Открытия, войны, странствия адмирал-генералиссимуса и его начальника штаба на воде, на земле и под з - Титаренко Евгений Максимович - Страница 14

• Предыдущая
• 14/63
• Следующая

Первое сообщение из Свердловска пришло ровно через десять дней после того, как друзья отправили свой запрос на имя Товарища Председателя Горсовета.

Но за несколько дней между победой на Стерле и сообщением из Свердловска произошло еще два события, которые едва не испортили настроение как адмирал-генералиссимуса, так и его начальника штаба.

Во-первых, наутро после боя Никита, разбуженный вездесущим Петькой, не успел улизнуть в тайгу, и бабка Алена снарядила их окучивать картошку на огороде. Петька сначала понадеялся, что тяпка у бабки Алены только одна. Но бабка из-под вороха сломанных вил, граблей и лопат извлекла вполне пригодную для окучивания тяпку и, грустно охая о чем-то своем, старушечьем, сунула ее Петьке.

Он даже спасибо сказал от безвыходности, хотя благодарить особо и не за что было. Попробуй тут разыщи миллионы, когда дыхнуть времени нет…

Никита жил с бабкой, хотя и отец и мать у него были. Сразу после войны его отец навсегда уехал жить в Куйбышев, а за матерью-агрономом через год приехал какой-то дядька с Украины. Мать сказала Никите, что это его новый папа и что они втроем будут жить на Украине. Но Никита отказался ехать и остался жить с бабкой Аленой. Говорят, у него появился где-то на Украине брат, но Никита говорить об этом не любил и брата не признавал. Мать у него красивая, и если бы мать вернулась к бабке Алене, Никита принял бы ее. А вот как быть с братом, он не знал… И мать и отец присылали им с бабкой деньги. Какой месяц — оба, а какой месяц — ни тот ни другой. Бабка Алена тогда ворчала под нос, а Никита собирался «тронуться» в сторожа. Но потом деньги опять приходили, и насчет сторожей Никита так ни разу и не говорил с председателем.

Книги «Три мушкетера» и «Граф Монте-Кристо», благодаря которым по деревням загремели мушкетерские сражения, года полтора назад Никите тоже прислала мать…

У картофельной межи присели, погрустили немножко.

Вдруг на дороге, что вела к Туре, появился дядька Филипп, старший конюх, с двумя жеребчиками в поводу — Орликом и Косатым. Борода у дядьки Филиппа — от груди до ушей. Сам невысокий, а сапоги размера шестидесятого, потому дядька Филипп никогда не поднимает высоко ноги, а волочит их по земле, и серый шлейф бархатистой пыли стелется за ним по дороге. Во рту у дядьки Филиппа цигарка, кепка надвинута до бровей, и он всегда идет будто бы наугад — только и видит, что под ногами у себя.

Друзья переглянулись и, не сговариваясь, разом сунули тяпки в картофельную ботву.

— Дя Филипп! А дя Филипп! Вы не купать ли Орлика да Косатого?

Дядька Филипп глянул одним глазом из-под козырька, проволок ногу дальше.

— А может, мы покупаем, а? — не отступался Петька, задом двигаясь перед дядькой Филиппом.

Дядька Филипп остановился, поднял голову, рассеянно поглядел на друзей, будто соображая, что им надо от него. Потом сунул поводок Орлика Петьке, а Косатого — Никите. Никита выхватил из-за пояса дядьки Филиппа скребницу, и в один миг друзья оказались на лошадях. А конюх сделал шаг в сторону, к траве, что была как раз у Никитиного огорода, и сел. Дядька Филипп всегда так. Он и с места не сдвинется, пока друзья не возвратятся назад.

Летит же время на реке! Когда друзья хватились, что пора возвращаться, солнце поднялось почти к зениту. Зато, правда, лошади лоснились рыжими боками, будто олифой смазанные. Уж и песком, и скребницей, и так — ладошкой, и грязью их для чистоты мазали.

Ясно, что о себе друзья при этом тоже помнили.

А вот тяпки — хоть убей — из головы у обоих выскочили.

Вспомнили о них, когда увидели, что на огороде не один дядька Филипп, а еще кто-то в знакомом полушалке. Такой полушалок во всей деревне только у бабки Алены и есть.

Дядька Филипп не сидел, а работал. Дядька Филипп тяпал землю, а бабка Алена шла следом. Друзья как увидели это, так и обмерли оба. У бабки Алены висел через плечо длинный сыромятный ремень. А дядька Филипп кончал уже пятый рядок, и даже цигарки в зубах у него не было.

