Ожерелье Странника - Хаггард Генри Райдер - Страница 30

• Предыдущая
• 30/66
• Следующая

Затем она села на кушетку и, закрыв лицо руками, горько заплакала.

В это мгновение я почти любил Ирину. Мне кажется, что она это почувствовала, так как внезапно подняла голову и произнесла:

– Подайте мне эту драгоценность! – Она указала на диадему, валявшуюся на полу. – И помогите мне привести в порядок мои волосы. У меня дрожат руки.

– О нет, – сказал я, подавая ей диадему. – Этого вина я больше не выпью. Я не смею прикоснуться к вам, вы мне стали слишком дороги.

– Что ж, с этими словами, – прошептала она, – и уходите с добром. И помните, что бояться Ирины не следует, ибо, как я сама очень хорошо поняла, именно мне надо бояться вас, о принц среди мужчин!

И с этим я ушел, поклонившись.

На следующее утро, когда я сидел в своем служебном помещении в тюрьме, приводя в порядок дела для сдачи своему преемнику, вошла Мартина – как всегда, неожиданно.

– Как вы ухитряетесь проходить сюда без доклада? – спросил я ее.

– А с помощью вот этого, – ответила она, показав мне руку с браслетом, который был мне знаком, – на нем был вырезан герб императрицы. Я отсалютовал ей со словами:

– Что же мне суждено, Мартина? У вас приказ заключить меня в тюрьму или же убить?

– Заключить в тюрьму или убить? – с невинным видом воскликнула она. – Что же может сделать наш хороший Олаф, чтобы заслужить такую кару? Нет, я пришла, чтобы освободить одного человека из заключения и, возможно, избавить от смерти. А именно: некоего еретика-епископа Бернабаса. Вот приказ о его освобождении, подписанный рукой Августы, согласно которому он и может оставаться в Константинополе столько, сколько захочет, и возвратиться в свою епархию в Египте, когда ему будет нужно. Если он считает, что кто-то его обидел, он может жаловаться, и его жалоба будет рассмотрена без промедления.

Я взял лист пергамента, прочел его и положил на стол со словами:

– Приказ императрицы будет выполнен. Что-нибудь еще, Мартина?

– Да. Завтра утром вы будете освобождены от своих обязанностей и другой комендант – Стаурациус и Этиус сейчас ссорятся по поводу его кандидатуры – займет ваше место.

– А я?

– Вы вновь вернетесь на пост командира личной гвардии, только в ранге полного генерала армии, но об этом я вам уже говорила вчера. Теперь же это назначение утверждено.

Я не произнес ничего, но тяжелый вздох, который я не смог удержать, вырвался из моей груди.

– Кажется, вы недовольны в той степени, в какой это подобает вам, Олаф. Скажите мне теперь, в котором часу вы оставили дворец прошлой ночью? Хотя прислуживать госпоже – моя обязанность, но я задремала в передней. Когда же проснулась и вошла в комнату, я нашла там расшитую золотом одежду, что вы надевали, брошенную на полу, а ваши вещи и доспехи отсутствовали.

– Не знаю, который был час, Мартина, и не упоминайте при мне больше, умоляю вас, об этой отвратительной женской одежде…

– С которой вы плохо обошлись, Олаф, так как она оказалась в пятнах, похожих на кровь.

– Августа пролила немного вина на нее.

– Да, да, моя госпожа рассказала мне эту историю. О том, как вы собрались съесть отравленную фигу, выхватив ее изо рта Константина.

– Что еще вам рассказала госпожа, Мартина?

– Да почти ничего. Она вела себя очень странно прошлой ночью, пока я расчесывала ей волосы, которые оказались спутанными, как будто мужчина занимался их укладкой, – Мартина вглядывалась в меня, а я краснел под ее испытующим взглядом, – и снимала диадему, которая оказалась искривленной. И еще она говорила со мной о замужестве.

– О замужестве? – я чуть не задохнулся от изумления.

– Ну конечно. Разве я неясно выговорила это слово?.. О замужестве…

– И кто сей счастливчик, Мартина?

