Пепел и экстаз - Харт Кэтрин - Страница 53
- Предыдущая
- 53/94
- Следующая
Ресницы Кэтлин дрогнули, и она открыла затуманенные страстью глаза, потемневшие в этот момент до цвета нефрита.
— Жан… ты… Жан.
При этом ответе воздух с шумом вырвался из его легких и в тот же момент он вошел в нее. Ее изумленный вскрик тут же сменился вздохами, когда он начал ритмично двигаться в ней. Почувствовав, что она достигла вершины, он присоединился к ней, и они воспарили ввысь; тела их сотрясались в сумасшедшем полете…
Покой охватил каждую клеточку существа Кэтлин, и веки ее не желали подниматься, несмотря на все ее усилия. Улыбаясь ее сонным попыткам открыть глаза, Жан привлек Кэтлин к себе, и голова молодой женщины опустилась на его плечо, как на подушку.
— Спи, моя маленькая. Скоро рассвет. — И удовлетворенно вздохнув, он тоже погрузился в сон.
Кэтлин просыпалась медленно, не желая расставаться со сладким сном. Он был таким реальным, что ей казалось, она действительно чувствует тяжесть мужской руки на своей талии и тепло мужского тела подле себя. В том сумеречном состоянии между сном и бодрствованием, в котором она пребывала, Кэтлин поверила, что находится вновь в Чимере, просыпаясь сейчас подле Рида на их широкой кровати. Она сладко потянулась, чувствуя себя совершенно счастливой, как вдруг рядом с ней прозвучал сонный голос Жана:
— Лежи спокойно, cherie. Я еще не готов к дневным заботам.
Мгновенно Кэтлин замерла и широко раскрыла глаза, сбросив с себя остатки сна. Внезапно она охнула, осознав, что произошло, и весь покой, царивший в ее душе, моментально улетучился. Жан, почувствовав, что она застыла, и, услышав сдавленный крик, приподнялся, рывком перевернул ее на спину и заглянул в полные изумления изумрудные глаза. Под его пристальным взглядом Кэтлин опустила веки. Ее полные губы задрожали, и из-под прикрытых век покатились слезы. С необычайной яркостью ей вспомнилась вся прошедшая ночь.
— Что я наделала! — вырвалось у нее невольно.
Жан с силой встряхнул ее за плечи и резко приказал:
— Открой глаза, Кэтлин!
Она послушалась, и он добавил:
— Ты помнишь, что мы делали прошлой ночью? — Его слова прозвучали скорее как утверждение, чем вопрос.
— Да, — выдавила она нехотя.
— Ты пришла ко мне по собственной воле. Я не принуждал тебя.
— Я знаю, — она попыталась отвернуться, не в силах более выдерживать его взгляд, но он не дал ей этого, сделать, удержав за подбородок.
— А если знаешь, тогда перестань смотреть на меня с такой скорбью и растерянностью. — Скрипнув зубами, Жан заговорил еще более сурово: — Слишком поздно вздыхать, слишком поздно сожалеть о том, что ты, наконец, решила вновь жить, вновь почувствовать себя женщиной. Что сделано, то сделано. Прошлой ночью ты была полна жизни в моих объятиях, отдаваясь мне страстно, самозабвенно. Сжигаемая желанием, ты более чем жаждала дать мне наслаждение, требуя от меня в то же время все новых и новых ласк.
Его откровенные слова вогнали ее в краску. Не силах более его слушать, она зажмурилась и простонала:
— Жан, пожалуйста!
— Пожалуйста, что? Пожалуйста, не говорить тебе того, что, как ты прекрасно знаешь, является правдой. Пожалуйста, не напоминать тебе, что ты выглядела как настоящая вакханка, когда я, наконец, овладел тобой? Или, пожалуйста, вновь заняться с тобой любовью и испытать опять этот несказанный восторг?
— Нет! — воскликнула она и закрыла ладонями уши.
Жан убрал руку от подбородка Кэтлин и, схватив ее за запястья, прижал руки к подушке по обе стороны от лица.
— Да! — произнес он хрипло и впился в ее рот страстным поцелуем.
По телу ее прошла сладострастная дрожь, и руки ее сами собой поднялись и обвились вокруг его шеи. Для нее в этот момент все перестало существовать, кроме всепоглощающего желания, которое пробудил в ней Жан. Пальцы его начали медленно исследовать ее тело, которое вскоре завибрировало, как струна, от этих ласк. И все это время Жан страстно целовал ее, завораживая нежными словами любви…
По прошествии долгих мгновений они наконец вернулись к реальности, и волей-неволей Кэтлин пришлось вновь взглянуть правде в глаза. Она глубоко вздохнула, и по телу ее прошла дрожь, когда Жан приподнялся и посмотрел ей в лицо.
— Попробуй отрицать то, что у нас тобой, было, — начал он. — Попробуй отрицать, что ты принадлежишь мне.
