Амалия и Белое видение (с иллюстрациями) - Чэнь Мастер - Страница 50

Что я вижу – мелькнуло имя Пикфорд? Мисс Лотта Пикфорд, которая была замужем уже дважды, сестра Мэри Пикфорд, подала заявление на брачную лицензию с целью выйти замуж за г-на Рассела Гиларда, занятого в похоронном бизнесе. Она снимается в кино.

Две Пикфорд? Не знала.

А вот… теперь понятно, зачем Лайонелл Стайн появлялся вчера в редакции. «Полицейский источник» сообщает, что выявлена преступная банда, которая совершила ряд нашумевших недавно преступлений в нашем городе. Банда происходит из другого города Стрейтс-Сеттльментс, где сейчас проводятся соответствующие операции по ее полному уничтожению.

М-да. Ну, успокаивать народ иногда тоже надо.

Моего очерка нет. Вот я уже дошла до передовой статьи про судьбы христианства в колониях. Британия держит за правило неизменное уважение к иным вероисповеданиям, напоминает нам не поставивший подпись господин Биланкин (хотя все знают, что передовые пишет именно он – каждый день). Но уважение это не значит, что англичане отказываются от своего долга нести в мир факел мудрости христианства. Нетрудно заметить, что те, кто учился в Англии, и здесь, в колониях, начинают посещать Церковь Англии. Чтят ее выходцы из Малайи, Индии и с Цейлона, также давно уже соприкоснувшегося с британским стилем жизни. Но нельзя не отметить, что вы чаще видите на Востоке театральные труппы с Вест-Энда, которые везет сюда продюсер Эдгар Уорик, или труппу Гранта Андерсена, чем какого-нибудь вдохновенного проповедника нашей церкви. А ведь множество местных жителей восприимчивы к слову мудрости – свидетельство тому растущий успех нового санта в храме сикхов или уже двух вместо одного мохаммеданских проповедников в мечети Капитана Клинга. Где выход? Он тот же, что у первых строителей империи. А именно: подавать пример местным жителям всем своим поведением, включая даже такие мелочи, как аккуратность одежды.

Господин Биланкин, вы пишете почти каждый день, и это не событие – но где же…

Где…

Не может быть, оказывается, я ее пропустила – она так огромна. И снабжена несуразным заголовком «Белые тени навеки ушедшего прошлого». Что за бред?

Боже ты мой, где лучшие мои строки, откуда появились эти нудные, кондовым языком изложенные пояснения – что они сделали со мной, как можно было так кромсать мой труд?

И тут я увидела в самом конце, на газетной бумаге, выглядящее чужим и куцым «А. де Соза». И ощутила что-то сложное, необъяснимое, щекочущее.

Вскочить, показать хоть Мануэлу.

Боже мой, как глупо.

Я бросаю этим очерком вызов весьма опасному человеку, которого так пока и не знаю. Где, где те строки, которые должны стать для него ударом по голове? А вот они. И у меня всего один день, в течение которого этот человек начнет нервничать и снаряжать против меня каких-то убийц. Более того, если ничего подобного не произойдет, то, кажется, я напишу еще одну такую же статью-вызов. И вот я сижу и, вместо того чтобы волноваться, думаю о том, как странно и сладко быть автором очерка в газете.

А до приезда Эшендена, вновь напомнила я себе, осталось совсем немного. Написать ему, что следует сделать, если меня угрохают? Оставить это послание в отеле у усатого Гин-денбурга с пометкой «У. Эшендену от покойной А. де Соза»?

Не напишу. Потому что сама пока ничего всерьез не знаю, и потому, что не так-то просто будет меня убить.

Я свернула газету. Нет, конечно, тут никаких сообщений про исчезнувшего, а сейчас вот обнаруженного англичанина. И, скорее всего, не будет. Хоть что-то я придумала хорошо.

Я помахала мундштуком, вычертив дымный зигзаг в воздухе. Не дать ли объявление в ту же самую газету? «Милый Э., тебе пишет твоя чуть грустная возлюбленная – продержись еще немного там, где ты есть, и постарайся получить удовольствие. Скоро все решится, злодей уже почти в ловушке. А. де Соза.»

Вряд ли Элистер это прочитает. Зато прочитает кое-кто другой. Все что угодно, чтобы вывести моего врага из равновесия и заставить наделать глупостей. А все-таки кто этот злодей – тот самый, главный, а не его вольные или невольные помощники, которых я уже примерно себе представляла?

