О геополитике: работы разных лет - Хаусхофер Карл - Страница 41

• Предыдущая
• 41/151
• Следующая

Древнее название столицы Турции Анкары (до 1930 г.). [с.111]

В одном решающем, судьбоносном именно для немцев вопросе рассматриваемая в нашей работе проблема достигает своей кульминации: существует ли воспитание чувства границы на географической основе, которое может иметь всеобщую значимость для культуры, политики и экономики? Является ли чувство границы объективным, поддающимся научному изучению и изложению, делая в конечном счете политическую волю инстинктивно достаточно безопасной и позволяя почувствовать любое исходящее извне давление на собственные границы с почти телепатической чуткостью, за что Уэхара прославляет японцев. Существует ли некое вечно настороженное чувство границы, которое повсеместно применимо — даже для тончайших, едва уловимых антропогеографических разграничений, как и для простого, очевидного коммуникационного, оборонительного или экономического рубежа, для как раз еще постижимого с географической точки зрения духовного разделения, как и для четких, заимствованных у природы и ею установленных границ, вплоть до изменяемого человеком климатического рубежа и внешне неизбежного разъединения с помощью незаселенности? Если подобное воспитание существует, то в таком случае оно может, стало быть, опереться лишь на зримые, осязаемые остатки, — запечатленные, подобно рунам, в связанных с Землей и определяемых ею процессах на поверхности планеты.

Именно они должны быть исходными для такого, по необходимости прежде всего геополитического воспитания — без робости перед сложным культурным ландшафтом, — ведущего к продуманным высокодуховным последствиям. Торный путь указывает И. Зольх в серии своих сочинений, начинающейся “рассмотрением естественных границ в научной географии” и содержащей, кроме того, превосходно аргументированную дискуссию с современными трудами о границе в ценнейших примечаниях. Из труда Зольха вытекает примечательный факт, а именно: [с.112] в области исследований границы мы можем прямо различать два исключительных исторических и географических типа образований как наиболее впечатляющих. Поборники первого типа отдают предпочтение островным и морским народам, а поборники второго — народам, живущим в горах (группа Зингер, Зольх, Мауль, как всегда, исходят из своего первого влечения — северной известняковой альпийской пограничной зоны), в то время как степь — широкопространственная стихия, накладывающая сильный отпечаток, естественно, отступает на задний план в этой интеллектуальной борьбе.

Исследуя впечатления о воспитателях, представляющих в нашей науке не одиночек, а группы, образующие школу, мы различаем с пользой для себя интенсивный и экстенсивный методы работы — один скорее углубляющийся регионально, другой — скорее идущий вширь. При этом первым пользуются преимущественно поборники народов гор, побывавшие в горных ландшафтах, долинах, высоких плато и на их окраинах с обрывистыми склонами и ставшие благодаря опыту крупными, зрелыми исследователями; вторым — больше те, кто обучен в основном чувству границы на морском жизненном опыте; в Германии — это Пенк, Фольц, Заппер, Берманн, Тукерманн и др., в Британии — Керзон, Фосетт, Холдич, Лайд, Перси М. Роксби, Земп-ле и др., в Америке — Фрезер и Мэхен.

Редким является, собственно говоря, использование одним и тем же исследователем обоих методов рассмотрения, как это характерно для универсального метода Ратцеля, который, с одной стороны, признает антагонизм между океанской и континентальной [жизненными формами] самым крупным в судьбе народов, а с другой — воздает должное своеобразию гор и их укромнейших отдельных переходов — метода, представленного в его непревзойденном сочинении “Alpen inmitten der geschichtlichen Bewegungen” (“Альпы во время исторических движений”). Кроме того, воспитание с учетом ландшафта, народных и даже племенных различий, одним словом ландшафтного происхождения и шлифовки, как правило, в жизненном деле пограничного воспитания добивается прочного признания.

В целом у народов переход от эмпирики, от пограничного инстинкта к осознанному научному наблюдению совершается поздно. Еще реже и позднее — почти всегда для соответствующей жизненной формы слишком поздно — следует второй шаг от осмысленного научного наблюдения к планомерному воспитанию, и это тем более вызывает удивление ввиду раннего, а то и внезапного появления отдельных наблюдений. Даже созерцание удивительных проявлений осознанного восприятия границы, ее сознательной защиты, например в древних культурных империях, как в Римской, Китайской, Индийской, поверженных [с.113] молодыми народами, скорее пугает их; они робко взирают на стены и пограничные оборонительные сооружения на чужбине (в которых видят подавление своего чувства силы, своей широкой пространственности), так что это зрелище побуждает их учиться, как надо возводить и защищать границы. Большие различия, связанные с происхождением, выступают при этом и внутри нации, и тем резче и неожиданнее рядом, чем гениальнее народы, вожди.

К наиболее знаменитым, исторически достаточно подтвержденным примерами нашего народа наряду с записками Цезаря о гельветах и алеманнах — одним из самых ранних памятников, блестяще передавших чувство границы у германских племен, принадлежит ставшее известным благодаря истории готов Иордана требование короля гепидов — Фастида к остготам: они должны уступить ему земли, потому что гепиды “благодаря крутым горам и густым лесам чувствовали себя слишком стесненными”, — требование о расширении границы, которое затем ведет к сражению на реке Олт. Это скромный сюжет из целой трагедии взлома границы на Дунае, описанной Иоганном Бюлером в богатой источниками работе “Die Germanen in der Volkerwanderung” (“Германцы в переселении народов”).

Среди этих источников один из поразительных — “Vita Severini” (“Жизнь святого Северина”) — апостола Норика, содержащий одно из немногих достоверных наблюдений за удивительным пограничным инстинктом баваров в отношении области их обитания в районе баварского и южнобогемского леса, вокруг которого они кружились словно вокруг своей оси в ходе колонизации, не упуская из виду эту стену леса, обширную лесную крепость Богемии, — место их изначального расселения. Разумеется, это пример привязанности баваров к родине уже в ранние времена в противоположность столь многим другим германским племенам — андалузцам, ломбардам и прочим, которые, не имея границ и опоры, исчезли вплоть до имен в чужой народности. Борьба романского и германского пограничных образований, развивавшегося при этом чувства границы, естественно, одна из поучительнейших для Внутренней Европы сокровищниц, добытая трудами Юнга и Бидерманна и вновь прокомментированная Р. Борхардтом на удачно выбранном, одном-единственном примере отношения германцев и романских народов к “вилле”, т.е. на контрасте романского и германского земельных владений.

Обобщая отдельные проявления возможностей группового воспитания чувства границы, а у нас их предостаточно, мы сразу же обнаруживаем огромнейшую опасность ведущего к бесплодности воспитания в одном направлении, одной слишком резкой [с.114] дефиниции, одностороннего юридически и исторически ретроспективного видения границы, любой казуистики, любого поиска линии во что бы то ни стало, как противящейся законам жизни на Земле и поэтому обреченной на провалы точки зрения биологического вида. Об этом следует предупредить особо, так как она — именно из излишней справедливости, педантичного правдолюбия, а также явной несговорчивости — как раз в Центральной Европе соответствует определенным предпочтениям в гуманитарных науках и побуждает их приверженцев, склонных к чистому анализу, вовсе не заниматься созиданием.

• Предыдущая
• 41/151
• Следующая