Зачарованные - Харт Кэтрин - Страница 33
- Предыдущая
- 33/90
- Следующая
Она тоже заставила себя улыбнуться:
— Была, не была! Уж как-нибудь я наберусь сил дождаться тебя!
На следующий день, ближе к вечеру, Никки готовила рагу из кролика, приправив его зеленью одуванчика и кукурузным хлебом и надеясь, что на сей раз ей не удастся испортить кушанье. Помешивая варево в котелке, она беспокоилась только об одном, чтобы на вкус оно оказалось лучше, чем на вид, и даже не заметила, как в вигвам вошел Серебряный Шип.
— Женщина, у тебя неприятности, — пророкотал он с порога.
Вздрогнув от неожиданности, Никки обернулась. То, что предстало ее взору, заставило ее челюсть отвиснуть, а глаза расшириться от удивления. Лицо Серебряного Шипа было красным, выражение его не предвещало ничего, кроме готовой разразиться бури. Но даже не это повергло Никки в оцепенение, а его новая рубаха. Если еще сегодня утром она хоть и плотно облегала тело, но все же не стесняла движений, то сейчас буквально сковала его панцирем, воссоздавая своей поверхностью весь рельеф его мускулатуры, а искривленная линия бахромчатого низа поднялась, обнажив пупок. То, что раньше прикрывало плечи, теперь стиснулось вокруг шеи, а разрез впереди, под подбородком, удушающе держал его за горло. Ярко-голубой буревестник, составленный ею из перышек слепой утки, теперь, казалось, тоже готов душить его своими деформированными крыльями.
Раздираемая противоречивыми чувствами — смехом и ужасом, — Никки, наконец, обрела дар речи и воскликнула:
— Что ты сделал со своей рубахой?
— Что я сделал с рубахой? — прогрохотал он. — Лучше скажи, что ты с ней сделала? Разве Конах не говорила тебе, что сначала надо хорошенько продубить кожу, а уж потом только шить из нее рубахи мужьям!
— Я… Торн, я дубила! Я старалась, но…
— Наверное, ты плохо старалась, у тебя, как видно, просто не хватило терпения, — гневно обличал он супругу. — Сделай ты все как надо, меня не сдавило бы так, стоило мне промокнуть!
— А ты промок, да? Что случилось?
— Оступился на камне, когда переходил реку. Да это бы ничего, если бы твоя рубаха, подсохнув на солнце, не принялась выдавливать из меня жизнь!
Все! Больше Никки не могла сдержаться. Ее обуял такой взрыв веселья, что она в изнеможении откинулась назад и присела на корточки. Начав, остановиться она уже не могла. Смех ее подчас переходил в вой, а из глаз против воли брызнули слезы.
Грозовые раскаты в его голосе многократно усилились:
— С меня на сегодня достаточно юмора, жена! Мои товарищи уже здорово повеселились на мой счет, времени у них было достаточно.
Ослабев от смеха, Никки слабо замахала в его сторону рукой.
— Ох, не… не заводи корову, некому будет и мычать! Потерпи немножко, это весьма полезно для души, особенно такому важному господину, как ты.
— Ты что, назло мне так говоришь? Мало я сегодня натерпелся насмешек от своих дружков?
Он просто кипел, выходя из себя, его серебряные глаза разгорались все ярче. Видя это, Никки зашлась в новом приступе смеха. Она смеялась так, что казалось, вот-вот задохнется, хохот буквально душил ее. Взглянув на него, она увидела, что он навис над нею, с нетерпением ожидая ответа.
— Я не назло тебе говорю, Торн, и смеюсь не назло… Просто не могу остановиться, как взгляну на тебя, так опять… Ох!.. Не сердись… И брось ты свою важность, вспомни, что ты всего-навсего человеческое существо, а не бог какой-нибудь, хоть и обладаешь волшебными силами. Ну, ошиблась я, но я же честно в этом призналась.
Он немного успокоился, но продолжал хмуриться.
— Надеюсь, что такая ошибка больше не повторится.
— О, торжественно обещаю тебе это, мой гордый индеец! — совершенно серьезно проговорила она, в клятвенном жесте подняв руку, но не удержалась и вновь разразилась буйным смехом.
Ее заразительное веселье, в конце концов, на него подействовало. Уголки его губ, как он и старался держать свой рот сурово поджатым, начали неудержимо закругляться вверх, пока улыбка не завладела, наконец, всем его лицом. Посмеиваясь, он сказал:
— Ох, смотри, Нейаки, не серди колдуна! Я ведь и прибить тебя могу…
— Торн, да ты должен спасибо мне сказать, ведь я напомнила тебе, что не стоит слишком серьезно к себе относиться. Человека, способного посмеяться над собой, все любят.
