Гробница - Герберт Джеймс - Страница 24

• Предыдущая
• 24/106
• Следующая

Итак, Монк остался в живых, но теперь по его следам шли и «фараоны», и блатные. Он обчистил аптеку, чтобы иметь наличные на дорогу, оставив перепуганного аптекаря, что-то тихо бормотавшего себе под нос, посреди его пилюль и снадобий.

Старый облупленный «Додж», который он увел, довез его лишь до окраины города; потом мотор стал «кашлять» и окончательно заглох.

Плечо горело, словно его прижигали раскаленным железом; раны загноились, и порезанные щеки Монка, истекающие дурно пахнущей жидкостью, были облеплены мухами. Монк поплелся дальше по шоссе номер 95 (возможно, он направлялся к Боулдеру — мысли путались у него в голове от жара и терзающей плечо боли). Большой палец оттопырен, а остальные сжимались в кулак всякий раз, когда он слышал шум мотора за своей спиной (пальцы рук складывались совсем не как во Время "Ч" — словно обнимая рукоять пистолета, — а просто рефлекторно отвечая на возможную угрозу). Но кому нужен бродяга с темным пятном на спине и щеками, перепачканными томатной пастой? Скорее всего, это просто какой-то пьяница идет, пошатываясь, по обочине. Конечно, ни один нормальный человек не остановит свой автомобиль ради такого попутчика.

И все-таки одна машина притормозила у обочины.

Черная машина с затемненными стеклами плавно остановилась позади него — бесшумно, мягко, словно гигантский стервятник, приземляющийся на лошадиный труп.

Монк медленно повернулся лицом к машине — измученный терзающей его болью и смертельно уставший, он двигался тяжело и неуклюже (отказавший «Додж» остался на дороге примерно в восьми километрах позади). Его волосы, связанные на затылке в «конский хвост», были пыльными и грязными, а щеки покрыты алыми пятнами, напоминающими размазанный томатный сок. Он обернулся, и на его лице появилась кислая гримаса. Сперва ему показалось, что в машине сидят Крупные Шишки, которые стоят над шишками помельче (если хочешь держать в руках всю округу, изволь сам позаботиться об этом). Он весь сжался, ожидая, что вот сейчас приоткроется окно автомобиля, и из него покажется тупорылый ствол револьвера, как голова гадюки, неспешно выползающей из своей норы.

Окна машины оставались закрытыми. Ее задняя дверца вдруг широко распахнулась, но оттуда ему не угрожало никакое оружие.

Он скосил глаза, чтобы заглянуть внутрь машины, но не смог разглядеть в этом полумраке ничего, кроме неясных, призрачных очертаний человеческой фигуры на заднем пассажирском сидении.

Ему послышалось, что чей-то голос поблизости произнес:

— Тебя подвезти, Тео?

(Это был первый и единственный раз, когда Клин назвал его по имени.)

— Вот здесь, Лайам, — сказала Кора, наклонившись вперед и приподнявшись с заднего пассажирского сиденья. — Посмотрите вперед и чуть влево — видите ворота?

Клин, откинувшийся на спинку мягкого кресла, и, кажется, задремавший, тотчас же проснулся, и на несколько секунд, никак не более, встретился взглядом с Холлораном через зеркало заднего обзора «Мерседеса». Холлоран первым отвел глаза, удивляясь неожиданному усилию, которое ему пришлось совершить для этого.

Высокие деревья и густой кустарник росли по обеим сторонам дороги, а далеко впереди виднелась широкая зеленая полоса с редкими небольшими просветами, теряющимися среди зелени; это был поистине вековечный, сумрачный, нескончаемый лес. Высокая старая каменная стена, показавшаяся из-за деревьев слева, поражала непривычный взгляд: казалось, что она выросла прямо из-под земли, как эти живые стволы вокруг нее, что ее грубых потрескавшихся камней не касались человеческие руки, а сама стена была лишь частью единого организма огромного леса. Над ее верхом неясно вырисовывалось кружево сплетенных ветвей деревьев, стоящих по другую сторону стены; некоторые ветки свешивались вниз, тянулись, словно извивающиеся щупальца, готовые схватить неосторожного прохожего.

Холлоран заметил проход неподалеку слева — лес расступался, открывая взгляду небольшое окно. Холлоран убавил скорость, сворачивая на подъездную аллею; дорога стала неровной, и «Мерседес» чуть покачивался на ходу. Ржавые решетчатые железные ворота, к которым подъезжал их автомобиль, выглядели хмуро и неприступно, как и окружающий их лес. Надпись, выдавленная в мягкой стали, гласила: НИФ.

