Завтра не наступит никогда - Романова Галина Владимировна - Страница 9

• Предыдущая
• 9/56
• Следующая

– И на кой черт им все это надо, Санек? – сокрушался он потом, расстроенный тем, что планы на Рождество им всем, включая мать Кирилла, поменяла новоиспеченная Ляля. – Как бы хорошо после сугробов у каминчика погреться в доме Анны Федоровны.

– Они и там после сугробов у каминчика погреются, – сказала его жена, а потом продолжила: – Снимут роскошный номер с видом на горы. Вечерами будут выходить в свет. Танцевать энергичные танцы, вести пустые, ненужные разговоры с совершенно посторонними, ненужными людьми. Затем вернутся в номер, займутся любовью. А после эта Нина-Ляля будет хвастаться своим подругам, как все это шикарно и замечательно у них было. А замечательно вряд ли будет, Саша, потому что все там чужое, включая кровати и простыни.

– Думаешь, Кирюхе это надо?

– Его Ляле это надо, – пожала плечами жена. – Значит, и ему тоже.

– И зачем он с женой расстался, хорошая пара такая была.

Маркову и в самом деле было непонятно решение друга, равно как и его выбор. Нет, новая жена Кирилла была красивой. Пожалуй, даже очень красивой. Но она была настолько пуста и беспечна, что Марков так и ждал от их нового брака подвоха…

– Санек, подойди сюда, – позвал он тоном, не допускающим возражений.

Саша послушно пришла с кухни, где загружала посудомоечную машину и вытирала стол. Послушно встала напротив мужа.

Она вообще была очень послушной женой. Послушной, уважительной и очень любящей. Если бы Марков поступил с ней, как Кирилл поступил со своей бывшей, она бы просто умерла. И отступных никаких не потребовала бы: они бы ей не пригодились, потому что она бы точно умерла.

– Что ты, ну что? – подняла она на мужа глаза.

– Целовать тебя хочу перед уходом, – заявил он и тут же потянул ее к себе, обхватив за поясницу. – Целовать, повелевать, чтобы без меня не скучала. Чтобы без нужды нигде не шлялась по городу. Если что нужно, позвони, пришлю машину.

– Я же сама за рулем, Саша! – взбрыкнула она.

– Знаю я этих баб за рулем!

– Я не баба, я женщина, – она провела губами по его щеке, шепнула в ухо: – Твоя женщина.

– Моя! Ты моя женщина, но… – он отодвинулся к двери, отпуская ее, и снова строго: – Но за рулем ты, Санек, все равно баба! Так что звони!..

Она не позвонит, с раздражающей душу тревогой подумал он, опускаясь в лифте на первый этаж. Никогда не звонит, бессовестная, когда уезжает. Считает, что мешает ему работать своими звонками. А он бесится потом, когда по домашнему телефону она ему не отвечает, а мобильный у нее где-то глубоко в сумочке, а у нее руки заняты пакетами с продуктами, и она спешит к машине из магазина, и потому ответить ему сразу никак не может.

А ему надо, чтобы тут же отвечала! Чтобы, как только он послал ей звонок, она сразу бы ответила. Ведь он боится за нее, поэтому начинает с ума сходить, и объяснений потом никаких не принимает насчет телефона на дне сумки и занятых рук. И даже кричит на нее и ругается. Только Сашка на него не обижается.

– Что же я стану на тебя обижаться, если у тебя даже губы трясутся, так ты боишься за меня, – объяснила она ему как-то, когда он начал прощения просить у нее за свое недостойное грубое поведение. – Я не обижаюсь, милый!..

Обижаться не обижается, но из дома все равно уезжает. И услугами его водителя почти никогда не пользуется. Редко, редко, когда уже сумки неподъемные. Это когда грядут праздники и могут прийти гости.

Марков сел в машину и тут же полез за мобильным.

– Ты чего? – тут же заволновалась жена. – Забыл что-нибудь? Что?

Он представил, как она крутит сейчас головой, пытаясь найти забытую им вещь. Как подпрыгивают ее кудряшки, и она их судорожно заправляет за уши, а глаза такие тревожные-тревожные: надо же, Сашенька что-то забыл, а он уже опаздывает.

Какая же милая, какая же родная! Господи, спасибо тебе за нее!

– Да ничего я не забыл, Санек, – сквозь неожиданное удушье проговорил Марков. – Просто захотелось тебя услышать.

– Ну, Марков, ты даешь, – ахнула она. – Только же из дома вышел. Все хорошо?