Он сел рядом с ней и погладил ее по голове:
— Мне только твоя любовь нужна.
— Да я люблю тебя, люблю! — воскликнула она, осушая слезы веселья. — И вовсе не хотела задеть тебя своим смехом, но… Ох, Торн, если бы ты видел себя в этой рубахе!
— Могу представить, — усмехнулся он, — я выгляжу полным идиотом.
— Постой-ка! — вдруг воодушевилась Никки. — Пока ты не выполз из своей нелепой рубахи, я хочу это заснять! — Она бросилась к своему рюкзаку и достала камеру. — Это «Полароид». Сейчас я сниму тебя, и твое изображение появится на особой бумаге. Напоминает рисунок или картину, но называется фотографией.
Она открыла камеру и навела ее на мужа. На лице его тотчас явилось выражение, близкое к ужасу, так что пришлось его срочно успокаивать.
— Все хорошо, Торн. От этого не будет никакого вреда. Я не делаю ничего плохого. Я знаю, что в некоторых культурах верят, что нельзя изображать человека, будто бы это похищает его душу, но поверь мне, что все это чепуха. Будет просто твой портрет, он ничего ни у кого не может похитить.
— Я верю тебе, — сказал он твердо, будто пытаясь убедить самого себя.
— Вот и хорошо! — Она заговорщицки ему улыбнулась, обвела взглядом вигвам и решила, что придется воспользоваться вспышкой. — А теперь, милый, встань, я хочу снять тебя в полный рост. И улыбайся.
Он встал, его мускулы напряглись, а улыбка вышла совсем картонной.
— Расслабься, — скомандовала она. — Ты так напрягся, что похож на одного из этих вырезанных из фанеры индейцев, торчащих в табачных лавках. Хотя ни один из них не был намертво зажат в тиски столь нелепой амуниции!
Он попытался расслабиться, но результаты были ничтожны.
— Скажи чи-и-из, — предложила она ему. — Чи-и-из.
— Это еще хуже, — вздохнула Никки, — теперь ты выглядишь так, будто только что надкусил лимон. Давай попробуем еще что-нибудь. Скажи мани.
— Мани.
— Ох, нет, теперь губы у тебя еще смешнее, будто они натянулись на зубы и приклеились к ним. Скажи сэкси.
Все безуспешно. Никки помолчала, потом улыбнулась и продолжила:
— Повторяй за мной. На дворе трава, на траве дрова.
— Что за глупость такая?
— Ну, пожалуйста, для меня, скажи это так быстро, как только можешь.
— На дворе двора, на драве… Нет, не так. — Серебряный Шип нахмурился и попробовал опять: — На дрове трава, на тваре двора… — Он тряхнул головой, будто удивляясь тому, что вытворяет его язык.
— Еще раз, — хихикнув, сказала она и приготовила камеру.
— На дворе трава, — заговорил он чуть медленнее, старательно выговаривая каждое слово, — на траве дрова. Есть! Получилось!
Она успела запечатлеть его триумфальную улыбку. Вспышка ослепила его, и он зажмурился, но снимок был уже сделан.
— Видишь? Ничего плохого не случилось. — Камера щелкнула и выплюнула фотографию. — Вот, посмотри, как здорово вышло.
Он осторожно взял снимок. Казалось, будто благоговейный страх объял его, когда он рассматривал свое изображение на глянцевой бумаге.
— Это же настоящее чудо! — Радуясь, как ребенок, он тыкал пальцем в изображение. — Это же я! Совсем как в зеркале миссис Гэлловей и как в реке, когда вода спокойная.
Он перевернул снимок и внимательно исследовал обратную сторону.
— Ты что? — спросила она с любопытством.
— А почему с другой стороны меня нет?
— Потому что камера видела тебя только спереди, — смеясь, ответила Никки. — Если ты повернешься спиной, сниму тебя и со спины.
На этот раз он позировал оживленнее, повернулся спиной и, оглянувшись через плечо, широко улыбнулся ей.
— Боже, я создала монстра! — воскликнула она. — Настоящего монстра! И все только искусством шитья. Надо еще юбочку тебе сшить под пару, и тогда можно будет запечатлеть на пленке даже ямочки на твоих ягодицах.
- Предыдущая
- 33/90
- Следующая
