Восхождение на Эверест - Хант Джон - Страница 53

• Предыдущая
• 53/79
• Следующая

Фото 41. Южная седловина. Снимок сделан с верхней части Женевского контрфорса (7925 м.). На заднем плане в облаках Эверест.

Фото 42. Южная седловина. Лагерь VIII. За пирамидальной палаткой видны два швейцарских кислородных аппарата.

Фото 43. Южная седловина. Анг Темба лежит в изнеможении после подъема на седловину.

Фото 44. Юго-Восточный гребень. Вид из лагеря VIII на Юго-Восточный гребень. Снимок дает сильно сокращенное в ракурсе изображение. Однако на нем хорошо заметно Снежное плечо примерно на середине гребня, а также кулуар, по которому происходил подъем на гребень. Кулуар расположен слева от темных скал, видных в крайней правой части снимка. Высота кулуара – 400 м..

Фото 45. Юго-Восточный гребень. Станок швейцарской палатки. На заднем плане виден гребень Нупдзе.

Фото 46. Юго-Восточный гребень. Пик Лходзе и Южная седловина. Снимок сделан с места, где стояла швейцарская палатка (8290 м.).

Утром следовало выходить пораньше, однако с вечера мы решили, что это нам не удастся. Слишком уж мы устали и слишком велик был у нас беспорядок. Несмотря на ветер, мы трое провели, пользуясь кислородом, неплохую ночь. Когда часа через четыре мой запас кислорода истощился, я сразу же проснулся и уснуть уже не мог: дышать стало трудно, и меня в спальном мешке начал пробирать холод. Тем не менее наутро мы все чувствовали себя отдохнувшими и посвежевшими. Однако без всяких споров было решено отложить на сутки попытку штурма. Это, правда, могло привести к серьезным последствиям: увеличивался расход питания и горючего. Истощение организма могло усилиться, и мы могли настолько ослабеть, что шансы на успех значительно уменьшились бы. Наконец, важным обстоятельством была опасность упустить благоприятную погоду и особенно безветренные дни. Это смущало нас больше всего, так как в то утро, 25 мая, ветер стих и погода была исключительно хороша. На седловине дул только легкий ветерок.

И все же мы не были готовы к выходу. Надо было разобрать продукты. Балу был не в состоянии выступить, но мы надеялись, что, отдохнув, он придет в себя. Решающей причиной была неподготовленность кислородной аппаратуры, а на такой высоте это – очень длительное занятие. Даже самые простые действия, не говоря о такой сложной работе, как налаживание аппаратов, отнимали массу времени. К счастью, с точки зрения выполнения плана штурма у нас еще оставалось время: группа Эдмунда Хиллари, вместо того чтобы следовать за нами через сутки, как было предусмотрено планом, должна была присоединиться к нам не позже следующего вечера.

Время мы провели отдыхая; завтракали поздно. Я уже забыл, что именно мы ели, но в памяти сохранился чудесный швейцарский мед, который я нашел на седловине, а также наша колбаса салями. После завтрака я вылез из палатки, чтобы привести лагерь в порядок. Да Намгьял пришел мне помогать, и мы установили третью палатку – маленький трехкилограммовый „Блистер“. На меня напала страсть к порядку, и мне доставили определенное удовольствие установка кислородных баллонов в стройный ряд около нашей палатки, размещение у входа всех продуктов питания и рассортировка швейцарского снаряжения отдельно от нашего. На одну из ближайших скал я положил небольшой пакет с фотопластинками, предназначенными для измерения интенсивности космических лучей. Их мне дал профессор Эугстер из Цюрихского университета во время нашего посещения этого города перед отъездом в Индию. В течение двух недель мы уже экспонировали эти пластинки в лагере VII. С сожалением я должен отметить, что они так и остались на Южной седловине, где они должны сейчас содержать исчерпывающие данные для характеристики этого интересного явления.

Кроме четырех банок меда, некоторого количества сыра и витаминизированных галет я нашел в запасах швейцарцев банку тунца. Интересно отметить, как на высоте в 7900 м. проявляются животные инстинкты человека и жадность к еде. С некоторым стыдом должен признаться, что я настолько в то время утратил чувство товарищества, что утаил это лакомство от своих спутников. Спрятавшись в „Блистер“, я опустошил всю банку.