Никита подбежал к нему спереди, так, чтобы дядька Филипп оказался между ним и бабкой Аленой.

— Дя Филипп, дай я…

Дядька Филипп даже не взглянул на него.

— Дя Филипп… — отступая, по мере того как двигался вперед дядька Филипп, канючил Никита.

Но лишь на следующем рядке дядька Филипп сказал:

— Чего ж давать… Поменялись, выходит…

— Дя Филипп… Это мы не менялись, ну, запоздали вроде… Дя Филипп…

Дядька Филипп угрюмо закончил шестой рядок и только после этого, молча ткнул тяпку Никите, а сам неторопливо пошагал к заждавшимся его Орлику и Косатому. Никита схватил тяпку и торопливо, стараясь не поворачиваться задом к бабке Алене, замельтешил, будто приплясывая, вокруг каждого куста.

Бабка Алена молча шла следом, и тонкая сыромятина безрадостно висела на ее плече.

То, что бабка Алена грозилась иногда отправить Никиту на Украину, это, Никита знал, она болтала только. А вот протянуть по голым ногам сыромятиной бабка Алена могла.

Петька — благо его тяпка оказалась нетронутой — схитрил: начал рядок с другого конца огорода. И поначалу торопился, а потом успокоился, стал работать ровней.

То ли бабка Алена заметила это, или еще что, но подошла и теперь уже молча пристроилась позади него. И через минуту Петька вынужден был перенять приплясывающую тактику Никиты.

Бабка Алена стала переходить от одного к другому.

Все это еще бы ничего. И по ногам сыромятиной — тоже терпимо. Но какой-то леший приволок на дорогу, что шла окраинами к Туре, Семку Нефедова, парня вообще никудышного — рыхлого, вислогубого второгодника. Да это бог бы с ним — сиди он хоть десять лет в одном классе. Плохо то, что он появился теперь на дороге и долго оторопело глядел на пританцовывающих друзей. Потом исчез. А через десять минут рядом с ним уже стоял Мишка. Еще через десять минут возле них оказался Колька тетки Татьянин, потом Светка с Димкой и кучерявой Кравченко.

— Чего это вы?.. — неуверенно полюбопытствовал Мишка, когда Никита оказался близко от него, а бабка Алена дежурила возле Петьки, Никита метнул один быстрый взгляд в сторону бабки Алены, обронил:

— Да вот… Соревнуемся.

— На что?.. — заинтересовался настырный Мишка.

— Х-хы… — шевельнул разгоряченными губами Никита, не взглядывая на Мишку. Пот градом катил с его лица, и сохранить выражение невозмутимости было трудно.

— А если я выиграю? — опять неуверенно поинтересовался Мишка. Никита только плечом шевельнул: мол, куда тебе… А на самом деле это бабка Алена снова приближалась к нему, и вдаваться в разговоры нельзя было. Мишка постоял-постоял еще немного, потом азарт болельщика растревожил его, и он пристроился ходить рядом с бабкой Аленой. Попытался узнать у нее, как лучше: слева направо обегать куст или справа налево. Но бабка Алена таких тонкостей не знала и оставалась бесстрастной, как настоящий судья.

Часа через полтора, очумелые от скорости и напряжения, друзья с трудом распрямили спины.

— Все, бабушка Алена… — ласково заметил Никита.

— А я гляжу, — сказала бабка Алена, — заморятся не заморятся? Филипп-то, куды ему, — слабее…

— Д-да?.. — зачем-то переспросил Петька.

— Ну! Куды ему, — повторила бабка Алена и, тяжело нагибаясь к лопухам у обочины, добавила: — А я гляжу: заголодают не заголодают?

Петька посмотрел на Никиту. Но Никита глядел мимо — в какую-то одному ему известную точку у синего, в лесах, горизонта.

Бабка Алена достала из лопухов узелок с провизией и толстый запотевший чайник с водой.

— Яж кумекаю: заробятся мужики — надо полдневать… Сальце вот, луку маленько…

— Д-да? — опять некстати переспросил Петька, потом равнодушно заглянул в узелок, первым сердито приложился к чайнику, отдал его Никите, подумал и взял с разостланного платка самый большой кусок сала, еще подумал и взял средний по величине кусок хлеба, потом сел рядом с платком и стал сердито жевать.

• Предыдущая
• 14/63
• Следующая