Пожиратель мух - Алексеев Кирилл - Страница 35
- Предыдущая
- 35/70
- Следующая
«Эй-эй! Хватит дурочку валять, приятель, – подумал он, не решаясь больше говорить вслух. – Боже ж ты мой, тебе ведь не три годика, а тридцать три! Сказать кому – засмеют. Мальчугану тридцати трех лет от роду стало страшно в лесу. Умора! Давай, скажи что-нибудь. А еще лучше – крикни. Только помни о том, что завтра утром тебе будет стыдно. Ты будешь вспоминать, как кричал тут, распугивая призраков, и краснеть. Это уж как пить дать».
Кричать он не стал. Это было бы чересчур. Ему не раз и не два приходилось ночевать в лесу, в том числе и одному. Он частенько убегал от всех на два-три дня, с палаткой, удочкой и парой бутылок водки, а когда возвращался, все вокруг уже казалось не таким дерьмовым. Даже вечно недовольное лицо Вики. Но сколько раз он ни ночевал один на берегу какой-нибудь речки или озера, ему и в голову не приходило бояться. В конце концов, до пятнадцати лет каждое лето он проводил в деревне. И дед сумел приучить внука к жизни на природе. Уж во всяком случае, не трястись от страха, услышав крик выпи или шелест ветра в камышах.
Вот это как раз было хуже всего – знать, что никогда не боялся, да и бояться, собственно, нечего, но в то же время чувствовать, как каменеют мышцы спины, а кишки сами собой завязываются в причудливые ледяные узлы. Самый мерзкий вид страха – страх беспричинный. И вовсе не потому, что неизвестность пугает, хотя и это тоже есть, кто же спорит. Но главное – ты даже не можешь признать его права на существование, не можешь дать ему имя. И приходится делать вид, что ничего не случилось, чувствуя за спиной дыхание безымянного чудовища. Самое сложное – делать вид, что все в порядке…
Так думал Сергей, возясь с чертовым домкратом. Ему все-таки удалось худо-бедно установить его, и теперь, надев кусок трубы на рукоять, Сергей медленно поднимал машину, которая, как ему казалось сейчас, по весу не уступала Т-восьмидесятке с полным боекомплектом на борту. Он стал было насвистывать, но взяв несколько фальшивых нот, плюнул и продолжил работать молча. Жалкий свист посреди ночного безмолвного леса был так же неуместен, как болтовня с самим собой. И как почти непреодолимое желание закричать. Неуместен и… оскорбителен, подумалось Сергею. Хотя спроси его, кого можно оскорбить свистом в ночном лесу, он бы не нашелся, что ответить.
«Все из-за сна. Приснившийся кошмар пытается пролезть в реальность. Или ты сам из реальности ныряешь в этот кошмар», – говоря сам с собой, он выстраивал слова так, словно собирался перенести их на бумагу. В минуты волнения это обычно помогало успокоиться и сосредоточиться. Но не в этот раз.
Единственное, что он мог сделать, чтобы избавиться от давящего тяжелой свинцовой плитой ужаса – уехать из этого места как можно скорее. Поменять колесо и уехать. Тогда, возможно, утром он посмеется над своими страхами. Холодные шершавые пальцы бегали туда-сюда по позвоночнику, убеждая бросить все и бежать. Бежать как можно быстрее, бежать во весь дух, ради спасения жизни, а, быть может, и чего-то более важного.
И все же Сергей заставил себя присесть на корточки и взяться за гаечный ключ. Ему казалось, что он чувствует на спине уже не взгляд, а теплое влажное дыхание. Дыхание смердело, и этот запах был смутно знаком, но понять, где и когда он сталкивался с ним, Сергей не мог. Где-то позади, довольно далеко, хрустнула ветка. Но напряженные до предела нервы превратили тихий, едва слышный звук в подобие грома небесного. Сергей подпрыгнул и, сжав покрепче ключ, обернулся. Как он ни всматривался в непроглядную темень, как ни вслушивался в гробовую тишину леса, нарушаемую лишь изредка пробегавшим в ветвях ветерком, ничего подозрительного больше уловить не удалось.
– Какого хера?! Кто здесь? – крикнул он, и собственный голос напомнил карканье смертельно больной вороны.
Не дождавшись ответа (елки зеленые, ты же здесь один… один, пойми!) Сергей снова присел перед колесом. Он старался сделать все как можно быстрее, но ставшие вдруг пластилиновыми пальцы объявили забастовку. Ключ то и дело выскальзывал из рук и плюхался в грязь, болты даже не думали поддаваться. Трясущимися руками он накидывал ключ то на одну головку болта, то на другую, потом снова на первую, бессмысленно дергал их в разные стороны, чувствуя всей кожей глухую тьму за спиной. Он знал, что в конце концов, тьма положит ему на плечи мягкие тяжелые лапы. И тогда… О, господи, тогда его короткое пребывание на этой земле закончится.