Окончив хлопоты по хозяйству, я предпринял небольшую прогулку по седловине. На ногах у меня была лишь пара легких пуховых носков, надетых поверх двух пар шерстяных. Сперва я прошел к западному краю плато, чтобы с высоты большой, хорошо приметной снизу глыбы взглянуть на Западный цирк. Я двигался очень медленно, держа направление против ветра. Каждый шаг нужно было тщательно рассчитывать, хотя склон плавно спускался, не требуя больших усилий. Достигнув края обрыва, я взглянул, наконец, поверх гребня Нупдзе, который теперь был, несомненно, ниже меня. За ним в бесконечной дали были видны на юге более низкие пики. Прямо подо мной отчетливо виднелись три наших лагеря. Передовой базовый лагерь, спрятанный в своей впадине, казался темным пятном на снежной поверхности. Влево и немного выше я различал миниатюрные, почти сливающиеся друг с другом палатки лагеря V. Наиболее эффектным казался лагерь VII, расположенный еще левее, на середине стены. Как с самолета, я мог смотреть прямо в воронку, в которой он находился. Склон пика Лходзе, отделявший меня от лагеря VII, казался исключительно крутым. Пик Пумори, который так величаво возвышался над Базовым лагерем, был отсюда едва заметным на фоне льда и снега. Через его вершину виден был Тибет. Перед тем как уйти с обрыва я помахал рукой, на случай если бы в то время кто-нибудь внизу смотрел в эту сторону. Насколько я знаю, мой сигнал остался незамеченным.

На обратном пути мне пришлось идти в гору и по ветру. Это потребовало значительно большего напряжения сил, и я останавливался через каждые несколько метров, с некоторой тревогой думая о том, сумею ли я преодолеть этот путь. Подойдя к палаткам, я с удивлением заметил клушицу, которая с важным видом прогуливалась возле меня по камням. Клушицы навещали нас в каждом лагере; даже в лагере VII мы видели двух-трех птиц, и меня тогда занимал вопрос, увидим ли мы их на седловине.

Однако здесь, на высоте 7900 м, птица вела себя совершенно так же, как ее собратья в Базовом лагере. В этот день Чарльзу Эвансу удалось наблюдать перелет небольших серых птиц через седловину. Никто из нас не предполагал, что на такой большой высоте мы обнаружим признаки жизни.

Отдохнув и набравшись сил, я направился полюбоваться видом на восток. Палатки находились примерно в середине седловины, и мой новый маршрут был подобен предыдущему. Чтобы дойти до края седловины, мне пришлось преодолеть порядочный участок льда. В покрытых найлоном пуховых носках это досталось мне нелегко. Я настолько устал, что не решился подойти вплотную к краю, опасаясь, что порыв ветра, который к этому времени начал крепчать, может сбить меня и, скользя по склону, я не в силах буду задержаться. Отсюда мне открылась та картина, о которой я мечтал. Много лет тому назад, в 1937 г., я совершил восхождение на юго-западную вершину пика Непал, высотой 7130 м, расположенного рядом с третьей по высоте вершиной мира Кангченджунгой (8580 м.). Оттуда, за ближайшим пиком Макалу (8470 м), я увидел на северо-западе вершины Эвереста и пика Лходзе. Это было зрелище, которое никогда не изгладится из моей памяти.

Теперь передо мной была оборотная сторона медали. Из-за плеча соседнего Макалу вздымалась громадная, покрытая снегом и красноватыми скалами пирамида Кангченджунги. Вершина ее возвышалась в виде палатки над поднимающимися облаками, а вокруг нее толпились многочисленные спутники, в том числе пики Туинс и Непал; вновь после шестнадцатилетнего перерыва я любовался знакомыми вершинами. Тремя тысячами метров ниже виднелась свободная от снега земля – тянущаяся к востоку долина Кангшунг.

• Предыдущая
• 53/79
• Следующая