Жемчужина востока - Хаггард Генри Райдер - Страница 32

• Предыдущая
• 32/54
• Следующая

У ворот осужденную ожидал один из членов Синедриона, тот самый Симеон, который приказал обыскать Мириам и отказался прочесть все письмо Марка.

– Не призналась эта женщина, где скрывается римлянин? – спросил он.

– Нет! – отвечал Халев. – Она говорит, что ничего об этом не знает!

– Так ведите ее наверх.

Поднявшись по узкой каменной лестнице, Мириам и сопровождавшие ее вышли на кровлю здания, где ее подвели к среднему из трех столбов, к которому была прикована тяжелая железная цепь футов 10 длины. По приказанию Симеона Мириам связали руки за спиной, а на грудь повесили надпись, гласившую о ее вине: «Мириам, назареянка и изменница, приговорена умереть здесь, как ей Бог судил, пред лицом друзей ее, римлян». Далее следовали подписи нескольких членов Синедриона, в том числе и деда ее Бенони, которого принудили таким образом дать восторжествовать чувству патриотизма над чувством кровного родства. Затем ее приковали к цепи, после чего Симеон и остальные собрались удалиться и оставить ее одну. Но прежде чем покинуть эту кровлю, Симеон обратился к осужденной:

– Стой здесь, проклятая и презренная изменница, пока кости твои на распадутся в прах! Стой под грозой и бурей, под палящими лучами знойного солнца, проклятая, при свете дневном и во мраке ночи, на поругание и посмеяние римлян и евреев. Дочь сатаны, возвратись к сатане, и пусть тот Сын плотника спасет тебя, если может!

– Пощади, не оскорбляй этой девушки, рабби! Или ты не знаешь, что проклятия – стрелы, которые обрушиваются на голову того, кто их мечет? – вступился Халев.

– Будь моя воля, первая стрела предназначалась бы тебе, дерзкий, который осмеливается учить старших себя! Но знай, что мне известно больше чем ты полагаешь! Быть может, и ты, как она, хочешь вступить в дружбу с римлянами? Что же, скатертью дорога!.. А теперь уходи!

Халев не ответил ни слова, он только взглянул печальным прощальным взглядом на осужденную и тихо произнес: «Прощай! Ты сама этого хотела!»

И Мириам осталась одна в красных лучах огненного заката, прикованная к столбу, словно дикий зверь, с позорной надписью на груди и связанными за спиной руками. С минуту она стояла неподвижно, затем подошла к краю стены и заглянула вниз, во двор Израиля, где собралось много иудейских начальников, старейшин и зилотов, чтобы посмотреть на осужденную. Как только они увидали ее, целый град камней и обломков мрамора с ругательствами и проклятиями полетел в нее, она поспешила отойти к противоположному краю стены, выходившему на двор Женщин. Весь этот двор был обращен теперь в военный лагерь, так как внешний двор, двор Язычников, был уже занят римлянами, и их стенобойные машины почти беспрерывно громили стены двора Женщин.

Настала ночь, но и она не принесла с собой обычной тишины и покоя. Римляне вновь пытались взять стены приступом, так как их тараны (aries) и стенобойные машины оказывались бессильными. Но евреи были все время настороже и почти каждый раз сбрасывали приставные лестницы римлян, как только отважные и неустрашимые легионеры взбирались на стены. Однажды двум знаменосцам удалось взобраться на стены при громких криках торжества римлян, но смельчаки были тотчас же окружены и убиты, а знамена их с насмешкой сброшены со стен разодранными в клочья.

Наконец легионеры принялись наваливать горючий материал к воротам, сделанным из драгоценного кипариса и окованным листами серебра, и стали разводить под ним и подле костры. До этого времени Тит желал сохранить невредимыми как сам храм, так и все его дворы, но, видя, что ничто другое не поможет, решился прибегнуть к содействию пламени. Вскоре серебряные листы на воротах расплавились, а дерево вспыхнуло ярким пламенем. Когда огонь сделал свое дело, римляне бросились тушить там, где им нужен был проход, и через эту брешь словно река, прорвавшая плотину, мгновенно заполонила двор Женщин. Сам Тит въехал в него во главе своих войск и большого отряда всадников. Евреи бежали, ища спасения на уступах ворот Никанора, на стеле и на кровле того здания, где была прикована Мириам. Но на нее теперь никто не обратил даже внимания, над каждым висела смерть.

