Вообрази себе картину - Хеллер Джозеф - Страница 32
- Предыдущая
- 32/67
- Следующая
Примерно в это же время защитники демократического города Платеи, не способные к дальнейшему сопротивлению без помощи, которой не могли предоставить им Афины Клеона, сдались спартанцам на тех условиях, что мужчин города будут судить поодиночке и никто, кроме тех, кого сочтут повинными в преступлении, наказан не будет.
Слово спартанцев считалось в ту пору таким же крепким, как слово голландского купца при сделках, совершавшихся в куда более позднее время.
Спартанские судьи разбирались с каждым из мужчин по отдельности, задавая каждому один и тот же вопрос: «Какие услуги ты оказал во время этой войны нам и нашим союзникам?»
После чего их по одному отводили в сторонку и убивали, и убили всех до последнего.
Так погибло более двух сотен платейцев, вместе с двадцатью пятью афинянами, помогавшими им при осаде. Женщин продали в рабство. Маленький город, девяносто три года остававшийся демократическим союзником Афин, был разрушен до основания и стерт с лица земли в тот самый год, когда на свет появился Платон.
Опять-таки в это же время разразилась гражданская война на Керкире, известной нам ныне как остров Корфу, а вскоре она перекинулась почти на весь греческий мир. Поскольку Керкира была первой, случившееся на ней запомнилось крепче всего. А именно: тайная организация восьмидесяти олигархов задумала, при поддержке Коринфа, силой свергнуть демократическое правительство. Неожиданно напав на Сенат, они закололи кинжалами и главу демократического государства, и с ним еще человек шестьдесят, как сенаторов, так и частных лиц.
Однако народ восстал против олигархов и отогнал их, отчего и началась гражданская война.
И если в мирное время никакая из партий, участвующих в гражданских распрях, не имела ни предлога, ни склонности просить о вторжении Афины либо Спарту, то теперь, когда два этих государства воевали, каждая партия любого из городов, возжелав революции, легко находила себе союзников, помогавших ей одним ударом сокрушить противника и укрепить свои позиции.
Там, где ведется война, есть и поборники войны, так что демагог Клеон отвергал предложения Спарты о мире, содержавшие условия, которые определенно принял бы Перикл.
То, что демократия может быть настолько воинственной, ничуть не странно.
То, что демократия может отказывать всем прочим в правах, которые для себя почитает естественными, тоже мало кого удивляет.
— На чьей вы стороне? — вот издевательский вопрос, с которым то и дело обращался к своим оппонентам Клеон и поддерживающий его радикальный кружок дельцов и милитаристов.
Людей, которые противились его военной политике и мешали его администрации присваивать непомерные полномочия, он злобно обличал как трусов, предателей, проспартанцев и неафинян.
Каждая из воюющих друг с дружкой партий провозглашала, что борется за свободу.
И каждая была права.
Демократы боролись с тиранией меньшинства.
Олигархи боролись с тиранией большинства.
В общем же и целом, богатые поглядывали в сторону Спарты, а бедные и не очень — в сторону Афин.
И Спарта, и Афины именовали членов тех партий, которых они поддерживали, «бойцами свободы».
И та и другая имели для этого основания.
Все эти партии боролись за свободу от правления других партий.
Клеон произносил громовые речи о заговоре «столь обширном», что он способен оледенить сердце всякого афинянина, в жилах которого течет горячая кровь. Он заявил, что может сию же минуту представить список трехсот пятидесяти афинян, питающих изменнические пролакедемонианские настроения.
Каждый, кто не был сторонником войны, являлся сторонником лакедемонян.
— На чьей вы стороне? — завывал и взрыкивал он, стуча ногами в помост Народного собрания. То же самое он заставлял повторять и публиковать членов своего кабинета и сочинителей его речей.
Клеон добивался, чтобы ему развязали руки по всем статьям, обвиняя каждого члена Народного собрания, каждого государственного деятеля и каждого военачальника, который ему противился, в том, что тот является либо ненамеренным прислужником спартанизма, либо намеренным приспешником спартанского правительства, если не хуже.
