Французский палач - Хамфрис Крис - Страница 37

• Предыдущая
• 37/101
• Следующая

В любом городе Европы одноруких нашлось бы великое множество. В основном это были воры-неудачники, которым оставили жизнь, но чье существование после наказания стало безрадостным. Бесплатное вино уже заманило несколько таких калек, и они нетерпеливо ринулись к Джованни, радуясь возможности получить еще что-то.

— Куда ты? — прошептала Бекк.

Фуггер встал и стал снимать с плеча мешок. Он понимал, что лишние разговоры или раздумья ослабят его решимость, и поспешно сказал:

— Ты хотел попасть во дворец. Это — наш шанс.

— Ты готов добровольно пойти в когти этому дьяволу? Ты с ума сошел?

Фуггер бросил мешок к ее ногам.

— Как и ты.

— Но у меня… очень важная причина. А тебе зачем?

Фуггер секунду подумал.

— У меня тоже есть причина. Рука королевы там. Будет очень хорошо, если Жан приедет — а она уже у нас!

Опять это имя! Бекк вдруг увидела, как рука Жана приподнимает навес палатки торговца водой. Она сказала тогда что-то такое, что заставило его прищуриться и заглянуть ей в глаза. А потом он ушел.

— Он на галере. Он никогда не вернется.

Фуггер просто улыбнулся и сказал:

— Конечно, вернется.

— Фуггер! — Бекк поймала его за беспалую руку. — Из темниц Чибо никто не возвращается. Никогда. Я больше никогда тебя не увижу. Как моего отца.

Она выдала свою тайну — ту, которой за десять лет ни разу ни с кем не поделилась!

— Твой отец там?

— Да. Да, так мне кажется. Если он еще жив — а я чувствую, что жив, — то он там. В плену у Чибо. Он заставляет его делать… ужасные вещи.

— Тем более мне следует туда пойти.

— И никогда не вернуться? Неужели тебе так не терпится снова потерять себя? Как я смогу тебе помочь, если не буду знать, где ты?

Он на секунду задумался.

— Погоди! — сказал он и засвистел.

Ворон, улетевший погонять голубей у башни, спустился вниз и устроился у него на плече. Фуггер начал гладить птице голову между ее блестящими антрацитовыми глазками, и она пригнулась к его руке, убаюканная его лаской. Он осторожно поднял руку, обхватил ладонью блестящее упитанное тельце и спрятал его под рубаху на спине.

— Демон будет нашим гонцом. Он принесет тебе известия обо мне.

— Ты — сумасшедший! — только и смогла сказать Бекк.

— Так мне говорили.

Бекк смотрела, как он подошел прямо к камердинеру архиепископа. И у нее на глазах его фигура как-то сжалась, скособочилась и стала хромать и подпрыгивать. Почему-то Бекк почувствовала, что такой была его прежняя жизнь.

— Хозяин! — сказал Фуггер. — О, добрый хозяин, смотрите, что у меня для вас есть!

Генрих поймал отшатнувшегося итальянца и подтолкнул его обратно к последнему добровольцу. У него возникло странное ощущение, будто прежде он где-то видел этого лепечущего невнятицу дурака, но у баварца все еще сильно болела голова, в глазах по-прежнему стоял туман, так что он объяснил это ощущение своим состоянием. В конце концов, он никому в Италии рук не рубил. Этот поступок имел место много лет назад, еще в Баварии.

Встряхнувшись в попытке прогнать туман, Генрих рявкнул:

— Давай, этого для начала хватит.

Тут он пустил в ход увесистую дубинку, с которой всегда выходил на улицы, и довольно бесцеремонно погнал полудюжину добровольцев через Кампо и по виа дель Пеллегрини ко дворцу архиепископа.

Бекк следовала за ними в некотором отдалении, наблюдая за тем, как Фуггер кружится в своем странном танце. Приостановившись перед баптистерием, он на секунду неподвижно замер, вскинув руку в жесте, который явно был прощальным. А потом он нырнул в арку, и черные створки ворот закрылись за ним.

— Парус! Три паруса! По левому борту!

Не сам крик, а его тон заставил замереть всех, кто находился на «Персее», мусульман и христиан, вольных и рабов. Паруса на этих оживленных морских путях встречались часто. Их появление не вызывало того ужаса, который все явственно расслышали в голосе дозорного.

