Хорёк-писатель в поисках музы - Бах Ричард Дэвис - Страница 1

• 1/25
• Следующая

В НАЧАЛЕ все хорьки собрались вместе, и каждый принял свой дар от звезд — дар, который должен был сделать их счастливыми. Одним были дарованы стремительность и сила, другим — таланты первопроходцев, изобретателей и творцов.

И только одному хорьку не досталось ничего. Он стоял один-одинешенек и чувствовал, как звездный свет струится на него, но не замечал в себе никаких перемен.

Тогда он доверчиво потянулся носом к звездам и спросил, как же ему найти свой путь, — ибо он любил звездный свет и знал, что путь его судьбы уже открылся, хоть и незримо для глаз.

«Твой дар — в твоем сердце, — шепнули звезды в ответ. — Сила твоя — в том, чтобы являть миру видения и образы всех прочих зверей, всевозможных прошлых времен и времен грядущих, и всего, что могло бы случиться, и всякого «почему бы и нет». Волшебный дар твой — сочинять предания и сказки, что протянутся мостом сквозь все времена и взволнуют души еще не рожденных щенят».

И хорек преисполнился радостью, внимая этим словам, ибо были они правдивы. И обратился он внутрь себя и нашел там всяких зверей и приключения, которые заставили его смеяться и плакать и многому его научили. И стал он записывать свои сказки, чтобы разделить их с другими, и везде, куда бы ни пришел он, его привечали и чтили до конца его дней и в грядущие века.

Щедро даруя свои видения и сказки, дабы стали они друзьями не нам одним, но и тем, кому откроются, мы возвышаем духом не только самих себя, но и весь мир со всеми его будущими временами.

Хорек Антоний, Притчи

Хорек Баджирон задернул шторы, выключил настенную лампу и набросил себе на шею белый шелковый шарф. Его Мансарда погрузилась в полумрак.

«Что же тут не так? — размышлял он. — Может, вся беда в самом ритуале?»

Пора за дело. Он напрягся и подобрался, ушки его зашевелились, то становясь торчком, то опадая, словно под тяжестью низкого скошенного потолка. Он снял пишущую машинку со стола и поставил ее на пол. Достал из стенного шкафа большую зеленую промокашку, ларчик красного дерева и старинную керосиновую лампу. Ларчик он бережно установил на дальнем конце стола, промокательную бумагу расстелил у переднего края, стык в стык с обрезом столешницы, а лампу разместил рядом с промокашкой.

Он был красавец-хорек: золотистая шерстка, постепенно темнеющая к кончику хвоста, чернильно-черному. Резко очерченная вокруг глаз-угольков перевернутая буква «М» — другие звери находили ее неотразимой.

«Если вся беда — в моем ритуале, — думал он, — то что же делать? Может, он работает только потому, что я в него верю? А что будет, если я перестану верить?»

Хорек-писатель чиркнул спичкой и поднес огонек к фитилю. Лампа зажигалась только по таким случаям, и никогда больше. Разгорелось и выровнялось пламя цвета старинного медного ключа; на блестящем серебре заиграли нежные блики.

Он приставил стул к столу — точь-в-точь как положено — и сел. Все должно быть точно таким же, как в тот день, когда он написал первую фразу. Именно так все и было.

Он выдвинул ящичек стола, извлек крохотную чернильницу с фиолетовыми чернилами и поставил ее на стол — на то самое место. Он вынул пробку, аккуратно положил ее рядом с чернильницей и задвинул ящичек.

Из второго ящичка он достал гусиное перо с чистым, остро заточенным кончиком. Перо он аккуратно уложил справа от чернильницы и пробки.

Вот и все. Он удовлетворенно кивнул. Все в порядке — если не обращать внимания на этот ужас, с каждым мгновением растущий в его душе.

Он потер ларчик ребром лапы, наводя лоск на драгоценную древесину, и медленно откинул крышку. Коснулся своей едва начатой рукописи, и сердце его на мгновение встрепенулось.

ХОРЕК БАДЖИРОН

ТАМ, ГДЕ СТУПИЛА ЛАПА ХОРЬКА

Баджирон помнил все наизусть, слово в слово. И все же он еще раз взял свою книгу и перечел:

«Граф Урбен де Ротскит стоял на задних лапках на башне своего замка у самого края и смотрел, как розовоусая заря приподнимает кончиком носа темный полог ночи. Как печально!

И вот...»

На этом рукопись обрывалась.

Автор ее вздохнул. Он снова втянулся в процесс творения.

«Да, напряжение создается замечательно», — подумал он. И все-таки что-то неладно с этим романом, от которого всему миру хоречьей литературы предстояло встать на дыбы.

Что «печально»? Печально ли было графу Урбену — что и подразумевал писатель? Или достойно сожаления уже само то, что он стоял на башне своего замка, — чего писатель в виду вовсе не имел?

Стоило ли писать «стоял на задних лапах»? В конце концов, на чем же еще было стоять его герою?

Не таится ли в словах «у самого края» намек на то, что Ротскит, может быть, собирается прыгнуть вниз? Ну уж нет! Его граф — не самоубийца.

Образ «розовоусой зари» казался таким свежим в тот миг, когда он запечатлел его на бумаге! А «темный полог ночи» ему просто нравился. Это было хорошо.

Баджирон обмакнул кончик пера в чернила и поднес его к бумаге. Настало время закончить фразу.

Он снова вздохнул в ожидании удивительного приключения, которое должно последовать за таким хорошим началом — «и вот...».

Вывел на бумаге: «заря...» — и остановился. Он и не представлял, каким окажется следующее слово.

Тишина обвивала его, медленно сжимаясь кольцами тропического удава.

В нагорьях Монтаны воздух холодный и разреженный. Кругом одни плато и холмы, да порою ручеек жидкого алмаза прорежет невысокий утес, весь в серебристо-зеленых облаках цветущих тополей и ольховых деревьев.

Полтора десятка домиков, именовавшихся в своей совокупности горным курортом «Радужная овца» и учебным центром «Хорьскаут» Хорька Монти, затерялись среди бескрайних пастбищ, лесов и гор, выжженных пустынь и нежданно глубоких озер, в дикой глуши, тянущейся во все стороны на миллионы и миллионы лап.

— Хоп! Хоп! Ийя-я-я!

Это был его первый день в учебном центре, и на шее его красовался туго повязанный новый красный платок. Юный хорьскаут Хорек Баджирон приподнялся на цыпочки, чтобы заглянуть поверх средней перекладины загона, и от того, что он увидел там, глаза его стали как блюдечки.

— А ну давай! Хоп! Хоп!

Там, в загоне, восседал верхом на высоком карликовом жеребце дородный хорек. Он-то и кричал почем зря. А скакун его бил копытом и фыркал прямо перед носом у мохнатой радужной овцы — всего-то лапах в десяти.

И весь загон был полон таких же пушистых существ, чистомастных, без единого пятнышка примеси. Вишневые и мятные, лимонные и сливовые... И, вместо того чтобы броситься врассыпную, радужные овцы стояли себе как ни в чем не бывало и рассматривали новоприбывших юных хорьскаутов с любопытством. А один ягненок, синий, как небо в сумерки, зевал во весь рот.

Хорек Монти — Тот, Который Умел Говорить с Овцами, — подъехал к загону и посмотрел сверху вниз на десятерых новичков, выстроившихся у ограды.

— Как видите, орать толку мало, — заметил он, всем своим видом являя полную невозмутимость. — Так от них ничего не добьешься. Они здесь — такие же гости, как и вы. Только с ними у нас контракт на лучшую в мире шерсть, вот и вся разница.

• 1/25
• Следующая