Семиклассницы - Прилежаева Мария Павловна - Страница 19
- Предыдущая
- 19/24
- Следующая
— Девочки, подойдите сюда! — позвала Катя. — Да что вы переваливаетесь, как гусыни! — сказала она сердитым шепотом и с досады щипнула Наташу за руку, потому что вся эта затея, которую они придумали с Дашей, показалась ей сейчас немыслимой и невыполнимой.
Несколько девочек передвинулись вперед на два шага. Раненый выжидающе смотрел.
Оттого, что у него была бритая голова и голая шея и никакого признака усов над губами, он выглядел совсем юным, его серые глаза казались одновременно и озорными и грустными.
— Вы лейтенант? — тоненьким голоском спросила Тася и моментально спряталась за подруг.
— Лейтенант. А что?
— Ничего. Просто так.
— Вы пехотинец, или артиллерист, или танкист? — спросила Лена Родионова, хотя ей было неважно, кто лейтенант, а хотелось только высказать своё участие раненому, но она не знала, как это сделать.
— Видно, что в военных специальностях вы разбираетесь, — оказал лейтенант.
Он говорил тем петушиным тоном, каким обычно разговаривают мальчишки только с девочками, чтоб доказать свою независимость и полное равнодушие.
Девочки нашли этот тон вполне естественным и даже немного осмелели, словно перед ними был не боевой командир, а одноклассник, с которым случилась беда, но он не желает придавать этой беде никакого значения и даже храбрится на людях, скрывая под насмешкой застенчивость и неловкость.
— Расскажите, как вы были в бою, — попросила Маня.
Лейтенант усмехнулся и поправил на табурете забинтованную ногу.
— Этот рассказ слишком длинный, — сказал он. — В один раз не уложишься. Внукам буду рассказывать.
Он говорил с той озорной смешинкой, по которой девочки определили, что в школе лейтенант был спорщиком и задирой.
Наташа рассматривала лейтенанта, его бритую круглую мальчишескую голову, острые скулы на похудевшем лице и насмешливые, обидчивые глаза. Она заметила беспокойные огоньки в серых глазах лейтенанта.
— С вами будет заниматься Валя, — объяснила Наташа. — Она у нас первая ученица, к сегодняшнему уроку подготовилась. Но мы хотели сначала поговорить.
— О чем говорить? — отозвался лейтенант, все еще стараясь казаться небрежным. — Видали ли вы что дальше Москвы?
— А вот и видали! — пискнула Тася. — Во время эвакуации два года в деревне прожили. Можем вас поучить снопы вязать. — Она спохватилась, вспомнив, что у лейтенанта нет ноги, и испуганно замигала.
— Эту науку мы до войны хорошо прошли, только теперь она нам не годится, — сказал лейтенант.
Но он заметил, что Тася смутилась и до слез покраснела от своей оплошности. Ему вдруг понравилась Тася и все другие девочки, которые разговаривали с ним осторожно и ласково и старались развлечь его.
— Да вы проходите, — предложил он. — Я не кусаюсь. — Он первый засмеялся своей шутке.
Все охотно подхватили его смех. Лед растаял.
— Побывать бы вам в нашей деревне! — сказал лейтенант. Щеки его слегка порозовели. — У нас речушка хоть и невидная, а щуки в ней ходят — во! — Он вытянул руку и хлопнул себя по плечу.
— Вот и мы с Федей, — весело перебил Дима, — один раз в Нечаевке на целый метр щуку выудили. Она нас хвостом чуть не сшибла и ушла. А как вы думаете… — почтительно произнес он и тут же замолчал, увидев, что лейтенант выпрямился и взялся за костыль.
— Как ты сказал? — спросил лейтенант, глаза у него стали вдруг строгие. — Как ты деревню назвал?
— Нечаевка, — оробев, повторил Дима.
Раненый нагнулся поднять с полу упавший костыль, и от этого, наверно, кровь хлынула ему в лицо. Он сказал, не поднимая лица:
— А еще кто из вас в Нечаевке бывал?
— Я! Я! Я! — сразу закричали Федя, Наташа и Тася.
Наташа удивилась, — так изменилось покрасневшее лицо лейтенанта: в нем не было ни мальчишеского озорства, ни нарочитой сердитости, и глаза вдруг стали растерянные и как-то странно мигали.
— А кого вы знавали там? — спросил он глуховато.
— Феню знала, — сказала Наташа, — Михееву. Она моей лучшей подругой была. Она мне письма присылает. У нее брат на фронте пропал. Ленькой зовут.