— Подождите немного, — распорядился Клин.

Холлоран остановил автомобиль и стал ждать, поглядывая по сторонам. Два высоких столба, изрядно пострадавших от ветра, дождя и времени, поддерживали дверцы ворот; на их верхушках застыли каменные скульптуры каких-то диковинных зверей (может, то были грифоны? сложно сказать...); их пустые глазницы свирепо уставились на машину; их пасти, позеленевшие от лишайника, растущего на камне, раскрылись в беззвучном сердитом оскале. Через эти ворота, заметил про себя Холлоран, ничего не стоит перебраться. Так же как и через стену, между прочим. Ни колючей проволоки наверху, ни, насколько он мог об этом судить, электронной системы сигнализации. И, конечно, самое великолепное укрытие на всем пути от дороги к стене, какое только мог бы пожелать противник, собравшийся проникнуть в дом — эти кусты и деревья. Охрана жизни клиента обещала быть весьма сложной задачей.

Он взглянул дальше, за ворота.

Там стояло двухэтажное каменное здание — что-то вроде сторожки или охотничьего домика; его стенам, несомненно, сильно досталось от дождей и ветров. Окна были черны, как душа дьявола.

Холлоран нахмурился, когда это неожиданное сравнение пришло ему в голову:

..."черны, как душа дьявола".

Эта фраза запомнилась ему с детских лет, проведенных в Ирландии, только тогда она прозвучала несколько иначе: «душа, преданная дьяволу». Произнес эти слова его Отец О'Коннелл, задавая мальчику трепку за отвратительную проделку, которую Лайам совершил вместе с двумя братьями Скалли (младший из двух братьев-сорванцов, горько раскаиваясь, сознался в своем грехе, напуганный смертельной опасностью, грозящей его душе, попавшей под влияние Холлорана). Лайама пороли за кощунство, за осквернение собора св. Жозефа: под его руководством приятели, пробравшись ночью в храм, оставили дохлую кошку, которую они нашли раздавленной на обочине дороги, в церковной дарохранительнице. Когда на следующее утро Отец О'Коннелл пришел за священным сосудом, он увидел, что внутренности несчастного животного вытекли на мягкий белый шелк, которым были обиты стенки чаши, а мертвые, тусклые кошачьи глаза слабо поблескивают под лучами солнца.

Безвозвратно пропала душа Лайама, говорил священник, сопровождая каждую фразу несколькими взмахами своей огромной руки, держащей розгу, и нет ей надежды на спасение. Душа его столь же безобразна и «черна, как душа, преданная дьяволу». Исчадие самого Ада, негодяй, который непременно окончит свой неправедный путь в...

Холлоран моргнул, и греза, во власти которой он только что находился, бесследно развеялось. Почему его вдруг так растревожило воспоминание о детской шалости? За ним водились грехи куда похуже этого.

— Ворота заперты? — ирландский акцент еще раз прозвучал в речи Холлорана, когда он задавал Клину вопрос; по его задумчивому тону было видно, что мысли его сейчас заняты прошлым.

— В некотором смысле да, — ответил Клин.

Холлоран обернулся и глянул на улыбающегося медиума через плечо.

— Подождите, — повторил Клин.

Холлоран выпрямился на своем сидении и стал смотреть вперед сквозь металлические прутья решетки. Домик показался ему абсолютно мертвым и пустым, в нем не было заметно никакого движения; никто не подошел к воротам по дорожке, посыпанной гравием. Прищурившись, он различил — вернее, ему «показалось», что он различил — движение какой-то неясной тени в темном окне верхнего этажа. Тень шевельнулась — и замерла; больше его обостренному зрению не удалось подметить ничего.

— Открой, Монк, — приказал Клин своему телохранителю.

Ворча, словно рассерженный пес, верзила-американец открыл боковую дверцу автомобиля и боком, пригнувшись, вылез наружу. Проворно подойдя к воротам, он лениво поднял руку, чтобы толкнуть одну створку, тут же опустив руку обратно. Низ дверцы со скрипом проехался по неровной поверхности дороги. Столь же плавным, небрежным движением Монк открыл другую створку и встал сбоку от ворот, словно часовой на посту, в то время как Холлоран медленно въезжал в приусадебный парк. «Мерседес» плавно остановился, и Монк опять затворил ворота.

• Предыдущая
• 24/106
• Следующая