Помпеи - Харрис Роберт - Страница 30
- Предыдущая
- 30/69
- Следующая
— Что ты сказал, Попидий?
Голос Амплиата разнесся над столом, словно щелчок бича. Попидий съежился.
— Он говорит: «Вот это пир!» — Бриттий поднял свой бокал. — Мы все это говорим, Амплиат. Великолепный пир!
Гости одобрительно загудели.
— Но лучшее еще впереди, — сказал Амплиат. Он щелкнул пальцами, и один из рабов тут же умчался в сторону кухни.
Попидий кое-как изобразил улыбку:
— Я был благоразумен, Амплиат, — я оставил место для десерта. — По правде говоря, его тошнило, и Попидию сейчас не понадобилось бы обычной чаши с теплым рассолом и горчицей, чтобы отрыгнуть все съеденное. — И что же это будет? Корзина слив с горы Дамаск? Или твой повар приготовил пирог из аттического меда?
Поваром у Амплиата был сам великий Гаргилий, купленный за четверть миллиона вместе с его кулинарными книгами и всем прочим. Таково нынче побережье Неаполитанского залива. Поваров ценят выше, чем тех людей, которых они кормят. А цены нынче совершенно безумные. И деньги достаются совершенно не тем людям.
— О, время десерта еще не подошло, дорогой мой Попидий. Или, может, мне — если это не слишком преждевременно — лучше называть тебя сыном?
Амплиат усмехнулся, и Попидию стоило нечеловеческих усилий скрыть охватившее его отвращение. О, Тримальхион, подумал он, Тримальхион...
Тут послышались шаркающие шаги, и в дверях появились четыре раба. Они несли на плечах модель триремы длиной в человеческий рост, выполненную из серебра; трирема плыла по морю, выложенному из сапфиров. Гости зааплодировали. Рабы подошли к столу, опустились на колени и с трудом передвинули трирему на стол. В триреме, полностью заполняя ее, лежал огромный угорь. На месте глаз у него красовались рубины, а из распахнутой пасти торчали клыки из слоновой кости. К спинному плавнику был прикреплен перстень с алмазом.
Первым дар речи вернулся к Попидию:
— Вот это чудовище!
— Мурена из моих собственных садков в Мизенах, — с гордостью сообщил Амплиат. — Ей, должно быть, лет тридцать. Я поймал ее вчера вечером.
Видите перстень? Я полагаю, Попидий, что это та самая тварь, которой любил петь твой друг Нерон. Он взял со стола большой серебряный нож.
— Ну, кто нанесет первый удар? Корелия, я думаю, это дело для тебя.
Попидий решил, что это неплохой жест с его стороны. До этого момента отец явно игнорировал Корелию, и Попидий даже заподозрил, что они относятся друг к другу с неприязнью — но теперь он явно выказывал дочери свое расположение. Но тут, к изумлению Попидия, девушка метнула на отца взгляд, полный неприкрытой ненависти, отбросила салфетку, вскочила с ложа и с рыданиями выбежала из-за стола.
Первые два пешехода, попавшиеся Аттилию, слыхом не слыхали о заведении Африкана. Но в переполненном трактире «Геркулес», расположенном чуть дальше по улице, сидевший за стойкой человек хитро взглянул на инженера и, понизив голос, описал дорогу — вниз по склону, до следующего квартала, направо, потом первый поворот налево — и добавил:
— Но будь там осторожен, гражданин, и смотри, с кем разговариваешь.
Аттилий заподозрил, что все это может означать, и окончательно утвердился в своей догадке, когда улица, на которую он свернул, начала петлять, а дома — жаться друг к дружке. Время от времени перед входом в ту или иную хибару красовался высеченный из камня фаллический символ. В полумраке виднелись яркие наряды проституток, напоминающие желтые и синие цветы. Так вот где предпочитал проводить время Экзомний! Аттилий невольно замедлил шаг и даже задумался, не повернуть ли ему обратно. Но потом вспомнил своего отца, умиравшего на тюфяке в углу их маленького дома, — еще одного честного дурака, из-за своих нерушимых моральных принципов оставившего вдову без средств к существованию, — и продолжил путь; но теперь, в порыве гнева, он шагал куда быстрее.