Лейтенант второй раз уронил на пол костыль. Кто-то охнул. Лейтенант поднял костыль и вытер вспотевший лоб рукавом рубашки.
— Так я же тот Ленька и есть, — сказал он.
Некоторое время все молчали. Потом Наташа отстранила подруг и медленно подошла к кровати.
Она смотрела на раненого лейтенанта. Этот веснушчатый парень с острыми скулами и серыми глазами, в которых вспыхивали беспокойные огоньки, то грустные, то насмешливые, был Ленька Михеев, о нем в Нечаевке тоскует Феня.
А он не пропал. Он в госпитале. Но почему он не пожалел Феню и не вспомнил о ней?
Наташа молча рассматривала Леньку.
— Ты что? — несмело спросил он.
Наташа чувствовала обиду. Она забыла, с каким волнением весь класс готовился к встрече с товарищем лейтенантом.
Теперь это был не товарищ лейтенант, это был просто Ленька Михеев из Нечаевки, Фенин брат.
Наташа ближе шагнула к кровати.
— Ты почему в деревню не писал? — спросила она, — Почему ты мать не жалеешь и о Фене не думаешь?
— Постой, постой, — изумленно проговорил лейтенант.
Он растерялся и чувствовал в то же время необходимость оправдываться перед сердитой девочкой, которая наступала на него, бросая в лицо суровые упреки.
— Мне Феню жалко, — продолжала Наташа. — Она не думает о себе. А ты о себе… Вон и Катя один раз из-за тебя плакала, когда ты сказал: «Жить не хочу».
— Так ведь это я сгоряча, — смущенно признался Ленька. — Сгоряча-то мало ли что скажешь.
— А домой не писал тоже сгоряча? — спросила Наташа.
— Что ты напала на меня? — удивился Ленька. — Ты мне и слова выговорить не даешь.
Лена Родионова потянула Наташу за рукав и шепнула:
— Ты уж слишком, Наташа. Видишь, он разволновался. А ведь он больной.
Наташа притихла. Она вспомнила, что ведь и верно Ленька больной, и сразу досада сменилась горячей жалостью к этому бритому пареньку, который сидел на кровати с забинтованной ногой, и через расстегнутый ворот рубашки видна была его худощавая юная, с выступающими ключицами грудь.
Ленька был смущен и расстроен. Он хмуро разглядывал костыль. Надо объяснить, почему он не писал, объяснить все по-серьезному. А как объяснишь?
— Сначала переживал, — сказал он нехотя и все разглядывая костыль. — Привыкал сначала. И жизни будто рад, а без ноги скучно. А потом — подожду да подожду. Думаю, пусть надеются, что целый сражаюсь. Извещения о смерти нет? Нет. Значит, надеются. Так и прождал.
Девочки молчали. Алексей понял, что не убедил девочек. Им очень не хотелось осуждать Леньку, но они осуждали. Все-таки он должен был написать домой, чтобы Феня не тосковала. Ленька сам это знал. Ему стало грустно, что не удался разговор с девчатами, которые побывали в Нечаевке и знали и рощу за околицей, и речку с омутами и осокой. А хорошо бы поговорить!
— Эх, правду вам сказать? — воскликнул вдруг лейтенант и точно с высокой горы прыгнул, даже дух захватило. — Сказать правду? Самая-то главная причина не в этом. Причина в том, что раньше Ленька Михеев при деле был и почет ему был на всю Нечаевку. А теперь Михеев к какому делу поедет? В михеевском роду к последним местам привычки нет да и вовек не будет. Вот и не писал, потому что обдумывал. Выдержку делал, пока места себе не определил.
— А теперь определил? — с тревогой спросила Наташа.
— Похоже, что к тому идет, — не совсем уверенно ответил Ленька. Потом, обрадованный тем, что его не корят больше и не обвиняют, он нерешительно попросил: — А вы мне про Нечаевку расскажите. Узнать-то ведь хочется. Сколько времени не видал! — Он провел ладонью по бритой колючей голове, стараясь подавить волнение, поправил на табурете ногу, тронул костыль и исподлобья взглянул на девочек.
— Товарищ лейтенант! — сказал Дима, который в продолжение всего разговора не спускал с Алексея глаз и ни на секунду не осудил его, а напротив, удивлялся и сердился на девочек за то, что они упрекают боевого командира, потерявшего в сражениях ногу. — У вас там, товарищ Михеев, запруд вовсе не было, а наши интернатские запруду сделали. Это раз. А два — теперь на тракторах девчата работают. И один трактор попортили.
- Предыдущая
- 19/24
- Следующая
