Ни далеко, ни близко, ни высоко, ни низко. Сказки славян. - Автор неизвестен - Страница 20

• Предыдущая
• 20/70
• Следующая

Пан от злости чуть не разорвался.

— Да не про то я, не про то! Вы кого в селе больше всех боитесь?

— Микитова пса. Сущий сатана! И ведь не гавкнет, как, к примеру, ваша милость, а прямо зубами ухватит и рвёт. Не верите, попробуйте сами подойти к Микитовой хате.

Тут пан наконец сообразил, что не он с дураком встретился, а его самого дураком выставляют. Плюнул да как огреет своего коня кнутом! Прыгнул панский конь — сам по брюхо в снегу увяз и санки в сугробе застряли.

А парубок свою лошадёнку с места стронул. Проехал, обернулся и говорит:

— Ну, насилу пан догадался дорогу мне уступить!

Панок от гнева чуть не задохнулся. Не может и придумать, что бы такое сказать.

— А ты, носатый, — кричит парубку вслед, — со своим носом оставайся!

Парубок ему спокойно отвечает:

— Когда пан в сугробе поостынет, сам разберёт, кто из нас с носом остался.

И поехал своим путём.

А как пан со своим конём и санками из снега выбирался, — его дело.

Жил в нашем селе поп-батюшка. Жадный-прежадный. Всё думал, где бы на чём выгадать. Вот пришла пора урожай собирать, хлеб жать. Земли много, самому не справиться. Нанял он трёх батраков. Чуть свет сажает хозяин батраков завтракать. Батраки едят, иоп стоит да думает:

— Это что ж выходит, сейчас поедят, а в обед опять их корми. И то неладно получается: сюда с поля придут — сколько времени у работы украдут! В поле обед везти — лошадей гонять жалко. Пускай уж лучше разом и пообедают.

И велел попадье обед подавать. Батракам что! Поднатужились и съели. А поп ещё надумал.

— Раз так, пускай заодно и повечеряют.

Поставили ужин на стол.

Батраки уже и есть не могут.

— И то хорошо! — хозяин радуется. — Этот ужин завтра с утра подадим. Зато им теперь работать без роздыха весь день до ночи.

А батраки иначе рассудили. Смекнули, что к чему. Поужинали — не поужинали, отвалились от стола.

— Спасибо, батюшка, за хлеб-соль, — говорят. — На сытое брюхо хорошо спится.

Один разувается, другой на лавку рядно стелет, третий на пол кожушок бросил.

— Вы что ж делаете?!

— Как что? Спать собираемся.

— Какой сон после завтрака?

— Так ведь мы поужинали. А после ужина спать положено.

Попу и сказать нечего.

Сам себя перехитрил, сам и расплачивайся.

Славно прожил свою жизнь Устин Кармелюк. Тем славно, что ни разу неправде не поклонился, силе да богатству не покорился. В тюрьмах его паны гноили, калёным железом клеймили, батогами били, да сломить не могли. За простой люд Кармелюк стоял, себе ничего не хотел. Что у богачей отбирал, всё беднякам раздавал. И хоть сгубили его паны, но и по сей день живёт он в людской памяти. Песни про него поют, сказки складывают.

Всех песен не перепеть, всех сказок не пересказать, а всё же послушайте. Надо, чтобы и вы знали, каков Кармелюк был.

Вот зашёл однажды Устин Кармелюк на мельницу. Молод он ещё тогда был, и слава его была негромкая.

Видит — весь двор возами уставлен, на мельнице людно да тесно. Время к пасхе шло, всяк спешил свежей муки намолоть, чтоб куличи попышнее поднялись.

У кого мешки под завязку полны, тот и у жерновов первый. Мельник его с поклоном пропускает. А в тёмном уголке сидит бедная вдова, на коленях тощий заплатанный мешок держит и плачет горькими слезами. Раным-ранёхонько она сюда пришла, малых деток одних дома оставила. Уже и день проходит, а ей всё к жерновам не пробраться.

Нахмурился Кармелюк, сказал:

— Не плачь, бедолага! Не лей слёз понапрасну. Легче камень разжалобить, чем сердце богатея тронуть.

Взял у неё мешок, всех растолкал да сам вдовье зерно на помол и засыпал.

