И нитка, втрое скрученная... - Ла Гума Алекс - Страница 2

Дети играли среди луж на раскисшей земле, месили пальцами босых ног податливую жидкую грязь. И, слушай, ну и повезло мне, ты только подумай — полную жестянку битума я получил за пять монет! Ясное дело, налево. Битум — это как раз то, что надо, не пропускает воду. Окунуть в него мешковину, и затыкай щели и дыры. Похоже, этот год собирается быть дождливым, а? Надо полагать, что так. Старуха уже жалуется на свой ревматизм. А по мне, пусть льет сколько влезет, мне бы только была жестянка пива в холодный день, а так — плевать я хотел. Слушай, парень, я помню, однажды лило двадцать суток подряд, без перерыва, ей-богу. Арви обещался притащить домой гудрону. Он работает как раз рядом с муниципалитетом. Знаешь что, не нравится мне вон та дыра, Джонни, ты бы заделал ее, чем сидеть сиднем, штаны протирать, «Дождик, лить тебе не лень, возвращайся в другой день», — пели дети. Небо нависло тяжелое и серое, загородив солнце, дневной свет померк, на смену ему пришли противоестественные, сырые сумерки. Снова брызнул дождь и, окропив мир, приостановился ненадолго, а потом хлынул на землю целыми потоками. Постепенно его перестало лихорадить, он выровнялся и зарядил в ровном, устойчивом темпе, непроглядный, холодный, серый,

Шум воды, протекавшей сквозь кровлю, разбудил Чарли Паулса. Под порывами ветра дождь косо хлестал по лачуге, свистя и барабаня в стены из рифленого железа, поливая крышу. Ветер с ревом, будто в ярости, швырял дождь на дом и тут же, отпрянув, уносился прочь, свистя в облупившемся мокром железе.

Чарли Паулс заворочался на своей продавленной, с растянутой сеткой железной кровати, он спал, закрыв лицо согнутой левой рукой и подложив под локоть другую. Слыша в полусне шум ливня за стеной, он, не просыпаясь, натянул на плечи старое армейское одеяло. Но сразу же снова повернулся, рука соскользнула с лица, ударилась обо что-то тыльной стороной, он забормотал во сне и тут, всплыв из глубин забытья, сквозь шум дождя снаружи отчетливо различил другие звуки: в комнату с потолка протекала вода.

Вначале это было редкое, нерешительное покалывание по дощатому полу; потом капли глухо зачастили, сливаясь в струйки. Чарли открыл глаза, зевнул. Тьма окружала его густым мраком наглухо замурованного склепа, и он лежал в этой тьме и слушал, как каплет с потолка вода.

И еще в комнате стояли разные запахи. Запах пота, и запах нестиранных одеял, и запах непроветриваемых постелей совсем рядом, и где-то в отдалении — тяжелый запах стряпни, застарелой сырости и мокрого железа. Но он не внюхивался, он слушал, как падает на пол вода. В другом углу комнаты на такой же железной кровати метался, дергался во сне и проклинал кого-то его брат Рональд.

Чарли сел в постели, и одеяло, соскользнув с плеч, упало на поднятые колени. Он спал в одном нижнем белье, почти не чувствуя холода. Протерев глаза, он скоро привык к темноте и стал понемногу различать очертания предметов в комнате: вон дергается во сне долговязый Рональд, вон темнеет квадратная громада шкафа и еще одна кровать, на которой спит Йорни.

Чарли дотянулся левой рукой до ящика из-под яблок, служившего ему ночным столиком, пошарил — книжка без обложки, сигареты — и нащупал спичечный коробок. Он чиркнул спичкой и осмотрелся при свете ее слабенького дрожащего пламени, трепетавшего на вечно гуляющем в доме сквозняке, который тянул из бесчисленных щелей; вглядевшись в полумрак, различил лужицу воды, растекавшуюся на полу у обшарпанного, с разбитым зеркалом и сорванными петлями, шкафа. Спичка догорела, он зажег другую и опустил босые ступни на пол.

Половицы под ногами были холодными. Чарли встал, наклонил голову, чтобы не задевать потолок, и пошел к полке на противоположной стене комнаты, прикрывая ладонью горящую спичку, поднял стекло фонаря «летучая мышь», выкрутил и зажег фитиль. Когда фитиль занялся, он потряс спичкой, затушил ее и бросил на пол.

Опять налетел ветер и обрушил на дом новую лавину дождя, нахлестывавшего по железу какую-то минуту, и опять метнулся в сторону и понесся прочь, сопровождаемый глухим дребезжащим перестуком.

