Жертвы - Хатсон Шон - Страница 21
- Предыдущая
- 21/58
- Следующая
Миллер лишь слегка пожал плечами и осторожно потер левый глаз: зрение опять ухудшилось.
— Прости, что пришлось побеспокоить тебя вчера вечером, но такие сцены грешно выкидывать, — добавил режиссер.
— Все в порядке, — ответил специалист по киноэффектам, рассматривая пульт управления, который он держал в одной руке. В другой у него была фляжка.
— Так, — рявкнул Дикинсон. — Все готово? Операторы, вы готовы?
Съемочная площадка откликнулась нестройным хором.
— Все... «Хлопушка»! — заорал Дикинсон, подталкивая вперед Салливана. — Начали!
Салливан приблизился к Брейди, который стоял перед камерой, согнувшись и свесив руки ниже колен.
Миллер напряженно следил за разыгравшимся перед ним действием, успевая бросить взгляд в сторону — не заметны ли веревки, прикрепленные к бутафорской руке. Он отхлебнул из своей фляжки, кося одним глазом на Салливана, а другим — на двух замерших в ожидании помощников, стоящих справа от него и в кадр не попадающих.
Салливан занес топор.
Брейди бросился на него.
Топор со свистом рассек воздух и опустился на плечо Брейди.
— Стоп! — приказал Дикинсон, и Салливан отступил на пару шагов назад, все еще держа в руке топор. — Теперь — вторая камера! Мне нужен промежуточный кадр, где Кевин с отсеченной рукой.
Свет снова убавили, заработали камеры, и Брейди оказался в кадре один, изображая муки адской боли от удара топора, отрубившего ему руку.
Он слышал, как порвалась ткань на его куртке, и в ту же секунду по сигналу Миллера двое помощников сильно потянули за невидимые веревки, увлекая в сторону отсеченную руку. Когда она ударилась о землю, Миллер нажал нужную кнопку на пульте дистанционного управления, и пакетики с кровью стали лопаться, забрызгав обтянутый латексом обрубок липкой жидкостью. Бутафорская кровь ударила фонтаном и из тонких трубочек, закрепленных на плече Брейди, и актер, памятуя инструкции, схватился уцелевшей рукой за имитируемую рану, из которой продолжал извергаться кровавый поток.
— Стоп! — снова рявкнул Дикинсон, и съемочная площадка снова озарилась светом. — Превосходно! — хлопнул он Миллера по плечу. — Теперь мне нужно снять, как топор вонзается в плечо, под разными углами. — Дикинсон обернулся к Салливану.
Миллер бережно, как подготавливаемое к длительному хранению сокровище, поднял отрубленную руку и принялся заворачивать ее в полотенце.
— Вызови меня, когда все будет готово к следующей сцене, — сказал он Дикинсону. — Я буду в гримерном фургоне.
Режиссер кивнул и занялся установкой камер для повторной съемки нападения Салливана на «астроканнибала».
Миллер побрел со съемочной площадки и у выхода еще раз приложился к своей фляжке. Выйдя на улицу, он окунулся в море солнечного света и невольно прикрыл глаза рукой, оберегая их от палящих лучей утреннего солнца. Вытащив из заднего кармана джинсов темные очки, поспешно надел их и почувствовал, как спало напряжение в глазах, защищенных от неумолимого сияния.
Миллер пересек площадку для стоянки машин, сквозь подошвы ботинок проникал жар от раскаленного бетона. С искусственной рукой под мышкой он некоторое время перебирал ключи и, найдя ключ от фургона, вошел в гримерную. Внутри стоял полумрак, и Миллер облегченно вздохнул, наслаждаясь приятной прохладой. Осторожно положил отсеченную руку на один из столиков и присел рядом на диванчик. Снова отпил из фляжки и сунул ее в задний карман.
Взгляд его упал на лежащий под столом плотно закрытый и запертый на ключ кожаный саквояж. Даже застегнутая молния была на замочке.
Сильный запах кожи.
Миллер долго в задумчивости смотрел на саквояж, затем придвинул его к себе и, порывшись в карманах, достал крошечный ключик. Открыв замочки, спрятал ключ обратно в карман и медленно потянул за молнию. Молния тихонько похрустывала, металлические зубы разжимались, все шире раскрывая пасть — чрево саквояжа.