– О! Не следует ревновать прежде времени, Олаф. Она не упоминала имени своего будущего господина, нашего хозяина, ведь кто бы ни руководил Ириной, если такой найдется среди живущих, он будет править и нами. Все, что она сказала, – это то, что ей хотелось бы найти такого мужчину, который направлял бы, утешал и охранял ее, выросшую в одиночестве, среди множества забот. Также она хотела бы иметь еще одного сына, кроме Константина.

– И кто же этот мужчина, Мартина? Это император Карл Великий или какой-нибудь другой король?

– Нет. Она, кажется, готова поклясться, что видела множество принцев, что все они в конце концов оказывались убийцами и лжецами и что она желает теперь, чтобы это был мужчина благородного происхождения, не более того, но, в то же время храбрый, честный и не дурак. Тогда я спросила ее, как он должен выглядеть.

– И что она на это ответила, Мартина?

– О, она сказала, что он должен быть высоким, возраст – около сорока, со светлыми волосами и бородой, так как она терпеть не может тех женоподобных и выбритых мужчин, которые выглядят наполовину женщинами, наполовину – священниками. Он должен быть осведомленным в военном деле, не хвастун и не забияка, а человек с открытой душой, наученный жизнью и способный учиться дальше. И чем больше я теперь думаю об этом, клянусь всеми святыми… он должен быть таким же мужчиной, как вы, Олаф!

– Ну, таких она может найти сколько угодно, – воскликнул я с деланным смехом.

– Вы так думаете? Что ж, она так не считает, как, впрочем, и я. Да, она говорила, что этот вопрос ее беспокоит. Среди великих на земле такого она не знает, а если выйдет за мужчину низкого происхождения, то это породит зависть и смуты.

– Действительно, так может быть. Несомненно, вы убедились, Мартина, что все так и будет?

– Совсем нет, Олаф. Я спросила ее, какой толк быть императрицей, если она не может поступить по велению своего сердца в выборе супруга, что является очень важным вопросом для женщины. Я сказала ей еще, что уж если она так боится, то можно подумать о тайном браке, что будет честным способом решить дело. А о замужестве всегда можно объявить, когда позволят обстоятельства…

– И что Августа ответила на это, Мартина?

– Она пришла в очень хорошее расположение духа, назвала меня преданной и умной подругой, подарила мне красивый драгоценный камень и сказала, что завтра пошлет меня с поручением. Без сомнения, речь шла о поручении, которое я сейчас выполняю, так как другого я не получила. Затем она заявила, что, несмотря на все тревоги из-за Августуса и его угроз, она этой ночью будет спать лучше, чем в любую другую ночь, поцеловала меня в обе щеки и бросилась на колет; перед своим молитвенным столиком, когда я оставляла ее. Но почему вы выглядите таким печальным, Олаф?

– О! Я не знаю. Разве что я нахожу жизнь трудной, полной ловушек, которых так сложно избежать.

Мартина оперлась локтями на стол и уставилась на меня широко раскрытыми быстрыми глазами, пронзавшими меня подобно острым гвоздям.

– Олаф, – произнесла она. – Ваша звезда пока высоко сияет над вами. Не сводите с нее глаз, следуйте ей и никогда не думайте о ловушках. Это может вас завести Бог знает куда.

– На небеса, скорее всего, – высказал я догадку.

– Что ж, вы не побоялись отправиться туда, когда были готовы съесть отравленную фигу прошлой ночью. Может быть, и на небеса, но царской дорогой. Можете думать что вам угодно, но женитьба – это достойное предприятие, особенно если мужчина женится на ком следует. А теперь – до свидания. Мы встретимся во дворце, где вы должны быть завтра утром, не раньше, так как я сейчас занимаюсь оборудованием ваших новых покоев в правом крыле дворца. И хотя рабочие будут трудиться всю ночь, раньше этого времени они не закончат. До свидания, генерал Олаф! Ваша слуга Мартина салютует вам и вашей звезде…

И она сделала реверанс, причем ее колени почти коснулись земли…

Мне припоминается, что на следующий день прибыл мой преемник на посту коменданта тюрьмы. Кто им стал, я сейчас не помню. И я передал ему свою должность и обязанности. Но, прежде чем это сделать, я позаботился о том, чтобы накануне вечером был освобожден Бернабас. В его камере я прочитал приказ Августы о его освобождении.

• Предыдущая
• 30/66
• Следующая