Полынь Половецкого поля - Аджи Мурад - Страница 32

Собственно, профессор Томсен и был одним из первых ученых, кто писал правдивую — без политики! — историю Руси, такой, какой она и была.

Неспособность ни опровергнуть, ни принять выводы исследования, в котором не нашлось места легендам и вымыслам, сделала имя профессора Томсена если не запретным, то по крайней мере не афишируемым среди российских ученых. Жаль! Мир от него узнал правду о Киевской Руси. Профессор Томсен не раз посещал Россию, он блестяще знал европейские (венедские) корни славянской культуры.

Именно этот ученый обнаружил то, что всегда ускользало от российских ученых, — он выявил тюркскую основу культуры, которая ныне ошибочно называется «русской». Профессор научно обосновал известное. Говорят же французы: «Поскреби любого русского, будет татарин».

Вот Томсен и «поскреб» Русь.

А началось все с письменных памятников, открытых в России, вернее, в Южной Сибири, на древней родине кипчаков. Памятники эти простояли более тысячи лет забытыми.

Изучать их, равно как и историю колонизованных народов, российская наука не собиралась. Наоборот, со времен Петра I памятники методично уничтожали, как и все, что связано с «малыми народами». Царь Петр писал в указе: «А басурман зело тихим образом, чтобы не узнали, сколько возможно убавлять». И убавляли. Геноцид — старая традиция доброй матушки-России.

Традиция, которая не забывалась ни при какой власти.

Вот почему находки Даниэля Готлиба Мессершмидта остались без внимания. Этот ученый из Данцига в 1719–1727 годах путешествовал по Сибири. Неподалеку от Нерчинска ему показали руины древнего кладбища, там сохранились причудливые камни, покрытые рельефными изображениями и надписями.

С изображениями все ясно: сцены охоты, животные, лица, орнаменты были выполнены с большим вкусом. Письменные же знаки показались немецкому ученому знакомыми, напоминающими древнегерманские руны. Но он сразу отмел глупую догадку: слишком далека Сибирь от Германии.

В Петербурге его находку приняли без восторга. На снятые копии с уникальнейших памятников не стали даже смотреть, не говоря о том, чтобы публиковать их. Письменность велено было считать скифской. А копии сдать в архив за ненадобностью. Никого не смущало, что скифы так далеко на востоке не жили. Впрочем, к чему эти детали?

Позже, с помощью одного из послов Екатерины II, эти копии тайно попали в Европу и там были изданы. Как видно, воровство и подпольная торговля древностями практиковались в России уже тогда… Словом, мир узнал о забытой странице своей истории — правда, речь еще не шла о древнетюркской культуре.

О сибирских стелах с диковинными рисунками заговорили даже в салонах знати, уж очень все выглядело таинственным и величественным. Особенно после публичных высказываний аббата Бальи о сибирской Атлантиде и об атлантах-сибиряках, которые погибли при загадочных обстоятельствах…

Так что публикация о находках Мессершмидта не прошла бесследно. С той поры для многих европейских ученых охота за древностями из Сибири стала страстью. За бесценок авантюристы скупали редчайшие произведения искусства, на которые щедры были Сибирь и вся степная Россия, их курганы. Сколько же богатств потеряно, но и сколько найдено в ходе этого откровенного грабежа.

К началу XIX века в Южной Сибири было открыто несколько памятников, испещренных таинственной письменностью. Явственно проступали следы удивительной и неизвестной в Европе цивилизации, которая манила к себе, к сожалению, именно авантюристов. Они рисковали не для того, чтобы узнать, а для того, чтобы заполучить.

В Париже, в мировом центре востоковедения, едва ли не каждый год обсуждали тогда новые и новые находки, привезенные из России. Конечно, о многих находках владельцы молчали, чтобы не вступать в конфликт с законом: речь шла о золотых изделиях, на обладание которыми требовались документы.

Наконец, парижским востоковедам показалось, что собрано достаточно, пора подумать о дешифровке таинственной письменности. Первыми взяли на себя ответственность академики А. Ремюза и его вечный противник в научных дискуссиях Ю. Клапрот. Они оба, как титаны, хотели сдвинуть гору. Тщетно. Не удалось даже определить, к какой группе языков могли бы относиться загадочные письмена.