Чарли подкрутил фитиль, фонарь разгорелся ровным, ярким пламенем и осветил всю комнату и коричневое лицо Чарли, выхватив из темноты его широкие скулы и подбородок, закругленный и твердый, как носок армейского ботинка. Впалые щеки покрывала черная щетина, и глубокие складки, словно в скобки, заключали крупный, насмешливый и чувственный рот. Лоб у него был широкий и низкий, далеко вперед набегали густые курчавые волосы. На правой скуле чернела родинка. А глаза были темно-карие, цвета каштанов, они мерцали в свете лампы, глазные яблоки отливали желтизной.

Он поставил лампу и, пошарив взглядом по тесной, как коробка, комнатушке, нашел четырехгалонный, весь во вмятинах бидон для керосина. Он перенес его туда, где на полу под течью растекалась лужа. По дороге задел бидоном о железную кровать, на которой спал Рональд, и от звона жестянки тот проснулся.

Рональд рывком поднялся и сел на кровати, прислонившись спиной к картонной перегородке, отделявшей их от кухни, — все это одним испуганным стремительным движением, громко вскрикнув: «А? Что это? Что?»

Чарли поставил бидон на пол под течь. Шум шлепавшихся в лужу капель внезапно сменился барабанной дробью, когда капли застучали по железу, а затем постепенно перешел в монотонное позвякивание.

Чарли сказал, возвращаясь к своей кровати:

— Извини, парень, я тебя разбудил. Чертова крыша протекла.

Под его сильным телом старые, скрипучие половицы, прогибаясь, ходили ходуном. Он опустился на кровать и сидел задумавшись в своем заношенном нижнем белье. Другой брат, Йорни, спал лицом к стене под старым, распотрошенным стеганым одеялом, виднелась лишь одна его коротко остриженная голова. Дождь со свистом хлестал по дому.

Рональд не лег, он протирал сонные глаза Чарли потянулся за коробкой сигарет, вытащил одну, прикурил. Крохотное оконце между их кроватями сотрясалось под порывами сильного косого дождя.

— Сладкий сон приснился? — спросил Чарли, пуская дым через нос и поглядывая на Рональда. И улыбнулся, обнажив сильные, крупные, желтоватые зубы. — Ты, парень, так барахтался, будто у тебя там под одеялом эта самая Сюзи Мейер, ей-богу.

— Что? Ну чего тебе? — пробормотал Рональд, заливаясь краской и тараща глаза на старшего брата. — Ничего мне не снилось. Какого черта тебе от меня надо?

Чарли ухмыльнулся.

— Не мне, чудак. Сюзи Мейер.

— Ну а что тебе далась Сюзи Мейер? — запальчиво спросил Рональд. Он почувствовал, что краснеет, и сердито уставился на Чарли.

— Женился б ты на ней, хоть сны бы не мучили, — сказал Чарли. Ему нравилось дразнить Рональда.

Рональд громко и отчетливо произнес:

— Слушай, ты. Слушай, j о n g, малый. Оставь меня в покое. Понятно?

Чарли ответил, пуская дым:

— Малыша разбудишь.

Он показал большим пальцем туда, где спал Йорни.

— Ну а чего ты тогда привязался ко мне? — возмутился Рональд. — Вечно придирается, придирается.

— Да брось, — сказал Чарли и скользнул под одеяло, но оперся на локоть, чтобы можно было курить. — С тобой просто шутят. Никто не виноват, что ты лезешь в бутылку, стоит кому-нибудь упомянуть про эту Сюзи Мейер, — и он исподтишка хмыкнул.

Рональд сердито смотрел на брата, ожидая, что тот еще скажет. Ветер стих, и слышался только шум дождя и звон падающих в бидон капель. Чарли посмотрел туда, где протекал потолок, и буркнул:

— Надо будет утром заделать.

Рональд облегченно вздохнул и улегся обратно в ложбину своего продавленного тюфяка, но не сводил с Чарли из-под краешка одеяла угрюмого настороженного взгляда.

— Ветер затихает, — заметил Чарли.

Малыш Йорни забормотал во сне и заворочался под лохмотьями, оставшимися от стеганого ватного одеяла. Чарли посмотрел на будильник, стоящий на полке у дальней стены.

— Скоро вставать. — Он перевел взгляд на окно, квадратное отверстие, вырезанное в стене и заделанное куском грязного стекла. Там, за пеленой дождя, лежал мир, черный и мокрый. Пламя «летучей мыши» и маслянистая гарь от нее слегка согревали воздух, и Чарли решил не тушить лампу. Он докурил сигарету, а окурок придавил на полу у постели.