Ему стало наплевать на то, что он ведет себя, как последний придурок. В лесу кто-то был. Он неожиданно сам для себя принял эту мысль окончательно и бесповоротно. Руки заработали быстрее, но так же бестолково. Он никак не мог унять дрожь в пальцах. Отвернув первый болт, он тут же уронил его в грязь и потратил драгоценную минуту, чтобы найти и бросить в снятый колпак. Болт жалобно звякнул, и Сергей уловил в этом звоне отзвуки далеких церковных колоколов.
Позади снова раздался треск. На этот раз ближе. Сергей втянул голову в плечи и накинул ключ на следующий болт. Теперь он явно слышал шаги. Хруст ломающихся веток и шуршание палых листьев под тяжелыми сапогами. Ему надо было бросить к чертям это колесо, вскочить и бежать без оглядки. Рассудок, смирившийся с тем, что в мире могут происходить вещи, которые он не в силах объяснить, требовал именно этого. Но маленький мальчик, маленький давно забытый Сережа Афанасьев, казалось, давно и надежно похороненный под многотонными пластами прожитых лет, вдруг ожил, вскинул голову и тоненьким голосом закричал: «Не двигайся! И не оборачивайся! Не смотри туда!». И голос этого мальчика, безоговорочно верящего в существование Подкроватного Страшилища и Черной Руки, мальчика, убежденного в том, что можно спрятаться от любого монстра, просто сказав: «чур, я в домике» или закрыв лицо руками, – его голос оказался сильнее шепота разума, оказавшегося вдруг за границами той реальности, которую он привык считать единственно возможной.
Сергей даже не пошевелился, когда шаги замерли прямо за его спиной. Тьма положила ладони ему на плечи, лишив возможности двигаться. Тьма ворвалась в его мозг, вытеснив малейшие проблески мысли. И тьма, милосердная, ласковая тьма, осторожно погладила его трепыхающееся сердце, успокаивая, умиротворяя, погружая в глубокий уютный сон… Теплые волны безграничного покоя нежно подхватили его и бережно понесли куда-то в затянутую зыбкой пеленой даль.
– П-ппомочь? – спросил его тот, кто стоял за спиной.
И Сергей, уже не испытывая страха, обернулся, и улыбка осветила его лицо. Перед ним стоял его дед.
Дорога вырвалась из леса. Луна выглянула из облаков и залила ровным светом большое поле, кое-где огороженное по периметру низким плетнем, дорогу, бегущую по нему в сторону невысокого холма, к склону которого прилепился десяток домов. Деревню, холм и поле окружал лес. Пейзаж был вполне мирным, спокойным и каким-то классически деревенским.
Катя облегченно вздохнула. Виктор покосился на девушку. С того момента как они, наконец, оторвались от незнакомца, она не издала ни звука. Сидела, уставившись пустыми глазами прямо перед собой. Он уже начал опасаться, что шок оказался слишком сильным, но… вот, слава тебе господи, этот вздох. Виктор и сам перевел дух.
– Вот мы и приехали, Катюш, – мягко сказал он. – Теперь все будет хорошо.
Он прислушался к себе и понял, что не очень-то верит в это. Все не может быть хорошо хотя бы потому, что Андрей мертв. А он сам потерял за этот долгий вечер лет десять жизни и вплотную подошел к тому, что в его кругах осторожно называют психическими отклонениями.
– Я должна была его убить, – сказала Катя. Голос ее звучал ровно, но сцепленные на коленях пальцы побелели и резко выделялись в темноте салона. – Он должен был умереть. А вместо этого вскочил и побежал за нами. Ты знаешь время мирового рекорда на дистанции сто метров? Девять и семьдесят семь сотых секунды. То есть скорость бегуна равна примерно тридцати семи километрам в час. У тебя на спидометре было почти сорок километров. И он не отставал, понимаешь? Не отставал! Ты представляешь себе, что такое мировой рекорд? Представляешь разницу между профессиональным талантливым спортсменом, бегущим на пике формы по подготовленной дорожке в изготовленных на заказ шиповках, и сорокалетним мужиком в длинном плаще и сапогах на темной неровной скользкой дороге? Он пробежал с такой скоростью почти два километра. Не сто метров, Витя, а два километра со скоростью, превышающей мировой рекорд в стометровке. И это после того, как я разбила ему голову и, кажется, переломала все пальцы на руках. Как тебе это нравится? Ты можешь мне объяснить это?
- Предыдущая
- 35/70
- Следующая
