Праведник поневоле - Хантер Мэдлин - Страница 63
- Предыдущая
- 63/75
- Следующая
– Пела ты великолепно, дорогая. И судя по всему, половина оксфордских, кембриджских и большая часть лондонских клерков-стажеров из адвокатских контор с этим согласятся.
– Да ты, как я погляжу, ревнуешь, Леклер.
– По-моему, это не точное выражение для описания чувств, охвативших меня нынче вечером, Бьянка. Ревность захлестывает меня, когда я вижу, как знакомые Пенелопы оказывают тебе знаки внимания. Я могу воспрепятствовать этому, только женившись на тебе. Но ты не согласна. Я ревную, когда вижу, как твой кузен открыто ухаживает за тобой. Но сейчас я не ревновал – я кипел от гнева при виде фамильярности незнакомцев, которую они сочли возможным проявить по отношению к тебе за дверями гримерной. Я бушевал от ярости, услышав инсинуации подвыпившего волокиты Сиддела; и все это оттого, что ты начала кокетничать в коридоре, желая продемонстрировать мне свою независимость.
Поток гневных слов Верджила, казалось, переполнил экипаж, грозя хлынуть наружу. Бьянка с болью в сердце выслушивала его упреки, но уже в следующую минуту ее смятение сменилось раздражением.
– А мне казалось, ты как раз хотел, чтобы я пококетничала, чтобы я испытала все это, столкнулась с жизненной реальностью и увидела низменность пожирающих меня глазами почитателей.
– Я никогда не соглашусь, чтобы мужчины смотрели на тебя так, как те мальчишки.
– Тогда отчего же ты не осадил их?
– Есть куда более насущный вопрос – отчего ты не сделала этого? Попытайся я увести тебя оттуда, ты выставила бы меня дураком. Или ты стремишься показать мне своим поведением, что уже сделала свой выбор?..
– Нет!
– Тогда я мог бы либо объявить тебя своей содержанкой, либо потерять навсегда…
Взор Бьянки затуманился. Перед ней был не Верджил – его фантом, демонстрирующий свою уязвленную мужскую гордость.
– Я не желаю более говорить об этом, – прошептала она, моля Бога, чтобы спор закончился раньше, чем будут произнесены слова, которые уже нельзя забрать назад.
– А я желаю. Нам нужно многое обсудить.
Экипаж остановился. Дождавшись, когда лакей откинет лестницу, Бьянка проговорила:
– Леклер, я не собираюсь ссориться с тобой. И… я совершенно без сил. Спокойной ночи.
Выбравшись из экипажа, Бьянка гордо зашагала к дому; Верджил следовал за ней чуть поодаль.
– Тебе от меня не отделаться, как от одного из тех ничтожных поклонников…
– Увы! – Бьянка прошла через освещенную свечами прихожую. Второй этаж был закрыт – вероятно, все уже легли спать. – Поскольку это дом твоей сестры, я не вправе запретить тебе входить сюда, но и выслушивать твои упреки и инсинуации не намерена. Я слишком устала, чтобы спорить, и слишком уязвлена, чтобы проявлять остроумие. Ты лишил меня одного из самых замечательных вечеров в моей жизни, превратив его в нечто непотребное. Все шло великолепно, а ты все испортил. Не знаю, смогу ли я простить когда-нибудь тебе твою грубость.
Обвинения Бьянки заставили Верджила остановиться; его взгляд несколько смягчился.
– Прости меня, если я был груб с тобой. Давай пройдем в библиотеку, нам нужно поговорить.
– Можешь проповедовать, но только без меня, дорогой опекун. Я иду спать.
Бьянка собралась отправиться наверх, но Верджил схватил ее за руку.
– Постой!
– Оставь меня, Леклер. Не устраивай сцен или ты перебудишь всех в доме.
– Я перебужу весь город, если мне будет угодно, черт возьми!
Бьянка вырвала руку.
– Да заткнись же ты, наконец! И пойми, я все равно сделаю по-своему; так что спокойной ночи.
«Заткнись». От кого, черт побери, она набралась таких слов?
Впрочем, Верджил понимал, от кого. От экспансивной, восторженной передовой молодежи, которая слеталась в дом Пен, как пчелы в доселе неведомый им цветущий сад. Бывая у Пенелопы, он прилагал титанические усилия, чтобы отвадить их, но они всякий раз возвращались снова.
