Всевластие любви - Хейер Джорджетт - Страница 12

• Предыдущая
• 12/83
• Следующая

Торкил спросил ее с любопытством:

– Вы что, там были?

– Нет, в Лесаке я не была, – ответила Кейт, взглянув на него и дружески улыбнувшись.

– Нет, я имел в виду на Пиренейском полуострове.

– Да, была! Можно сказать, что я выросла в Португалии. Впрочем, я была тогда совсем еще ребенком, и отец оставил нас с мамой и няней в Лиссабоне, поэтому я ничего не могу рассказать вам об отступлении в Корунну. Самая первая кампания, о которой у меня сохранились смутные воспоминания, была в 1811 году, когда лорд Веллингтон совершил бросок к линии Торрес-Ведрас и отодвинул французов к самому Мадриду.

– Как я вам завидую!

– Неужели? Условия для жизни там были просто ужасные, а иногда – и опасные.

– Не важно, – сказал Торкил, бросив хитрый взгляд на свою мать. – Я живу в этом доме словно в заколдованном замке.

– Какую ерунду ты несешь, сын мой, – бросила леди Брум и, поднявшись из-за стола, направилась в двери. Лакей раскрыл перед ней дверь, и она вышла. За леди Брум вышла Кейт, которой очень хотелось поблагодарить лакея, но она прекрасно понимала, что делать этого не следует. Кейт знала, что в этом доме ей следует вести себя как госпоже, но ей хотелось сделать приятное человеку, раскрывшему перед ней дверь, и она приветливо улыбнулась. Кейт знала, что леди Брум никоим образом не одобрила бы ее поведения. Ни один мускул не дрогнул на лице лакея, но позже он поразил всю прислугу в доме, заявив, что истинное благородство узнается с первого взгляда. Оно определяется не величиной состояния и не знатным происхождением, добавил он, хотя невежественные люди обычно думают иначе.

– Сэр Тимоти – благородный человек, – заявил он охрипшим вдруг голосом, указуя ножом в сторону своего хозяина. – И никто не станет отрицать этого! А почему? Да потому, что он не такой спесивый, как некоторые, и никогда не забудет поблагодарить тебя, если ты оказал ему услугу. А вот леди Брум никак не назовешь благородной. А почему? Да потому, что она никогда не замечает нас, слуг, с высоты своего высокомерия. И этот доктор Делаболь совсем не благородный, ведь он всегда так лебезит перед нами. Зато мисс Кейт – благородная девушка, тут уж ничего не скажешь!

Мисс Кейт, не подозревавшая о том, какой вердикт вынесли ей слуги, проследовала за своей тетушкой в Желтый салон, где та попыталась объяснить Кейт поведение своего сына. По мнению леди Брум, он был чрезмерно избалован, поскольку в детстве часто болел, этим и объясняются все его выходки.

– Не обращай внимания, если он опять ляпнет какую-нибудь глупость, – сказала она, слегка улыбнувшись. – Иногда я думаю, что из него получился бы хороший актер, хотя от кого он унаследовал этот сценический дар, я не имею ни малейшего представления.

– Разумеется, я не буду обращать внимания на его выходки, – весело отозвалась Кейт. – Как никогда не обращала внимания на выходки подчиненных моего отца.

– Дорогое мое дитя! – промурлыкала ее светлость. – Тебе присущ здравый смысл, а вот Торкил, боюсь, его напрочь лишен, так что ты будешь для него прекрасным товарищем. Думаю, тебе следует знать, что, хотя мы посчитали невозможным послать его в школу, я чувствовала, что было бы неуместным вовлекать его в нашу с сэром Тимоти светскую жизнь. Поэтому мы поселили его в западном крыле дома, там он и проживает, или, по крайней мере, проживал до сих пор, вместе с доктором Делаболем и своим камердинером, нашим верным Баджером.

На лбу у Кейт появилась морщинка, она осмелилась спросить, сколько Торкилу лет, и с изумлением узнала, что ему уже исполнилось девятнадцать.

– Ты думаешь, – мягко спросила ее светлость, – что он должен был бы учиться в Оксфорде? К сожалению, здоровье его еще слишком хрупко, поэтому мы решили не посылать его туда.

– Нет, я подумала не об этом, мэм. Он… ведь уже взрослый, и мне кажется немного странным, что его до сих пор держат в детской!