В конце улицы на тротуар выдавался массивный балкон первого этажа, превращая улицу в переулочек. Аттилий вошел в дверь, растолкав группу каких-то бездельников, красных от жары и выпитого вина, и очутился в грязной прихожей. В воздухе витал резкий, почти животный запах пота и спермы. Подобные заведения именовались лупанариями, по созвучию с воем волчицы в течке. Лупа — волчица — это было уличное название блудницы. Шлюхи. Проституция внушала Аттилию отвращение. Откуда-то сверху донеслось пение флейты, что-то тяжело ударилось об доски пола, раздался мужской смех. С другой стороны, из отгороженных занавесками комнатушек, слышались совершенно ночные звуки: храп, шуршание, похныкивание ребенка.
На табурете, широко расставив ноги, восседала какая-то женщина в зеленом платье. Увидев Аттилия, она нетерпеливо двинулась ему навстречу, протягивая руки; пунцовые губы сложились в привычную улыбку. Женщина подкрасила брови сурьмой, нарисовав их так, что они почти сходились над переносицей. Некоторые мужчины находили это красивым, но Аттилию она напомнила посмертные маски Попидиев. В полутьме акварий не мог сказать, сколько ей лет — вполне могло оказаться и пятнадцать, и пятьдесят.
— Где Африкан? — спросил он.
— Кто? — Женщина говорила с сильным акцентом. Кажется, с киликийским. — Нет здесь, — быстро произнесла она.
— А Экзомний есть?
При этом имени женщина изумленно приоткрыла рот. Она попыталась преградить дорогу Аттилию, но акварий взял ее за голые плечи и осторожно отодвинул в сторонку. И откинул занавеску. За занавеской обнаружился голый мужчина, восседающий над отхожим местом; в темноте его бедра казались иссиня-белыми и костлявыми. Он ошарашено уставился на Аттилия.
— Африкан? — спросил Аттилий. Мужчина непонимающе смотрел на него. — Прошу прощения, гражданин.
Аттилий задернул занавеску и двинулся к комнатке на противоположной стороне прихожей, но шлюха обогнала его и загородила вход, раскинув руки.
— Нет, — сказала она. — Не беспокоить. Нет здесь.
— А где он?
Женщина заколебалась:
— Наверху.
Она кивком указала на потолок.
Аттилий огляделся. Лестницы не наблюдалось.
— Как туда подняться? Покажи.
Женщина не сдвинулась с места. Тогда Аттилий ринулся к другой занавеске — но она снова его опередила.
— Я покажу, — быстро сказала она. — Сюда.
Она подтолкнула его ко второй двери. В соседней комнатке в экстазе завопил какой-то мужчина. Аттилий вышел на улицу. Женщина последовала заним. При дневном свете стало видно, что в ее тщательно уложенных волосах проглядывает седина. Ручейки пота проложили бороздки на впалых напудренных щеках. Да, вряд ли она долго здесь протянет. Скорее всего, хозяин вскоре ее выбросит, и придется ей жить в некрополе за Везувиевыми вратами и отдаваться нищим.
Женщина, словно догадавшись, что у него на уме, положила руку на горло, указала на лестницу, расположенную чуть дальше, и быстро нырнула обратно в дом. Аттилий начал подниматься по каменным ступеням и услышал, как женщина негромко свистнула. «Я как Тезей в лабиринте, — подумал Аттилий. — Только нет у меня путеводной нити Ариадны, чтобы выйти по ней в безопасное место. Если сверху появится враг, а другой перекроет дорогу снизу, мне не выкрутиться». Добравшись до верха лестницы, Аттилий распахнул дверь, даже не дав себе труда постучать.
Его добыча — очевидно, вняв предупреждению пожилой шлюхи — уже устремилась к окну. Но акварий успел ухватить беглеца за пояс, прежде чем тот выскочил на плоскую крышу. Он был легким и тощим, и Аттилий оттащил его от окна столь же легко, как хозяин оттаскивает собаку за ошейник. Он уложил добычу на ковер.
Оказалось, что он помешал коллективному увеселению. Двое мужчин растянулись на ложах. Негритенок прижал флейту к обнаженной груди. Смуглокожая девочка — лет двенадцати, не больше, и тоже нагая, с сосками, подкрашенными серебряной краской — стояла на столе, перестав танцевать. На миг все застыли. В свете масляных ламп видны были грубо нарисованные эротические сцены: женщина верхом на мужчине, мужчина, пристроившийся к женщине сзади, двое мужчин, гладящих друг друга по членам.
- Предыдущая
- 30/69
- Следующая
