SEX в большой политике. Самоучитель self-made woman - Хакамада Ирина Муцуовна - Страница 17

• Предыдущая
• 17/31
• Следующая

Все наши топорность и неуклюжесть, которые до сих пор видны и над которыми хихикают те же официанты, – мелочь, если речь идет о частном туризме. Когда же ты – официальное лицо, из этих мелочей складывается образ страны. Но это никого не волнует. Ни тех, кто посылает, ни тех, кто едет. Недавно в Евросоюзе один российский депутат, одетый в ковбойскую шляпу, кожаную куртку с лохмотками и – где только раздобыл? – в ковбойские сапоги с заправленными в них брюками, сел на перила в большом коридоре, почему-то закурил сигару и, раскачиваясь на перилах в этом голливудском наряде, пьяным голосом кричал на весь Евросоюз, что Россия – великая азиатская страна. Он не прав. Мы – не азиаты. Во всяком случае, не современные азиаты. В области международной политической культуры мы до сих пор все те же древние скифы. Обучаться не желаем. Любите нас такими, какие мы есть.

Как мы ведем дискуссии! Вскакиваем: «…передо мной выступили такие-то господа, я с ними не согласен. Надо делать наоборот». И дальше начинаем сыпать банальности, никакого «наоборот» там нет. Ну, может, незначительный нюанс. Это не важно. Важно подчеркнуть, что мы оппонируем. Западный профессионал действует по иной схеме, отточенной и жесткой. Сначала он благодарит за великолепное выступление, уверяет, что полностью разделяет вашу позицию. За исключением некоторых мелочей. После перечисления этих мелочей понимаешь, что он не согласен ни с чем и предлагает совершенно другую концепцию. Но воспитанно, культурно, не вызывая сопротивления. После таких выступлений начинается реальный диалог. После наших – начинается склока. Все выпускают пары, потом довольные расходятся, а что нет никакого результата, так не за тем собирались.

Никогда не забуду прием в испанском посольстве в честь визита в нашу страну наследника престола. На прием была приглашена наша интеллектуальная элита: очень продвинутый писатель, очень продвинутый режиссер, очень продвинутый политический обозреватель, главный редактор очень продвинутой радиостанции и не очень продвинутый, но крупный госчиновник. Поначалу ничто не предвещало: официальные речи с одной стороны, официальные речи с другой стороны. Принц, бывший военный летчик, красавец, был безукоризненно аристократичен. Элита адекватно пила и закусывала. Пока его высочество не угораздило задать самый провокационный для русского интеллигента в застолье вопрос: что думают господа интеллектуалы по поводу возможных путей развития России? Вся продвинутая элита, кроме крупного госчиновника, отложила вилки и отставила бокалы. И дальше принц смотрел на меня беспомощным взглядом, а я, как могла, жестами его успокаивала.

Первым выступил очень продвинутый писатель. Он сообщил наследнику испанского престола, что ничего хорошего России не светит, потому что в России нет Гольфстрима. Был бы Гольфстрим, может, что-то и получилось, а без Гольфстрима не получится. Никакой демократии, никакого цивилизованного общества. Удел России – монархия в извращенных формах, поскольку нормальная монархия в России кончилась в семнадцатом году и восстановлению не подлежит. Свои мысли очень продвинутый писатель формулировал емко и образно, но принц ничего не понял. Особенно насчет монархии. И даже пытался возразить, что нынешние царствующие дома, в том числе и его собственный, не воюют с демократией, а вовсе наоборот – изо всех сил с ней дружат и поддерживают.

– В России нет свободы слова! – выкрикнул главный редактор очень продвинутой радиостанции. Но его перебил очень продвинутый политический обозреватель, который заявил, что главная преграда на пути России к прогрессу – коррумпированный режим Лужкова в Москве. На этом месте его высочество вздрогнул: сразу после обеда с интеллектуальной элитой ему предстояла встреча с мэром столицы.