Римляне же снизу заметили ее, и какой-то воин пустил стрелу, просвистевшую над самой головой девушки. Этот поступок не укрылся от зорких глаз Тита, который тут же приказал привести к себе виновного и, очевидно, выразил ему свой гнев, так как после того никто не пытался более причинить ей вред. Но зато августовское солнце теперь палило ее беспощадно своими жгучими лучами, и несчастная девушка нигде не могла укрыться от них, не имела даже ни капли воды, чтобы утолить мучительную жажду. Она выносила безропотно эту пытку и только ждала вечера с его живительной прохладой.

В этот день римляне не производили новых атак, а евреи не делали вылазок. Во дворе Женщин установили только несколько стенобойных машин и баллист, который метали громадные каменья во двор Израиля по ту сторону стены.

Многие из этих камней с глухим звуком падали на мраморные плиты двора, раздробляя плиту и вздымая облака пыли, другие попадали в густую толпу евреев и ранили или убивали разом десятки людей. Тогда поднимались вопли и стоны и снова смолкали.

Среди притихшей, пораженной смертельным страхом и ужасом толпы бродил тот же безумный Иисус, сын Анны, который встретил Мириам при въезде в Иерусалим, и как тогда, этот грозный пророк взывал все тем же потрясающим голосом:

– Горе, горе тебе, Иерусалим! Горе граду сему и храму сему! Горе народу сему! – и вдруг, смолкнув на мгновение, воскликнул как-то особенно громко «горе и мне!», и не успел еще звук его голоса замереть в воздухе, как громадный камень, перелетев из двора Женщин, упал на него и отскочил, продолжая свое дело уничтожения и разрушения, но пророк, предсказавший в последний момент своей жизни и свою собственную участь, остался нем и недвижим.

Весь день жилые помещения, примыкающие к стене, горели, поджигаемые римлянами. Чад и смрад стояли в воздухе.

Наконец последние лучи заката догорели над вершиной Масличной горы, и белые палатки римлян и бесчисленные кресты с корчившимися на них в предсмертных муках страдальцами, кресты, которыми были утыканы и склоны, и подножие горы; и вся долина Иосафата, насколько только хватал глаз, – все это окуталось легкой дымкой расстилавшегося тумана. Настал благословенный, вожделенный час ночи, обильная роса своей живительною влагой обдала измученную зноем девушку, изнеможенную, и утолила ее палящую жажду. Да, теперь, когда эта обильная роса оседала на мраморный столб, к которому была прикована Мириам, она могла слизывать ее и прохлаждать свой прилипший к гортани язык. Освеженная, обновленная этой ночной росой, Мириам заснула.

Начало светать, но в этот день люди напрасно ждали появления дневного светила. Густой соленый туман наполнил воздух. Мириам благословляла этот туман, зная, что ей не пережить второго дня под палящими лучами солнца. Она уже сильно ослабела, так как не видала никакой пищи уже вторые сутки и не утоляла своей жажды ничем, кроме росы, но, пока туман скрывал солнце, она чувствовала, что жизнь еще не покинет ее.

Под кровом того же тумана Халев ухитрился подойти к воротам Никанора и, хотя взойти на стену не было возможности, так как ворота охранялись и были заперты тяжелыми болтами, все же нашел возможность, привязав к стреле небольшой холщовый мешок, в котором заключалась кожаная • фляга с водой и корка черствого хлеба, забросить все это на крышу здания и так ловко, что стрела с мешком упала к самым ногам Мириам. Девушка зубами развязала шнурки мешка и с жадностью принялась грызть черствый хлеб. Но воспользоваться живительным напитком, заключавшимся во фляге, она не могла, так как руки ее были, связаны за спиной. Мучимая целыми тучами насекомых, мошек и мух, несчастная девушка не имела даже возможности защитить себя от них, будучи лишена возможности владеть своими руками. Вдруг она заметила, что в мраморный столб, к которому она была прикована, были вбиты несколько железных кольев, один из них, очень острый, несколько выдавался, и Мириам пришла мысль, что об него можно перетереть веревку, связывающую ее руки.

• Предыдущая
• 32/54
• Следующая