Внутри, как в гибком гробике, лежала идеальная копия тельца ребенка, которому не было и восьми месяцев.
Миллер склонился над неподвижной фигуркой в саквояже, и его взгляд встретился с гипнотически застывшим взглядом ребенка, слепо взиравшего на мир стеклянными шариками глаз.
Он в последний раз критически осмотрел безжизненное тело и так же медленно застегнул молнию.
Подняв саквояж, Миллер вышел с ним из фургона-гримерной.
— Ты уверен, что сумеешь отснять это с одного захода, Фил? — спросил специалист по киноэффектам, открыв стеклянную дверцу микроволновой печи.
Ребенок лежал там, свернувшись, как мертворожденное дитя этого стального чрева.
— Невероятно! — воскликнул Дикинсон. — Так похоже!
Вид этого крошечного создания, казалось, загипнотизировал его.
Словно пропустив мимо ушей комплимент, Миллер опрокинул в рот фляжку, с которой не расставался.
— Будем продолжать? — спросил он и закрыл дверцу, увидев приближающуюся камеру.
Оператор стал наводить резкость на лежавший в печи муляж.
— Как все это будет выглядеть, Фрэнк? — поинтересовался Дикинсон. — Ты опять снабдил изделие взрывными устройствами? — И он кивнул на ребенка.
Миллер ответил едва заметным кивком.
— Включай печь и сам увидишь, что произойдет, — буркнул он, снова отпивая из своей фляжки.
Миллер отступил за камеру, объектив которой был нацелен на микроволновую печь и ее обитателя, как огромный телескопический прицел.
— Ну, пошел, — махнул Дикинсон оператору. — Начали!
— Снимаю! — отозвался оператор.
Дикинсон протянул руку к регулятору температуры микроволновой печи, оставшемуся за кадром, и повернул его.
Кожа ребенка в стальном гробу, казалось, начала розоветь.
Режиссер подвернул регулятор.
200 ватт.
Теперь жар от печи ощутили уже все, кто стоял вокруг нее.
300 ватт.
Миллер сделал еще глоток виски и увидел, что кожа ребенка приобрела темно-бурый оттенок. Это, понял он, означало, что тело зажаривается изнутри.
400 ватт.
Два ассистента, один из которых — женщина, замерли в оцепенении, глядя на то, как безжизненная фигурка ребенка вдруг скорчилась, как будто в ней еще сохранились какие-то остатки жизни.
500 ватт.
Кожа ребенка постепенно сморщивалась, и, приглядевшись, Миллер заметил, что тело едва заметно колеблется, как будто внутренние органы, расплавившись под воздействием высокой температуры в печи, стали закипать. Ребенок словно содрогался.
600 ватт.
Миллер ждал.
Тельце в печи вытянулось.
Один глаз расплавился в глазнице, когда температура стала неимоверно высокой.
700 ватт.
Миллер прикинул, сколько времени это еще займет.
Десять секунд. Двадцать.
Тельце ребенка забилось сильнее, кожа приобрела ярко-красную окраску. Рот открылся, как будто ребенок звал на помощь, и из всех отверстий хлынул пенящийся поток темно-коричневой жижи, словно чьи-то невидимые пальцы сдавили гигантский фурункул, из которого потек пузырящийся гной.
Послышался громкий омерзительный хлопок, тельце лопнуло, как плотный пузырь; куски мяса стали распадаться на глазах. Дымящееся месиво забрызгало внутри всю печь, кто-то из наблюдавших, зажав рот рукой, стремглав выбежал вон. Миллер как завороженный следил за тем, что делалось в печи. Теперь куски мяса быстро зажаривались при температуре, достигшей своего предела, растекшаяся жидкость испарялась.
Ответственный за спецэффекты, Миллер продолжал бесстрастно смотреть, даже не замечая, что вся съемочная группа уставилась на него.
Одни с изумлением.
Другие с отвращением.
Кинооператор не стал дожидаться сигнала Дикинсона. Он самовольно прекратил съемку, когда у него сильно свело в животе.
— Как это вам удается делать так чертовски правдоподобно? — спросил кто-то из ассистентов с побледневшим лицом.
— Профессиональная тайна, — ответил Миллер.
Он сделал большой глоток из фляжки и стал смотреть, как из-за дверцы печи вырываются клубы пара.
Запах шел отвратительнейший.
- Предыдущая
- 21/58
- Следующая