— Мы видим здесь, — орал он, стоя на подиуме, — подрывное влияние сторонников спартанского правительства, предпринимающего очень хорошо организованные усилия по воздействию на голосование членов Народного собрания. При нашей системе свободного управления такие влияния не считаются преступлением, носящим антиафинский характер, — соглашался Клеон, — но это не означает, что мы можем им попустительствовать.
Когда ему недоставало фактов, он разглагольствовал о моральных обязательствах по предоставлению военной помощи всем партиям и партийкам других городов, которые таковой помощи просят.
— Позорное поражение наших союзников в каком бы то ни было городе, — заклинал он собрание, — все равно вынудит нас ввести туда наши войска.
Он старался не упоминать о том обстоятельстве, что то один, то другой союзник Афин неизменно противился проводимой афинянами политике и что многие из кровопролитных войн, развязанных демократическими Афинами, были направлены против союзников, возмечтавших о независимости и праве на самоопределение.
То, что в Митилене, на Керкире и в некоторых других городах олигархические движения выпестовали заговоры, направленные на насильственное свержение демократических правительств, отчасти подкрепляло приводимые им аргументы и сообщало некоторую достоверность его доводам.
Он был циником, который, вероятно, и сам не до конца верил в собственные сенсационные россказни. Однако он понимал, что эти россказни помогут его политической карьере, и наслаждался властью над чувствами своих слушателей. Всякий знал, что на него работают осведомители; никто не знал, кто они и сколько их. Даже люди, которые не были его осведомителями, похвалялись своей принадлежностью к агентам правительства, а правду они говорят или врут — никто толком сказать не мог.
Предпочитавшие мир патриоты вроде Аристофана были ославлены как подстрекатели мятежа. Клеон призвал Аристофана к суду за пьесу, в которой тот винил Перикла в развязывании войны, а Клеона и афинян в том, что они ее продолжают.
Поскольку в Афинах существовала свобода слова, Аристофана оправдали.
На следующий год, в комедии «Ахарнейцы», Аристофан ответил ударом, нанесенным со сцены театра, заявив, что ненавидит Клеона, с которого следовало бы содрать кожу на сапоги для всадников, что Клеон притащил его в Совет, чтобы покончить с ним, и разразился бесконечным потоком клеветы, бурей брани, потопом лжи; при этом Аристофан обвинил Клеона в мошенничествах и интригах, назвав его девкой, отдающейся тем, кто больше заплатит.
На следующий год, во «Всадниках», он назвал Клеона «пафлагонийским дубильщиком», «наглым негодяем», «воплощением клеветы», высокомерным и бесчестным рабом, который делает жизнь других людей нестерпимой и от которого нужно избавиться, «свирепым хозяином», «ненасытным пожирателем бобов», который «громко пукает и храпит», «злюкой», «раболепной дворнягой», «скандалистом», «отвратником», «зияющей прорвой награбленного добра», «мерзавцем тысячу раз на дню», «притворой», «унылым плутом», «вором», «мошенником, перескакивающим от одного вымогательства к другому» и «гребущим обеими руками из общественной казны», «ревизором задниц», обладающим «образованностью свиньи», человеком, день смерти которого станет счастливым днем для всех афинян и для их потомства.
Все это Аристофан писал о единовластном правителе военного времени, достигшем пика своей популярности.
Афины проголосовали за присуждение обеим пьесам первых наград.
Как и за то, чтобы Клеон продолжал войну.
— На чьей вы стороне? — словно в бреду, разорялся Клеон. — Это голосование относительно военной помощи и действий, которых я требую, покажет, стоит ли демократическая партия за меня и за интересы свободных Афин или за олигархов Спарты и Коринфа, не делающих тайны из своего намерения уничтожить Афины и все, за что мы выступаем.
- Предыдущая
- 32/67
- Следующая
