Мечта Мира - Хаггард Генри Райдер - Страница 34

• Предыдущая
• 34/39
• Следующая

Приказание царицы было исполнено. Менепта одели в смертные одежды и посадили на колени Озириса, где он должен был оставаться один день и одну ночь. А глашатаи стали обходить весь город, вызывая всех женщин к закату в храм Озириса. Кроме того, Мериамун разослала рабов по десяти и двадцати человек собирать по всему городу дрова, щепки и прутья, вообще всякий горючий материал, приказав нести все это во двор, смежный с храмом Гаттор.

Между тем измученный слишком быстрым бегом верблюд жреца Реи не выдержал и на обратном пути, не достигнув города, упал и не мог уже подняться. Тогда Реи докончил путь пешком. Когда он никем незамеченный в своем нищенском рубище тихонько пробирался по улицам Таниса, его слух был поражен плачем женщин. Осведомившись у одного прохожего, какое новое несчастье обрушилось на Кеми, и узнав, что умер Фараон, Реи тотчас же угадал, кто его убийца. Возмущенный старик хотел пойти прямо во дворец упрекнуть царицу и затем принять смерть от ее руки, но затем одумался и поспешил туда, где он скрывался; закусив, чтобы восстановить силы, и, сбросив с себя рубище, оделся в чистые одежды, поверх накинул покрывало старой старухи, потом вмешался в толпу женщин, спешивших теперь к храму Озириса.

Солнце уже зашло, и факелы были зажжены, чтобы осветить мрак громадного мрачного храма Озириса. Завеса святилища была задернута, а самый храм представлял собою море голов с поднятыми вверх лицами. Вот двери храма закрыли и заперли на засовы, и из-за завесы раздался голос: «Слушайте!»

И все смолкли. Тогда завеса святилища отдернулась, и огонь, горевший на жертвеннике, осветил каменное изображение Озириса, на коленях которого сидел мертвый Фараон Менепта. Как каменная фигура Озириса, так и покойник были запеленаты в погребальные пелены, и в руки их были вложены скипетр, жезл и бич как у одного, так и у другого. Рядом с идолом Озириса стоял черный мраморный трон, на котором восседала теперь царица Мериамун во всем своем великолепии и красоте, в полном царском одеянии и двойной золотой короне Кеми, с змеею уреуса на голове, с хрустальным крестом жизни в руке и в пурпурной мантии, из-под складок которой сверкали глаза Змия, обвившего ее стан.

Некоторое время она хранила молчание, затем, возвысив голос, начала:

– Женщины Таниса, пусть каждая из вас убедится в том, что среди вас нет ни одного мужчины, чтобы он, увлекаемый своим безумием, не выдал ненавистной ложной Гаттор нашей тайны! Бедствие за бедствием обрушились на Кеми: наши первенцы убиты невидимой рукой; наши рабы ограбили нас и бежали; наши воины и колесницы поглощены волнами Чермного моря; варвары, подобно саранче, унизали наши берега. И все это из-за того, что ложная богиня водворилась в Кеми. Она отнимает у нас наших мужей, сыновей, братьев, женихов, даже жрецов, служителей других богов. Все смотрят на ее красоту и идут на смерть. Не права ли я?

– Увы, царица, ты говоришь правду! – послышалось в толпе.

– Все мы страдаем из-за нее, но всех больше потерпела я. Из-за нее мой единственный сын умер, мои рабы бежали, а теперь отнят у меня и возлюбленный, незабвенный супруг! Вспомните, ведь он был ваш царь! – И Мериамун, закрыв лицо свое руками, казалось, плакала или молилась.

– Я умоляла богов, – продолжала она после некоторого молчания, – чтобы они открыли нам через мертвые уста Фараона, из-за кого мы страдаем, и боги обещали мне дать ответ, такой ответ, который убедил бы всех вас!

С этими словами Мериамун, привстав со своего трона, обратилась к мертвецу, сидевшему на коленях Озириса.

– Умерший Фараон! Великий Озирис! Владыка преисподней, первейший из сонмища мертвых, услышь меня и прояви себя через уста того, кто был велик на земле! Проговори его устами языком смертных, чтобы эти женщины могли слышать и понять слово твое. Скажи, кто источник всех наших бедствий? Скажи нам, царь умерших, ты, живущий вечно!