Акэ, подвешенный вниз головой, истекающий кровью из раны в груди и трех разрезов на спине, там, где содрали кожу, услышал это. Услышал это и Корбо, стоявший над ним с ножом в руке и намечавший место следующего разреза. Услышали Жан, Джанук, Хакон и Да Коста — и их взгляды обратились в ту сторону, откуда приближался источник этого страха. Стоявший на квартердеке де Лавальер услышал это — и потянулся за подзорной трубой.

— Прислужники ада! — прогремел он и, не отрывая глаза от трубы, крикнул Корбо: — Когда все закончится, забить дозорного до смерти! Как он допустил, чтобы к нам подобрались так близко?

Он смотрел на красные изогнутые паруса, идущие галсом к ветру, наполнявшему парус «Персея». Имея это преимущество и запас времени, он мог бы обойти, а потом и обогнать эти три корабля. На них больше гребцов, но это тяжелые галеры, так что идущий по ветру галиот всегда бы от них ушел. Однако они следовали на значительном расстоянии друг от друга, как сеть, брошенная, чтобы опутать его. Теперь дело может дойти до боя, в котором его противник имеет сильное численное превосходство. Если только… Лавальер плавает в этих водах уже двадцать лет. Он знает кое-какие уловки.

— Корбо, в проход. Живо!

— Есть, капитан. — Корбо заткнул обдирочный нож за пояс и повернулся к палубе. Но тут он что-то сообразил, и его единственный глаз снова обратился на командующего. — Капитан! В каком направлении?

Лавальер улыбнулся. Корбо терпеть не мог, когда капитан улыбался.

— Прямо на них, конечно. Со скоростью тарана.

Обзывая своего командира длинноносым безумцем, Корбо тем не менее выполнил приказ. Для него главным было, чтобы нож оставался у него за поясом, а не обрабатывал его собственную кожу.

— Барабанщик! Бей вдвое чаще! — крикнул он, бегом направляясь к корме. — Гребите, свиньи! Гребите, пока не лопнете!

— Августин! — Капитан повернулся к своему сержанту, нервно переминавшемуся рядом. — Отведи свою команду вперед и расставь аркебузьеров. Я пойду в каюту и вооружусь. Позови меня, когда мы будем в двадцати кабельтовых.

— Есть, капитан. А наказанный?

Лавальер даже не обернулся:

— Наказание будет продолжено после этой небольшой паузы. Пусть пока повисит.

Скоро у гребцов не останется лишнего дыхания — все пойдет на работу веслами. Но пока по скамьям пронесся негромкий шум.

— Гошподь милошердный! — взвыл Да Коста. — Три на один — и он нападает? Большенош шошел ш ума!

— Их не просто три, старик. — В голосе Джанука слышались какие-то странные нотки, заставившие Жана пристально посмотреть на него. — Они все — галеры.

— Жначит, мы пропали. Ш тем же ушпехом можно шдатьшя прямо шейчаш.

Но несмотря на свои слова, португалец все равно повиновался свисткам: вставал вместе со всеми и падал обратно на скамью, толкая огромное весло. «Персей» стремительно скользил по спокойной поверхности воды.

— А что? — крикнул Жан. — Почему это так важно, что они — галеры?

Старик только застонал — ему уже не хватало дыхания, так что Джанук объяснил вместо него:

— В два раза больше людей, чем на галиоте, в два раза больше весел. Те корабли больше, и мы могли бы уйти от них, особенно при попутном ветре. — Гребцы встали и снова опустились. — Но они слишком широко открыли пасть.

Жан снова услышал те же интонации — скрытое возбуждение.

По их телам пот лился уже ручьями.

— А мне все равно. — Хакон улыбнулся, и его яркие голубые глаза загорелись огнем. — Я еще никогда не участвовал в морском сражении. Это должно быть весело.

— Весело?

Жан не успел больше ничего сказать: плеть щелкнула по плечам скандинава, заставив его замолчать.

Корбо стоял над ними. Он сменил свою девятихвостую «кошку» на кнут, по опыту зная, что во время боя надсмотрщику требуется более мощное орудие убеждения, особенно в отношении мусульман.

— Не тратьте дыхание, псы! — крикнул он. — Налегайте на весла, если не хотите стать пленниками Аллаха!

• Предыдущая
• 37/101
• Следующая