Тайна лишь сгущалась.

А в гипотезах недостатка не было. Экспонаты не давали покоя. Кто-то склонялся к версии об их скифских корнях. Придумали даже народ «чудь». Однако большинство исследователей сошлись на признании новых письмен древнегерманскими рунами, хотя бы по причине их внешнего сходства. Без всякого обоснования — отнести, и все. Потому что они одинаковые!

Как часто бывает в науке, безрезультатность, отсутствие идей мало-помалу охладили интерес к загадочным памятникам, и они вновь погрузились в тысячелетнюю дрему, в ожидание своего часа.

Интерес к сибирским находкам пробудился в 1875 году, когда вернулся из экспедиции финский ученый М. А. Кастрен. Он выпустил работу под названием «Енисейские надписи». Это была, пожалуй, самая полная работа. Все, что желала неуемная душа археолога, было там. Последнее слово отдавалось языковедам, а они молчали, набрав в рот воды. У них-то идей и не было.

Ажиотаж зарубежных ученых разбудил Россию. На VIII Российском конгрессе археологов Н. М. Ядринцев, как говорится, «открыл Америку»: он, побывав в Маньчжурии, обнаружил то, что больше века изучали европейские археологи. Его доклад был принят к сведению. И все.

А тем временем весной 1890 года в безлюдной местности на сибирской реке Орхон финский исследователь А. Гейкель нашел еще два древних памятника. Радости ученого, который пробрался сюда вместе с братом и женой, не было предела.

Первый памятник представлял собой каменную плиту, похожую на мемориальный камень. По тому положению, в каком она лежала, Гейкель догадался, что она упала с постамента. Видимо, здесь было какое-то грандиозное сооружение, от которого остались руины.

На сохранившихся орнаментах можно было разобрать драконов, пятиугольные таблички с надписями. Но многое выглядело разрушенным, стертым безжалостными стихиями. Получив, что можно было получить от этого памятника, ученый сделал вывод: работа китайская.

Смущала, однако, небольшая деталь — китайская надпись покрывала только одну сторону каменной плиты. На трех других просматривались письмена уже знакомого «древнегерманского» рунического алфавита. Точно такого же, как на всех других сибирских находках. Почему?

Неподалеку от этой плиты находился четырехугольный алтарь. Рядом с ним погруженные в землю остатки какого-то длинного строения. Археологи составили точный план памятника. И начали копать. Вскоре обнажилась засыпанная землей стена, выложенная из кирпичей. Потом археологи нашли семь статуй с отбитыми головами. Они были явно не китайской работы.

Глядя на них, Гейкель понял, что версия о китайском происхождении отпадает. Одежда, оружие указывали на тюрков.

Однако ясности это не прибавило: при чем здесь тюрки?

В километре от раскопа археологи нашли еще один такой же памятник, только более крупный. Он тоже был покрыт надписями, часть которых, к сожалению, стерлась. И опять — одна сторона памятника была с китайскими иероглифами, а три другие с уже известными «неизвестными» письменами — видимо, тюркскими.

Гейкель и его товарищи еще не подозревали, что открыли надгробие принца Кюль-тегина и его брата Бильге-кагана. Найденные надписи они скопировали и увезли с собой, а в 1892 году издали в Гельсингфорсе. Вроде бы у таинственной письменности объявился хозяин, хотя все на свете точно знали, что тюркской письменности нет, слишком диким был этот народ. Варвары же!

Сведений о загадочных «сибирских письменах» набралось более чем достаточно. Следы их были замечены и в находках около Урала, Волги, Дона, Днепра, Дуная. Оставалось лишь найти человека, который прочтет то, что за сто лет собрано археологами.

Такой человек, к счастью, нашелся. Правда, никто не придал значения тонюсенькому (в несколько страничек!) докладу, который был представлен Датскому королевскому научному обществу. Доклад был подписан именем, ничего не говорящим археологическому миру, — какой-то В. Томсен, профессор кафедры сравнительного языкознания Копенгагенского университета.