Очень продвинутого политического обозревателя оттеснил очень продвинутый режиссер и долго убеждал его высочество, что Россия катится черт-те куда, потому что денег на кино не дают. Конкретно ему. Без денег не снять кино. Без кино не спасти Россию. Принц тяжело вздохнул и выразил надежду, что с искусством в России всегда все было и будет в порядке, и выразил уверенность в великом будущем страны. На этом прием закончился. Все вышли расстроенные: очень продвинутый режиссер, потому что не понял, дадут или не дадут денег на кино; очень продвинутый политический обозреватель, потому что не добился согласия, что Лужков преступник; главный редактор очень продвинутой радиостанции, потому что не сумел высказать принцу все наболевшее по поводу свободной прессы. Абсолютно удовлетворенным были только очень продвинутый писатель, которому главное было сказать, что без Гольфстрима нам никуда, а ответы его не интересовали; и не очень продвинутый, некрупный госчиновник, который под шумок налакался до блаженного бесчувствия.

Мы не умеем разговаривать птичьим дипломатическим языком. Это сложно, но другого языка в мировом сообществе не понимают. Россия и даже Москва при всей ее развитости – не публичны. В Москве нет ничего из того, что есть в любом европейском городе. В ней нет антикварных улиц. В ней нет галерейных улиц. В ней нет улиц красных фонарей. В ней нет улиц, сплошь состоящих из уютных домашних кофеен. Чтобы человек, в зависимости от настроения, пошел туда, где ему с его настроением будет хорошо. Мы – горожане, которые не привыкли жить открыто. Мы закрываемся в своих каморках, в своих квартирах. Никогда у нас не увидите на летней террасе, даже если это патриархальный квартал, где живут пожилые люди, пожилую даму, которая с такой же пожилой дамой воркует за чашечкой кофе, а рядом стоит сумочка с продуктами. Не увидите седого писателя в углу за барной стойкой, пишущего свой роман, или художника, который что-то рисует на салфетке. Никогда у нас не увидите в кафе одинокого человека, читающего книгу. Ни женщину, ни мужчину. Всегда пары или компания. Для европейца его город – это любимый город, с любимой улицей, с любимым столиком, ему здесь привычно и комфортно. Российский человек будет читать книгу только дома, закрывшись от всего мира. Если я, например, сяду в уголке с книжечкой, – узнают, решат, что рехнулась, не узнают, решат, что кого-то клею. А если это будет пожилая женщина – решат, что у нее несчастье в семье. У нас самые высокие заборы в мире. Такие же заборы только в Южной Африке. Мы – закрытая нация.

Я, наверное, совсем русская, я тоже люблю закрытое пространство. Я обожаю, когда за окном льет дождь, а я на диване смотрю телевизор. Дождь оправдывает одиночество и праздность, в дождь не надо идти на улицу и дышать свежим воздухом, потому что полезно. И дождь словно заслоняет, прячет меня от всех и от всего. В детстве я дружила с девочкой, у которой была своя комната, и я ей остро завидовала. Самой недосягаемой мечтой моего детства была своя комната, своя маленькая крепость. Наверное, нас всех испортил квартирный вопрос. Шесть кладбищенских метров, положенные человеку в Советском Союзе, невозможность уединиться нигде, кроме сортира, привели к идиосинкразии на толпу в национальном масштабе. Отсюда и отсутствие умения общаться ни о чем. Если группу туристов везут в одной машине и перемешались французы, русские, американцы, то русские собьются в кучу, а остальные начнут болтать на всех языках между собой. Мир глобализируется. А у нас клаустрофилия. Многоголосие отношений нас пугает, мы везде пытаемся создать свой микромир.

Я приехала в конгресс США для обсуждения совместных программ развития малого бизнеса. Это был первый путинский год. Тогда всю внешнюю политику превратили в дружеское похлопывание по плечу и бесконечные дифирамбы на пустом месте. Моим американским коллегой был председатель комитета по экономическим отношениям. Русская делегация, как обычно, молчала, кроме одного, который спорил, но не с американцами, а со мной. То и дело вскакивал и кричал, что с госпожой Хакамадой не согласен. Выглядело это комично. Тема-то общая – как вынуть бабки из американского конгресса, чтобы создать нужные инфраструктуры малого бизнеса у нас, в России. Кстати, еще одна наша национальная черта – мы спорим друг с другом на глазах у Запада.

• Предыдущая
• 17/31
• Следующая