Один дядька в новой свитке, в ладных чоботах отозвался:

— Молодой ещё людей богатством корить!

Другой в смушковой шапке подхватил:

— Достаток трудом добывают. А у лодыря ветер в кармане свищет.

Кто молчит, кто на те слова кивать начинает, видно, соглашается.

Кармелюк и говорит:

— А выйдем-ка во двор.

Вышли все.

Перед мельницей яблонька стояла, и почки на ней уже набухли — весной ведь дело было. На молоденьких ветках — почки, и на стволе побеги проклюнулись.

Смотрят люди, плечами пожимают — яблонька как яблонька.

Кармелюк говорит:

— Вот, честные сельчане, начата притча, да не кончена. Ровно через девять недель, день в день, час в час, приходите сюда. Яблонька сама притчу доскажет.

Ну, ясное дело, любопытно людям. Пришли через девять недель. И Устин Кармелюк явился.

— Поглядите, — сказал, — что с яблонькой сталось.

Видят все: ветки на яблоньке еле живы, листочки слабенькие, цвет хилый. А на стволе толстые прутья выросли — бесплодные ветви, что в народе волчьими побегами прозывают.

— Почему дерево хиреет? — Кармелюк спрашивает.

— Да это всяк знает. Стоило ли звать нас на этакое диво? — отвечают люди. — Волчьи побеги соки у плодовых веток выпили.

— Вот и притче конец. Сами вы её досказали, — Кармелюк говорит. — Богачи, что волчьи побеги на дереве, соки из народа пьют, а ни цветов, ни плодов не приносят. Не срежь вовремя, пропадёт всё дерево.

И пошёл себе.

Кто побогаче — на Кармелюка обиделся, зло затаил. Кто победней — призадумался.

Сколько горя, сколько беды Кармелюк хлебнул — не измерить, не сосчитать. Да ни разу злой судьбе не сдался.

В солдатскую лямку на двадцать пять лет хотели его запрячь, он из солдатчины убежал. Поймали его, били палками-шпицрутенами, в тюрьму упрятали. Снова вырвался Устин. Ненавидели его паны, разбойником называли. Не однажды и не дважды его ловили. В кандалы закованного в Сибирь гнали, в крепостной башне за толстыми каменными стенами стерегли. Да всегда Кармелюк на волю выходил, в родные края, словно перелётная птица, возвращался. Снова и снова со своими славными хлопцами-сподвижниками против богачей бился.

И говорили в народе: нет такой силы, чтобы нашего Кармаля в темнице удержала. Подует он на цепи, скажет заговор — и рассыплется жёлтой ржой железо. Нарисует на стене крепости чёлн-долблёнку, вёсла нарисует, сядет в ту лодку и уплывёт, как по воде, ни следа, ни знака не оставит. Или оседлает деревянную скамейку: «Э-гей! — крикнет. — Выноси, вороной!» Разом станет скамья вороным конём, взовьётся, хвост по ветру расстелет и унесёт, куда Кармелюк велит.

А так оно было или не так — кто его знает..

Вот однажды послала пани помещица слугу на почту. Дала ему тысячу рублей. У неё, видишь, братец в столице в карты проигрался, надо ему, бедняжке, помочь.

А дорога на почту через лес пролегала. Тут-то слуга с Кар-мелюком и повстречался.

— Здоров будь, добрый человек! Куда идёшь? — спрашивает Кармелюк.

Узнал ли слуга Устина или так догадался, а бросился бежать. Да разве от Кармелюка убежишь?! Мигом он его догнал.

— Чего утекаешь, ровно заяц от гончей?

Слуга взмолился:

— Бери всё, только не убивай. И шапку с деньгами подаёт.

Пересчитал их Кармелюк и говорит:

— Деньги немалые. Тысяча рублей да один рубль. Значит, панские деньги несёшь пересылать.

Слуга молчит, только трясётся весь. А Устин ему:

— Да не бойся ты. Никогда ещё Кармелюк бедного не обидел. Жалко панское добро из рук выпускать. Да ведь за пропажу твоя спина ответит. Иди своим путём, делай, что велели.

Ступил Кармелюк с дороги на один шаг и будто растаял.

• Предыдущая
• 20/70
• Следующая