Золотая корифена - Иванов Юрий Николаевич - Страница 10

• Предыдущая
• 10/40
• Следующая

Светлеет. Тучи неохотно расползаются, между ними яркими полыньями розовеет небо. Чуть потеплело. А может, просто рубашка просохла на ветерке. Нет, потеплело. Солнца еще не видно, но уже ощущается его горячее дыхание.

Прилетели две птицы олуши. Живут в океане такие птицы из отряда альбатросов. Обе ослепительно белые, с черными концами крыльев. Прилетели, покружились над «Корифеной», попытались сесть на пенопластовый буек, но не получилось. Их перепончатые лапы все время соскальзывали с буйка, и птицы с сердитыми криками падали в воду. Обидевшись, они улетели прочь. Наверно, искать косяки сардины или анчоуса. Нам часто приходилось видеть, как они ловят рыб — прямо с высоты пикируют Б воду. Почти без всплеска вонзаются птицы в волны и хватают зазевавшуюся рыбку. А потом долго сидят на воде, поправляя массивными, желтыми клювами перья на груди и крыльях.

Вот и акула. Вдоль самого борта проскользнула ее темная длинная тень. Эта, пожалуй, побольше, чем та, что преследовала нас вчера. Акулы очень терпеливы и настойчивы. Они неделями сопровождают суда, подбирая из воды все, что падает с судна: остатки еды, бумаги, тряпки. В середине рейса с кормы сдуло ветром Венино полотенце. А спустя трое суток я обнаружил его в животе пойманной акулы. Веня постирал его, потому что боцман отказался выдать новое, мотивируя, что Венька, мол, разбазаривает казенное имущество. И Веня до сих пор утирается злополучным полотенцем, от которого, как его ни стирай, исходит кисловатый акулий запах.

Акула. Уже проснулась. Рыщет. Или вообще не спала? Плыла за нами в темноте? Все что-то ждет. Проплыв вдоль лодки, акула разворачивается и опять подходит к «Корифене» с кормы.

Время, Сколько там? Пора будить Скачкова. Его вахта.

Петр просыпается сразу, лишь только я касаюсь рукой его плеча. Уж такая привычка — проснуться сразу. Петр — помощник капитана, штурман. Он несет на «Марлине» ежесуточную вахту: четыре часа днем, четыре ночью. И поэтому привык легко и быстро стряхивать с себя сон.

— Как там? — спрашивает он, растирая лицо ладонями.

— Все так же, Петя. Пусто. Тихо. Небо чистое, опять будет зной…

Теперь и мне можно лечь поспать. Но я не тороплюсь. Сейчас посижу десяток минут вместе с Петром, а потом прикорну к широкой спине Корина. Поговорю немного с Петром. Он мне нравится. Даже не знаю чем. Может, своей немногословностью, серьезным отношением ко всему, чем бы ни занимался. Может, тем, что в свои двадцать семь лет исколесил чуть ли не всю Атлантику и побывал во многих странах мира. Петр прилично знает английский язык, и мне правится, как он после вахты, обойдя судно и убедившись, что все в порядке, не валится па койку в своей каюте. Он забирается в тень, где-нибудь под спасательными шлюпками и сосредоточенно вчитывается в страницы учебника: зубрит английский. Мне нравится, что он коллекционирует марки. Причем не всякие разные, а лишь те, на которых изображены животные, птицы, рыбы. Петр любит природу. А это очень важно в человеке — любовь к природе.

…Солнце над самой головой. Полдень. Океан розовеет пятнами отражающихся в нем туч. Из брезента мы сделали над лодкой тент, растянув его к бортам веревками. В его густой, но душной тени проводим совещание.

— По-видимому, на «Марлине» опять насос полетел. Петя, ты штурман. Ты лучше всех должен ориентироваться в открытом океане. Где мы? — Валентин расстилает карту.

Скачков снял с кормовой банки небольшой шлюпочный компас и опустил на карту.

— Значит, так… «Марлин» оставил нас восемнадцатого декабря вот в этой точке. Примерно в ста десяти милях от африканского побережья. С того момента, как мы, удирая от смерча, перерезали якорный канат и до сегодняшнего полудня ветер, господствующий в данное время года, в данном районе, а также течение несут нас вдоль побережья Гвинейского залива.