— Я не могу, — проговорила она сокрушенно. — Не могу я бороться одновременно и с тобой, и с собой, Жан. У меня нет на это сил. — Она с трудом проглотила застрявший в горле комок. — Однако я не хочу этим сказать, что довольна собой. Даже сейчас меня всю переполняет чувство вины и стыда. Я злюсь… злюсь на себя за это и за то, что допустила, чтобы это произошло. — Она посмотрела на него долгим, грустным взглядом. — Но больше всего меня расстраивает то, что я не могу сказать тебе: «Я люблю тебя, Жан». Ты очень дорог мне, но я не могу подарить тебе свое сердце. Оно умерло, умерло в тот день, когда мы обнаружили обломки «Кэт-Энн». Ты возбуждаешь меня, и даже сейчас, разговаривая с тобой, я желаю тебя большего я не могу тебе предложить. — Она вглядывалась в его лицо, боясь увидеть на нем гримасу негодования, но оно выражало лишь понимание и железную решимость.
— Пока и этого вполне достаточно, cherie! Остальное придет со временем. — Жан чмокнул ее в нос.
— Я не хочу причинять тебе боль, Жан.
— Позволь мне самому об этом побеспокоиться Он усмехнулся и встал с постели. — Кроме того, твои предупреждения немного запоздали, ma petite chatte. Взгляни, как ты меня разукрасила. — Он повернулся спиной, демонстрируя ей глубокие царапины, которые оставили на его коже ее ногти.
— О Жан! — воскликнула она. — Что мне на это сказать?
Он пристально взглянул на нее.
— Ты можешь сказать, что понимаешь, какими отныне будут наши с тобой отношения. Пути назад нет — только вперед. Вкусив твою сладость, я не могу теперь отпустить тебя.
Хорошо, Жан, но при условии, что ты не потребуешь от меня большего, — сдалась Кэтлин. Он кивнул.
— Итак, мы пришли с тобой к согласию. Отныне ты моя женщина, хотя бы только в том, что касается чувственных наслаждений, а я твой amoureux, твой возлюбленный, и также твой друг.
На какое-то время им пришлось задержаться в Новом Орлеане, так как Жану требовалось несколько дней, чтобы разобраться с делами на складе. Кэтлин собиралась остановиться у Элеоноры, но Жан запретил ей это, лично проследив за тем, чтобы все ее вещи были перенесены с корабля к нему в дом.
— Сейчас уже все знают, где ты провела ночь со вторника на среду, — сказал он Кэтлин.
— Даже если это и так, — пыталась она его переубедить, — какой смысл в том, чтобы подкреплять их подозрения? Никого это не касается.
Жан рассмеялся:
— Когда это ты прислушивалась к тому, что говорят другие, Кэтлин? Не ты ли всегда пренебрегала всеми условностями, ничуть не заботясь о последствиях.
— Да, но… — начала, было, она.
— Никаких «но»! Ты останешься со мной. Такую же твердость Жан проявил и в отношений
своих подарков. На все ее возражения он лишь говорил:
— Позволь мне побаловать тебя. Мне это доставляет такое огромное удовольствие.
Ну что можно было ответить на это?
Она шла на эти небольшие уступки, и Жан был достаточно благоразумен, чтобы по-прежнему уважать в ней ровню себе и относиться к ней соответственно. Когда Кэтлин говорила, что она лучше отправится с ним на склад, чем будет сидеть дома или ходить по магазинам, Жан никогда не возражал радуясь ее компании. Нередко он спрашивал у неё совета в делах. Они вместе выезжали, вместе ели, вместе ходили на различные приемы и рауты. Их друзья приняли новое положение дел без всяких комментариев, сняв тем самым с души Кэтлин огромную тяжесть. Что же до остальных, то они слишком боялись Жана и его шпаги, чтобы высказывать свое неодобрение вслух.
И опять, как не раз уже бывало в ее жизни, Кэтлин оказалась в ситуации, которую не могла никак контролировать, что, как и в прошлом, немало ее тревожило. После активной супружеской жизни с Ридом и последовавшего за этим долгого периода воздержания, она с восторгом отдалась плотским утехам, получая от любви Жана огромное наслаждение. Однако в этой бочке с медом была и своя ложка дегтя. Ее ни на мгновение не покидало чувство, что она изменяет Риду. Оно было, несомненно, бессмысленным при сложившихся обстоятельствах, но все равно она ничего не могла с собой поделать. При всем этом она, как ни странно, грустила, что не может любить Жана так же, как когда-то Рида. По правде говоря, хотя она признавалась в этом только самой себе, Кэтлин боялась полюбить Жана, даже если бы это было возможно. Любовь сделала бы ее уязвимой, полностью беззащитной перед той болью, какую она испытала, убедившись в гибели Рида. Она уже побывала в аду — еще одна такая потеря, несомненно, убила бы ее. Она, которая ни когда ничего не боялась, теперь боялась рисковать своим сердцем.
- Предыдущая
- 53/94
- Следующая