– Ага… Ты это, Санек…

Марков замялся. Не хотелось повторять ей снова и снова про то, чтобы звонила, чтобы телефон брала в руки, а не прятала где-то под косметичкой, кошельком и очечником.

– Да знаю, Саш, знаю. – Она заулыбалась, слышно было, что улыбается. – И звонить буду, и телефон буду под рукой держать. Не переживай. До вечера. Да, только что вспомнила. Не забудь Кирилла пригласить к нам на ужин. Пока…

Марго уже минут двадцать сидела в своем кабинете, уставившись в одну точку, и удовлетворенно улыбалась.

У нее все выходило! Все получалось! Вообще всегда и все получалось в жизни. А в последние два месяца особенно. Она была везучей. Везучей и очень наглой. И собственно, никогда не переживала по поводу второго своего отличительного характерного качества.

Да, она наглая. Да, умеет не только поймать удачу за хвост, но и удержать ее в своих руках. Не станет расшаркиваться, извиняться, мучиться глупым чувством вины только потому, что рядом с ней кто-то несчастен, а у нее вот все отлично. Мало того, она могла пойти по головам и по трупам, стоило лишь капризной удаче замаячить на горизонте. Плевать ей было, чьи хребты хрустят под ее острыми каблуками, плевать! Ей надо – она догонит, поймает, скрутит, станет стеречь.

Конечно, ее не любили. Вернее, ненавидели. Но она и не переживала. Главное, ее любил отец, восхищался ею, а все остальные пускай катятся. Она ими пользовалась, пользуется и будет пользоваться.

Вспомнив про отца, Марго опечалилась. Это было единственное, что вгоняло ее в тоску. Отцу было под семьдесят. Старик сдавал на глазах. Сколько-то ему еще отпущено его стариковских лет? Не станет его, что она будет делать-то, господи?! Кому будет рассказывать о своих подвигах, достижениях, пакостях?! Кто станет слушать ее с широко распахнутыми глазами, боясь сглотнуть? Кто выдохнет потом с восторгом:

– Не, дочка, тебе бы президентом быть, а не заместителем директора! Такой размах!.. Надо же, а они даже ни сном ни духом?

– Обижаешь, па! – задавалась Марго, таская с тарелки любимые оладьи из кабачков, которые отец специально научился ради нее делать. – Все думают на другого человека!

– Э-ээх, тебе бы в политику, дочка, – тут же подсказывал отец, поглаживая полный дочкин локоток. – Там такими методами далеко можно зайти!

– Во-во, зайти-то – зайдешь, да ни хрена не выберешься потом, па. – Марго облизывала пальцы от сметаны. – Мне и в фирме неплохо. Живу, как у него за пазухой! Ничего почти не делаю, все на помощников свалила. Знаю, когда с работы надо срулить, чтобы вечерние приказания Эмме достались… Кстати, ты не представляешь, какой сюрпризец я ей готовлю, па!

Про дочкину неприязнь к высокой блондинке Эмме Быстровой отец знал, как никто другой. Очень часто Марго жаловалась ему на нее, и все больше без причины. Быстрова-то ее совершенно не трогала, не обижала, даже, кажется, внимания на нее не обращала. Это-то, видимо, и задевало Ритку. Она ведь привыкла, что все вокруг нее вьется хороводом. А тут полное безразличие. Разве простишь?

– Ты бы поаккуратнее с ней, Ритка, – прикрикнул отец, поднялся, кряхтя, с мягкой скамейки в углу – дочкин подарок, поплелся в кухню. – Чай-то заваривать?

– А с чем?

Марго с сожалением посмотрела на опустевшую тарелку. Потом перевела взгляд на свой пухлый живот, сложившийся тремя крупными валиками, ухватила его пальцами, потрясла любовно.

А вот не собирается она худеть, что скажете, а? Пускай такие, как Быстрова, диетами себя изнуряют. Пусть в зал бегают, скачут там, гантельками упражняются, потеют, пыхтят.

Она – Маргарита Шлюпикова, сорока шести лет от роду, высокая, статная, рыжая, яркая, веселая, удачливая, худеть, пыхтеть, потеть не станет. Ее и такую любят, со всеми ее ста килограммами. А Эмму вот Быстрову – нет, не любят. Правильнее, ее не любит тот, с кем бы она была готова провести остаток своей блеклой, худосочной жизни.

• Предыдущая
• 9/56
• Следующая