Волосы Вероники - Козлов Вильям Федорович - Страница 9
- Предыдущая
- 9/102
- Следующая
— Вас раздражает? — скосила глаза на сигарету Гоголева.
— Меня — нет, — ответил я.
Курящие меня действительно не раздражали. Курила моя бывшая жена, курит и Оля Журавлева. В наше время женщины курят больше, чем мужчины. Когда я начинал задыхаться в табачном дыму, то просто поднимался и выходил на свежий воздух.
Порок, свойственный многим людям, не возмущает отдельного человека, скорее беспорочный человек возмущает людей. С куревом к тебе никто не привязывается, а вот попробуй не пить за столом в пьющей компании! Такого наслушаешься, что плюнешь на свои принципы и под общие возгласы одобрения опрокинешь в себя эту проклятую рюмку…
— Вы были в Соединенных Штатах? — спросила Гоголева.
В Америке я не был, хотя такая возможность мне неоднократно предоставлялась. Дело в том, что я не люблю на самолетах летать. Не то чтобы меня смущали участившиеся в наш век угоны самолетов террористами и авиакатастрофы, хотя, безусловно, это тоже имело значение, главное другое: наверное, я слишком земной человек и не люблю отрываться от земли. Мне кажется неестественным с огромной скоростью мчаться на высоте десяти километров куда-то на другой край земли. Мой организм отказывается воспринимать столь поразительные перепады б климате и во времени. Все сэкономленное на скорости время потом уходило на то, чтобы акклиматизироваться на новом месте. Короче говоря, если можно было не лететь, а добираться до цели любым наземным транспортом, я так и поступал. А если уж приходилось садиться в кресло самолета, я садился и летел, хотя это было насилием над самим собой. Причем никакого страха я на самолетах не ощущал, хотя внутренне и был готов к любым неожиданностям.
Трусом я не был, кто ездил со мной на автомобиле, называли меня лихачом, действительно большую скорость я любил, и были ситуации, когда моя жизнь была в опасности, но это все происходило на земле и я сам мог распорядиться обстоятельствами, в конце концов от меня зависело, сломаю я голову или сумею выкрутиться. И я выкручивался, хотя одна авария на шоссе Ленинград — Москва стоила мне двух ребер, а машине — кузова. В воздухе же ты сидишь, будто мышь в герметическом контейнере, и ждешь окончания опасного эксперимента. И тут уж ничего от тебя не зависит.
Вопрос Гоголевой был праздным, она должна знать, что в США я не был. Поэтому я промолчал. Кстати, немного удивился: Ольга Вадимовна была деловым человеком, пустых разговоров не любила, как говорится, сразу брала быка за рога. Черта, совсем не присущая большинству женщин.
— Да, вы же не любите летать на самолетах, — с улыбкой поддела она меня.
За этой невинной фразой скрывалось торжество: она, слабый пол, безбоязненно пересекает мировые океаны на воздушных лайнерах, а я — сильный пол — боюсь летать…
— Есть ведь пароходы, — заметил я, озадаченный ее осведомленностью: о том, что я не люблю летать, знали очень немногие. Кто же ей мог сказать?..
— Наш институт не настолько расточителен, чтобы посылать своих сотрудников за океан на пароходах, — посерьезнев, сказала она.
— Вы очень хотите, чтобы я побывал в Америке?
— Надо было бы вам там месяц-два пожить, — сказала Ольга Вадимовна. — Вы слышали про лабораторию плазмы Принстонского университета, которую возглавляет доктор Мелвин Готтлиб?
Про Готтлиба я слышал, но какое он имеет ко мне отношение?
Скоро я понял, какое…
— Если бы вы побывали в Принстонском университете, вы бы обязательно услышали про «Проект Маттерхорн», — продолжала Гоголева, плавным движением руки доставая с письменного стола отпечатанную на ксероксе брошюру. — Суть в том, что американцы еще в пятидесятых годах предчувствовали, что они на пороге энергетического кризиса, тогда-то Комиссия по атомной энергии США выделила Принстонскому университету огромную сумму на разработку «Проекта Маттерхорн». Доктор Готтлиб и четыреста его сотрудников должны были укротить атомную реакцию и научиться управлять ею, тогда можно было бы обеспечить человечество дешевой энергией…
— Спасибо за популярную лекцию, — перебил я, — но мне все это известно. Работы по исследованию плазмы сейчас ведутся во многих развитых странах, естественно, и у нас. Доктор Готтлиб обещал, что термоядерные электростанции станут реальностью к двухтысячному году… Но какое это имеет отношение ко мне?