Я пошла укладывать волосы и прикалывать к ним шляпку – чуть впереди и наискосок. Женщина не должна выглядеть даже как миноносец, не говоря о более тяжелом корабле. Если может – то это в любом случае не я. Я должна выглядеть изящно, с завитками волос возле ушей. И этого достаточно.

…После двух скучных часов за рабочим столом я поняла, что есть такое, что я могу и обязана сделать сейчас. Дело было все-таки в книге, той самой книге, которая была не совсем книгой, поскольку изготовили их всего 100 штук.

Как узнать, кто еще брал эту книгу, кроме лучших учениц из школы на Лайт-стрит? Понятно, что сам мой противник вряд ли мог получить этот том за успехи в учебе, он уж точно не был девушкой из католической семьи. Но это не значит, что он не мог ее прочитать. И – есть такая вещь, как библиотечный формуляр. Сколько у нас библиотек?

Я видела своего врага – умное, симпатичное мне лицо, поднятые брови, усмешка. И это лицо двоилось: то один человек, то другой. Я пыталась примерить свои мысли к обоим. Вот некто открывает мой альбом, видит гравюру с наклонившимися пальмами, улыбается: палочки для еды – оружие? Любопытно. А все прочее – вопрос не таких уж больших денег.

Но откуда у тебя эти деньги, и вообще зачем ты все это делаешь? – спрашивала я сначала одного, потом другого. Оба не отвечали.

Поскольку я давно уже поняла, что мне поможет только полная глупость и неожиданность действий, я быстро пронеслась вдоль Эспланады до полицейского управления. Приблизилась к неизменному сикху у входа, спросила моего дорогого друга Тамби Джошуа. И получила ответ, что он ненадолго отъехал домой.

Домой? Почему бы и нет. Даже и лучше.

Дорога до Рангун-стрит неподалеку от Бирма-роуд заняла у меня пятнадцать минут. Я провожала нервным взглядом проезжавшие мимо велосипеды, рикши и редкие автомобили, выискивая в них темное, тонкое, застывшее лицо Тамби (другой дорогой он возвращаться, скорее всего, не мог).

Доехав до конца Рангун-стрит, я остановилась. Кампунг Серани: здесь начинались бунгало таких, как я – не англичан, не китайцев или индийцев, а «прочих». Домик Тамби, тамильского христианина, стоял в отдалении от остальных, я хорошо его знала – и совершенно не ожидала того, что там увидела.

Дом кишел народом. Причем народом, совершенно ничем не взволнованным, не суетящимся. Видно было, что эти люди поселились тут давно и всерьез, чуть ли не на газоне, устроив себе и хозяину настоящую «маленькую Индию». Вот темнокожие собратья Тамби – тамилы, непонятно и неважно какой веры, целых четверо, сидят на корточках у каменных столбов входа. Какие-то женщины развешивают мокрые тряпки на веревках, протянутых во дворе. Одинокий сикх-охранник, не глядя ни на кого, курит короткую трубку под банановыми листьями в нескольких ярдах от дома с видом человека, который только что отоспался после бессонной ночи и постепенно возвращается к жизни. Между ставней на втором этаже мелькают еще какие-то головы.

Дом Тамби Джошуа был превращен в крепость с гарнизоном, обмануть бдительность которого просто невозможно: слишком велик.

Инспектор полиции, который боится?

Я улыбнулась знающей улыбкой. На самом же деле я не понимала ничего, кроме того, что разгадка близко, очень близко.

И повернула обратно, в старый город, на Чулиа-стрит, размышляя, где сейчас живет Магда. Скорее всего, в «Чун Кинге», который «на самом деле», по словам знатока диалектов Тони, был «Чунцином». В «Ен Кенг» по соседству, как я понимала, она не перебиралась уже давно. Ну, а время сейчас было как раз такое, чтобы найти ее именно там, в комнате за задернутыми от полуденного жара занавесками.

Махнув рукой знакомому портье, я пошла вверх по темной, твердого дерева лестнице. Забыв постучать, открыла дверь. И мгновенно ее захлопнула.

С красным лицом начала спускаться по той же лестнице, а потом, поскольку ноги меня держали не очень хорошо, присела на подушки раттанового кресла под летаргическим вентилятором.