Когда виконт вошел в библиотеку, свечи были уже потушены, камин не горел, но портвейн он все равно отыскал; однако на этот раз вкус напитка не доставил ему удовольствия и не унял его раздражения.
Верджил вынужден был признаться себе, что причиной его дурного расположения являлась не только Бьянка. Назавтра ему предстояло исполнить одну, связанную с расследованием смерти Милтона тягостную обязанность. О предстоящей встрече Верджил думал с отвращением; она раздражала его не меньше, чем выступление Бьянки, и он находился не в духе, уже собираясь в театр.
Его мир грозил развалиться на части. Дружба и любовь, на которых он зиждился, обернулись лицемерием и притворством, как и вся его жизнь.
Нынешний вечер свидетельствовал о том, что Бьянка ускользает из его жизни. Она жила рядом, занималась с синьором Барди, заводила новые знакомства, наслаждалась своей молодостью и, набираясь опыта, все больше отдалялась от Верджила. Он чувствовал, что пропасть между ними растет. Иногда он спрашивал себя, помнит ли она вообще о том, что должна дать ему ответ, решить, выйдет за него замуж или нет.
Будь на то его власть, Верджил непременно запретил бы ей выступать на сцене. Он собственными руками задушил бы синьора Барди или, по крайней мере, подкупил его, если бы только мог предположить раньше, что преподаватель способен предложить ей такое.
Бьянке понравилось выступать. В этом не было сомнений. Однажды Каталани заметила, что волшебство, творимое искусством, ощущается артистами в десять раз сильнее, чем публикой, для которой оно создается. Интересно, каково находиться на сцене, когда музыка раздается со всех сторон? Наверное, это все равно, что с головой погрузиться в океан чувств. Наблюдая сегодня изумление Бьянки, Верджил со всей очевидностью осознал: за один-единственный вечер он растерял почти все свои преимущества в борьбе за нее.
Он вспомнил, как она улыбалась, увидев его в коридоре, и как напустила на себя холодность, заметив его гнев. В негодовании он не обратил в ту минуту внимания на то, что ее улыбка предназначалась только ему.
Его раздражение мигом прошло. Чувствуя подавленность, которая никак не была связана с выпитым спиртным, Верджил отставил бокал с портвейном. Снова и снова в его памяти возникала эта сменившаяся обидой улыбка.
Ему нет оправданий. Нужно оставаться честным до конца и признаться самому себе, что его жестокость была намеренной. Все происходящее этим вечером он воспринимал как свое личное дело, хотя на самом деле являлся всего лишь гостем на чужом празднике. Его присутствие в театре не имело для Бьянки никакого значения. Возможно, затевая ссору, он сознавал это и хотел убедить себя, что роль, отведенная ему, не сводится к роли немого статиста.
В доме стояла мертвая тишина, и Верджил пожалел, что поблизости нет слуг. Он бы послал за Бьянкой, чтобы попросить ее спуститься к нему, – ему не хотелось, чтобы день закончился так, как закончился.
Он медленно вышел в коридор. Входная дверь была уже заперта – верный знак, что никто из прислуги больше не появится. Нигде не горело ни одной свечи, но Верджил знал этот дом как свой собственный и мог пройти по нему с завязанными глазами.
Тишина оглушала. Быть может, она еще не спит. Он пойдет и попросит у нее прощения, а затем выйдет через дверь, ведущую в сад.
Бьянка действительно не спала – она еще даже не ложилась и сидела полураздетая в кресле у камина. Она ничуть не удивилась, когда Верджил вошел, лишь подняла на него печальные глаза и вновь потупилась. Неужели она ждала его? Ее руки бессильно лежали на коленях.
– Больше никаких поучений, Леклер.
– Да, конечно.
– Что тогда? Тебе опасно появляться здесь.
Бьянка выглядела очень несчастной. Верджилу захотелось обнять ее, но он побоялся прикоснуться к ней.
– Прости, я и впрямь пытался испортить тебе вечер. Твое счастье… испугало меня.
Бьянка поднялась и задумчиво прошлась по комнате.
– Меня оно тоже испугало. Какая мука! Только не говори, что я одним своим словом могу положить ей конец; я и сама это знаю. – Она взглянула на него с укором. – Сегодня вечером ты говорил со мной как с чужой. Если, по-твоему, мы отдалились друг от друга, моей вины тут нет – это не я избегаю встреч.
- Предыдущая
- 63/75
- Следующая