И вот пламя на жертвеннике вдруг погасло, и воцарилось гробовое молчание; мрак окутал святилище, мрачную статую Озириса и белевшее во мраке мертвое лицо Фараона. Затем пламя вдруг вспыхнуло, словно молния, и осветило лицо мертвеца; губы его шевельнулись, и послышался замогильный, сиплый голос, произнесший эти слова:

«Та, которая была проклятьем ахеян, которая была роком Илиона; та, что восседает теперь в храме Гаттор, которой ни один мужчина не может нанести вреда и перед которой все они бессильны, она призывает гнев богов на страну и народ Кеми. Я сказал».

Последние отзвуки этих слов замерли среди мертвой тишины и безмолвия храма; суеверный страх охватил всех собравшихся здесь женщин при звуках голоса мертвеца, так что многие попадали лицом в землю, а другие закрывали лицо руками, чтобы не видеть и не слышать.

– Слышите, сестры! – воскликнула Мериамун. – Поспешим же к храму Гаттор! Мужчины бессильны против нее, но мы не просим и не нуждаемся в их помощи, так как все они ее рабы. Мы сами избавим себя от нее; у нас хватит силы и мужества забыть нашу женскую кротость и мягкость и вырвать с корнем эту тлетворную красоту из родной страны. Пойдем исожжем храм Гаттор; тогда жрецы ее погибнут у алтарей, а красота этой ложной богини растает, как воск в горниле, от пламени нашей ненависти! Скажите, сестры, дочери Кеми, готовы ли вы идти за мной и выместить наши слезы и наш позор на этой бесстыдной, ложной Гаттор, наши бедствия и горе– на источнике всех этих бедствий и горя, наших убитых – на убийце!

Тысячи женских голосов ответили ей в один голос, слившийся в один протяжный крик ярости:

– Готовы, Мериамун! Готовы идти за тобой, все до одной! Веди нас к святилищу Гаттор. Тащите огонь! Идем, идем к святилищу Гаттор!

Реи-жрец все слышал и, прокравшись сквозь обезумевшую от бешенства толпу женщин, побежал из храма, мучимый страхом и стыдом. Он хорошо знал, что фараон умер не от руки Гаттор, а от руки самой царицы Мериамун; знал, что не бог говорил мертвыми устами Менепты, а колдовство той, которая была всех женщин искуснее и опытнее в деле колдовства, познания Змия, знал, что Мериамун хочет уничтожить Гаттор по той же причине, по какой она отравила Фараона: чтобы стать женою Скитальца!

Реи был человек богобоязненный и справедливый, и сердце в нем болело от сознания развращенности и зла той, которую он с раннего детства любил, как родное дитя. Он поклялся в душе, если только успеет, предостеречь Елену, рассказать ей все, что сделала Мериамун и что поручил передать ей Скиталец. Старые ноги его заплетались, до того он спешил; наконец, едва переводя дух, добежал он до врат храма Гаттор.

– Что тебе надо, старуха? – спросил его жрец, охранявший врата.

– Пропусти меня к бессмертной Гаттор!

– Ни одна женщина никогда не переступала этого порога и не старалась увидеть Гаттор!

Но Реи поспешил сделать жрецу таинственный условный знак посвященных в сокровенные тайны познания истины, и тот пропустил его, немало удивленный, что женщина могла принадлежать к числу посвященных в тайные науки.

Благополучно пройдя и через внутренние двери храма, Реи очутился перед дверью алебастрового святилища, освещенного огнями изнутри. Осторожно и робко приподняв бронзовую щеколду, он вошел в святилище, шепча молитву, чтобы не быть сраженным невидимыми мечами, и вот достиг, наконец, самой завесы. На этот раз оттуда не доносились звуки песни Гаттор. Когда Реи, раздвинув слегка завесу, очутился в самом Святом Святых храма, то увидел богиню, сидевшую не за своей обычной пряжей, а печально опустив руки на колени и, по-видимому, далеко уносившуюся в мечтах. Она даже не заметила его прихода, и только когда Реи, приблизившись к ней, пал перед нею на колени и распростерся на земле, Елена очнулась и спросила его:

– Кто ты, нарушивший в такой неурочный час мое уединение? Неужели ты в самом деле женщина и пришла ко мне, смертельному врагу всех женщин?

– Я – не женщина, Бессмертная Царица! Я – старый жрец Реи, которого ты, может быть, помнишь! Я осмелился нарушить твое уединение, чтобы предупредить тебя о грозящей тебе опасности от руки царицы Мериамун, а также передать тебе то, что мне поручил тот, кого мы здесь называли Скитальцем.

• Предыдущая
• 34/39
• Следующая