Леди Брум рассмеялась:

– Нет, Бог ты мой, нет! Не в детской! И что это такое взбрело тебе в голову? Дело в том, что он сам пожелал остаться в западном крыле, он находит там убежище, особенно когда в плохом настроении. У Торкила оно меняется стремительно, я уверена, что это ты уже заметила, и от малейшего волнения у него начинаются ужасные головные боли. Его это очень расстраивает, и в таких случаях ничего не остается, как уложить его в постель и обеспечить ему абсолютный покой. А это было бы совершенно невозможным, если бы он жил в центральной части дома.

Кейт никогда прежде не приходилось общаться с больными молодыми людьми, поэтому она поверила леди Брум на слово и ничего больше не сказала. Когда в комнате появились мужчины, слуги приготовили стол для игры в триктрак, и сэр Тимоти спросил Кейт, умеет ли она играть в эту игру. Она шутливо ответила:

– Разумеется, сэр! Я частенько играла с моим отцом и считаю себя непревзойденным игроком!

Сэр Тимоти усмехнулся.

– Ну-ка, покажите, на что вы способны! – пригласил он. – А вы случайно не играли со своим отцом в пикет?

– Частенько, сэр!

– Тогда потом сыграем и в пикет. Делаболь слишком слабый для меня противник, а Торкил питает отвращение к азартным играм. Это у него от матушки, которая не отличит пик от треф! Правда, Минерва?

Леди Брум улыбнулась ему, но с таким видом, с каким некоторые женщины улыбаются, услышав бессвязный лепет ребенка, и жестом указала доктору Делаболю, чтобы он сел рядом с ней на диван. Понизив голоса, они принялись болтать о чем-то своем, а Торкил сел за пианино и стал лениво что-то наигрывать. Оторвавшись случайно от игры и взглянув на него, Кейт поразилась мрачному выражению его лица. Его глаза были полны тоски, уголки губ опустились, но она не успела понять причину этого, потому что в этот момент сэр Тимоти с притворной скромностью спросил ее:

– Вы ведь не возьмете двойку, Кейт, не правда ли?

На следующее утро Кейт занялась изучением дома. Торкил избавился от вчерашней хандры и был весел и любезен. Он показал ей весь дом, включая и то крыло, где жил он сам, и объяснил, почему он продолжает там жить.

– А теперь, – произнес Торкил торжественным тоном, распахивая перед Кейт дверь в одну из комнат, – мы вступаем в хранилище наших семейных документов! Почему вы не склоняете голову перед величием этого момента? Предупреждаю вас, моя мама вам этого не простила бы. Ведь она затратила столько усилий, чтобы собрать и сохранить здесь документы, в которых запечатлена история нашего рода. Что касается моего папаши, то ему все это совершенно безразлично, он не стал бы собирать документы, а тем более отводить для их хранения специальное помещение, только, ради Бога, не передавайте эти слова моей матери. – Торкил искоса взглянул на Кейт, глаза его искрились от смеха. – Не кажется ли вам странным, что не мой папаша, урожденный Брум, а моя мать так заботится о воссоздании истории этого рода? В этом деле ей всячески помогал Мэтью, то есть доктор Делаболь! Я зову его просто Мэтью. Он, кстати, составил еще каталог нашей библиотеки. Ну что, кажется, в доме я показал вам все, пойдем теперь в сад?

– Да, пойдем, только я хочу накинуть шаль.

Торкил проводил Кейт до ее спальни и, облокотившись о косяк двери, засунул руки в карманы и стал смотреть на Кейт. Она скинула тапочки и надела полуботинки, потом накинула на плечи шаль. Небрежная поза Торкила была полна юношеской грации. Судя по внешнему виду, Торкила мало волновало, во что он одет: воротничок его рубашки не был накрахмален, шейный платок завязан свободным узлом, а под распахнутой охотничьей курткой виднелся модный жилет. Прядь блестящих волос упала на лоб Торкила, и Кейт, не удержавшись, подмигнула ему, говоря:

– У вас такой живописный вид! Можно подумать, что вы – поэт!

– А я и вправду поэт, – холодно ответил Торкил.

– Да что вы говорите! Ну тогда мне все ясно!

– Что вам ясно?

– Почему у вас такой отсутствующий взгляд, конечно. Ну, не обижайтесь, пожалуйста! Неужели над вами никто до этого не подтрунивал?

• Предыдущая
• 12/83
• Следующая