— Даю справку по течениям. Поверхностным… — Валя рисует на листке бумаги "розу ветров". — Здесь действует постоянное поверхностное течение. Оно начинается вот тут, у мыса Пальмас, и является продолжением Экваториального противотечения и небольшой ветви Канарского течения. Следует вдоль северного берега залива со скоростью до полутора узлов,

— Значит, за прошедшие часы дрейфа ветер и течение отнесли нас примерно на… — Скачков хмурит лоб, считает, — шестьдесят — семьдесят миль от места суточной станции.

— Да. Теперь вот что. Направление течения от норд-оста через ост на зюйд-ост. Это значит, что пока пас волочет вдоль берега. Но потом потянет в открытый океан.

— Значит…

— Подождите, Скачков, Значит, если через трое-четверо суток нас не подберет "(Марлин"… больше ведь не на кого рассчитывать: японцы ловят рыбу в самой южной части залива, а здесь пустыня… да, так вот, если нас в этот отрезок времени «Марлин» не разыщет, нам нужно направляться к берегу.

— Ура, — кричит Корин, — в Африку… в джунгли!..

— Иначе нас унесет в открытый океан. А это плохо. Помните челн из красного дерева? А?

Челн? Его мы выловили из океана в двух сотнях миль от Либерии — узкий и длинный челн, вырубленный из целого ствола красного дерева. Был абсолютный штиль. Солнце пекло вовсю. Вдруг кто-то крикнул: "Лодка! Лодка!" Челн с силуэтом рыбы на высоком вздернутом носу. Чьи-то сильные, ловкие и очень терпеливые руки свалили в джунглях дерево, сплавили его по реке к океану, выдолбили лодку и тщательно отшлифовали ее. Потом вырезали на носу силуэт тропической рыбины и вместо глаза на счастье прибили серебряную монету… Чьи-то руки. Может, того парня, что скорчившись лежал на дне лодки? Как видно, много дней подряд сушило человеческий труп солнце. А рядом, в лодке, порванные рыболовные снасти, сломанное весло, пустая тыква, в которой, наверно, была вода…

— Насчет воды опасений нет. Ливни все время, — говорит Корин.

— А с продуктами? Николай, вытряхивай мешок. Что там осталось?

Рядом с компасом я кладу буханку хлеба, две банки сгущенного молока и одну начатую свиной тушенки, полкруга колбасы.

— Все?

— Апельсины еще есть. Штук двадцать. Да половинка ананаса.

— Это для Бенки. М-да. Не жирно.

— Зато настоящее приключение, — говорит Станислав.

— Боюсь, что приключений впереди слишком много. Итак, Корину обеспечить добычу рыбы и планктона.

— Есть, мой «адмирал». Рыба будет.

— Леднев, тебе поручается выдача продуктов, А ты, Петр, просмотри двигатель. Чтобы заводился с пол-оборота. Как там с горючим?

— Часов на двадцать хода. Вчера много пожгли.

— Ясно. Теперь последнее. Вахта четырехчасовая. Требую беспрекословного подчинения и дисциплины.

Команда, кроме вахтенного, может быть свободна. Коля, приготовь обед.

Взяв бечевку, я тщательно размерил буханку. Вдоль и поперек. Начнем, пожалуй, с горбушек. Отрезав с двух сторон буханки по горбушке, я разделяю каждую пополам и мажу их свиной тушенкой. Колбаса пускай пока лежит. Как неприкосновенный запас.

Сложив ладони рупором, Скачков произносит:

— Команде обедать!..

Команда молча рассаживается на брезенте, и я выдаю каждому по горбушке. Бен получает апельсин и ложку сгущенного молока.

Обед проходит скучно. Валентин угрюмо размышляет о чем-то; Скачков зябко вздрагивает: простыл s минувшую ночь. Лишь Корин бодрится и преувеличенно бодрым голосом рассказывает нам анекдот. Анекдот веселый, но по окончании его смеется лишь сам рассказчик.

Проглотив свою горбушку, я собираю упавшие на колени крошки и, взбадривая команду, говорю:

— Это ничего, ребята. Вот я был в блокаде Ленинграда, так нам на весь день давали сто двадцать пять граммов хлеба. И больше ничего.

— Тебе хорошо, — уныло откликается Скачков, — ты натренирован, А как быть, предположим, мне?

— Ха, Петя! За счет личных накоплений, — Корин хлопает его по спине, — недельки полторы протянешь. А кроме того, помнишь, ты ведь тоже мечтал повторить подвиг Бомбара…

— Я передумал. Мне не хочется никаких подвигов…

— Может, манной кашки хочешь? На молочке?

• Предыдущая
• 10/40
• Следующая