, теплыми кирпичами и не имеющей лепестков дворовой ромашкой (у которой чуть различимый земляничный аромат). А еще, чуть-чуть, — сгоревшим порохом.
Висели над головами набухшие солнцем ватные облака, робко цвиркал где-то одинокий кузнечик.
— Тишина после боя... — вдруг усмехнулся Лешка Григорьев.
Пришла Зина Каблукова с черным котенком Бобой на руках (Атос поспешно спрятал только что вынутую папиросу). Зина поводила тросточкой по траве — где бы присесть? Шурик Мурзинцев торопливо подкатил к ней березовый чурбак. Она улыбнулась, осторожно опустилась, вытянула больную ногу.
— Ребята, в "Комсомольском" кино завтра "Остров сокровищ" пойдет. Может, насобираем на билеты, чтобы все вместе?..
"Комсомольским" в просторечии именовался кинотеатр имени 25-летия ВЛКСМ, тот, что рядом с главным, с "Темпом".
— Да ну, я его сто раз смотрел, — с длинным зевком сказал Синий.
— Ну и что? Его можно тыщу раз смотреть, — сказал Лодька.
— Там такие песни... — поддержал его Сидоркин.
— Йо-хо-хо, веселись, как черт... — деловито вспомнил Вовка Неверов.
— Это не самая лучшая там песня, — задумчиво сказала Зина. — Мне больше всех там нравится "Я на подвиг тебя провожала"... Помните ее?
— Я мотив помню, а слова еле-еле, — признался Вовка. — Посмотрю опять, тогда вспомню заново...
Остальные молчали.
— Боря, Гарик, а вы помните? — спросила Зина.
— Я помню, но петь ее никогда не буду, — сумрачно отозвался Борька. — Потому что она девчоночья...
— Ну и глупо, — огорчилась Зина.
— Ну и что же, что девчоночья? Она все равно про героев, — вдруг тихо проговорил Фонарик, который обычно ни с кем не спорил. Он сидел, прижимаясь теменем к дровяному торцу и смотрел куда-то перед собой и вверх.
Он, Фонарик, был храбрый человек. Не только в рискованных играх, но и вообще. В добрых делах — тоже. Он, видимо, понял, что Зине хочется услышать эту песню. (А может быть, и еще что-то почуял — словно заглянул в недалекое будущее). Никто не просил Фонарика, но он вдруг вздохнул и запел негромко, словно для себя:
Никто не удивился. Просто все притихли и сидели осторожно, словно у каждого на руках был уснувший котенок, вроде Зининого Бобы. Даже Борька смотрел без сердитости.
"Зря он так с Зиной, — думалось Лодьке. — Но, наверно, он это от неловкости. Чтобы не показаться чувствительным... А если что-нибудь случится... ну, когда "если ранили друга", он ведь тоже бросится на помощь..."
...В кино сходили через два дня. Всей компанией. Даже Синий пошел, потому что одно дело смотреть фильм просто так, а другое — вместе со всеми.
А из пистолетов Лодька и Борька больше не стреляли. Спрятали их у себя в укромных местах. Если у тебя оружие, не обязательно палить из него каждый день. Достаточно ощущения, что оно есть. На случай какого-нибудь "жаркого дела"... А для обычных стрелковых забав и состязаний вполне достаточно простых рогаток — их таскал в кармане каждый, даже старшие...
Впрочем, скоро интерес к стрельбе совсем отодвинулся, сменился другим увлечением — шпагами. И пошло это опять же от Лодьки и Борьки.
Напротив Андреевского дома, по другой стороне Первомайской, тянулся сад с жидкой желтой акацией — тоже Андреевский. Посреди сада стоял обшитый досками, одноэтажный Клуб железнодорожников. Он был бы похож на большой сарай, если бы не украшенная карнизами надстройка, венчавшая центральную часть клуба. Она придавала деревянному строению архитектурную завершенность. Тем более, что на треугольном фронтоне надстройки красовался написанный на круглой фанерине герб Советского Союза, а под ним тянулся красный с белыми буквами лозунг: "Слава героям послевоенной пятилетки!"
Позади клуба лежало изрядно заросшее футбольное поле, на котором разрешалось гонять мяч всем желающим. Но главное не это. Главными были фанерные афиши, прикрепленные проволокой к литой решетке у входа в сад и клуб. На одной всегда синело осточертевшее слово "ТАНЦЫ", на другой часто менялись объявления о фильмах. Обычно это были старые, всем известные картины, однако порой вдруг било яркой краской по глазам незнакомое название. В таком случае над названием стояли многозначительные слова: "Первым экраном". Это значило, что фильм в городе Тюмени показывается впервые. Почему же не в главном кинотеатре "Темп" или хотя бы не в "Комсомольском" (тоже центральном)? Похоже, что городские власти опасались упреков других властей (еще более высоких и строгих), что "вы излишне пропагандируете буржуазное киноискусство". Ведь фильмы-то эти были не про героев пятилетки, не про отважных советских летчиков и разведчиков, не про жизнерадостных колхозников, собирающих небывало высокие урожаи. Они были иностранные и трофейные. С захватывающими душу приключениями пиратов, рыцарей и путешественников, но... Герои таких кинокартин восхитительно владели мечами и шпагами, проявляли небывалую храбрость, отстаивали справедливость, и все же они были оттуда — из чуждого нам буржуазного мира. Значит — не наши. Значит, восхищаться ими следовало с осторожностью...
- Предыдущая
- 10/86
- Следующая