— Самое непосредственное, — холодно улыбнулась Гоголева. — Кто переводил статью о Мелвине Готтлибе из журнала «Интеллекчюал дайджест»? — она протянула мне перевод.
Статью месяца два назад переводил я. И Ольга Вадимовна прекрасно это знала. Свои переводы мы подписывали.
— Что в моем переводе вас не устраивает? — по интересовался я, все еще не понимая, куда она гнет.
— Ваш перевод просто потряс меня, — улыбнулась Гоголева. — Вы, если можно так выразиться, открыли Америку! Я по наивности своей считала, что авторами «Манхеттенского проекта», ну того самого, который родил атомную бомбу в середине сороковых годов, являются Оппенгеймер, Ферми и другие известные уче ные, а то, что доктор Готтлиб заделался организатором и душой этого печально известного проекта, для меня откровение!
Я молча перелистал перевод — так и есть, машинистка перепутала: вместо «Проекта Маттерхорна» она напечатала «Проект Манхеттена»! А я, шляпа, при чтении с машинки машинально пропустил эту грубую ошибку.
— Бедный доктор Готтлиб, если бы он прочел мой перевод, то вызвал бы меня на дуэль… Или у них это не принято? Скорее подал бы на меня миллионный иск в суд! — только и нашелся я, что сказать.
— Не знаю, как бы поступил Мелвин Готтлиб, а я вам, Георгий Иванович, делаю серьезное замеча ние, — отчеканила Гоголева. — Вы, лучший переводчик технических текстов в НИИ (я об этом и не знал!), допускаете такие ляпсусы… — Она кивнула на ксерокс: — Перепечатайте заново в пятидесяти экземплярах… за свой счет!
— Лучше пошлите в Америку, я согласен и на самолете, — с кислой улыбкой пошутил я. — Я лично извинюсь перед мистером Готтлибом.
— Вы, оказывается, еще и скупердяй, — чисто по-женски взглянула она на меня. В голосе ее прозвучали презрительные нотки.
— Повысьте мне зарплату, тогда, может быть, я стану щедрее: не пятьдесят, а сто экземпляров отпечатаю за свой счет, — в тон ей ответил я. С чего она взяла, что я скупердяй? Впервые меня в этом обвиняют.
— Вы полагаете, что ваш перевод заслуживает массового тиража? — ядовито осведомилась Ольга Ва димовна.
— Вы же сами сказали, что он вас потряс, а что будет с рядовыми читателями! — усмехнулся я.
— Мнение рядовых читателей, как вы изволили выразиться, вы услышите на производственном совещании, — отчеканила Гоголева.
— Может, мне сразу заявление подать директору… по собственному желанию? — брякнул я, подумав, что мой сомнительный юмор вконец зашел в тупик.
И тут же последовала расплата!
— Я считала вас умнее, Георгий Иванович, — заметила Ольга Вадимовна, сожалеюще глядя на меня.
— В этой… отравленной дымом атмосфере я что-то плохо соображаю, — наконец отомстил я ей и поднялся с заскрипевшего кресла.
— Георгий Иванович, когда будет готов перевод статьи японского ученого о перспективах пневматического транспорта? — сухо осведомилась Гоголева. Я заметил, как она затолкала скомканную сигарету в пепельницу.
— Будет, — буркнул я и вышел из кабинета. Я был недоволен собой: за подобные ошибки замдиректора могла бы при желании мне и выговор влепить! Черт с ним, с выговором, обиднее всего, что высекла меня, как мальчишку, и вдобавок скупердяем обозвала… Это обиднее всего, потому что неправда. Я не любил жадных, мелочных людей. Деньги я тратил без сожаления, был бы скупердяем, уже мог бы на новую машину накопить, а у меня на сберкнижке кот наплакал!
Перепечатывать статью я и не подумаю: соберу экземпляры статьи и впечатаю этот чертов «Проект Маттерхорн»… Пусть считает меня скупердяем. А насчет загрязнения окружающей среды надо было бы продолжить… У нее даже щеки порозовели… Эх, как говорит Боба Быков, «хорошая мысля приходит опосля»!..
- Предыдущая
- 9/102
- Следующая
