Смерть раненого зверя с тонкой кожей - Александер Патрик - Страница 22
- Предыдущая
- 22/50
- Следующая
– Я помню все и всегда. И я не имею и не имел привычки пить с чужими в кабаках для деклассированной публики на городских задворках. Я даже не разговариваю с ними, и, черт побери, каждый раз, когда они пытаются заговорить со мной, немедленно и параноидально начинаю что-то подозревать. Я отлично умею оставаться в тени, была большая практика. Слишком большая.
– А что с этими нечистыми на руку чиновниками? Они там на каждом шагу. Может быть, ты дал взятку не тому или не дал тому, кому следовало.
– Западная Африка – это моя территория. Я знаю, кого подкупать, когда и сколько давать.
Смит снова театрально развел руками.
– Я просто ищу объяснение.
– В отличие от полиции Нжала, ты ищешь не там, где нужно. Они знали, что ищут. Потому что им кто-то слил информацию.
– Это твое предположение. Но ты не знаешь наверняка.
Улыбка Эббота стала еще сдержаннее и еще печальнее.
– Если бы ты был на моем месте, Фрэнк, учитывая все обстоятельства, каково было бы твое предположение?
– Точно такое же, как и у тебя, вне всякого сомнения. Но это не значит, что это правда.
– Отличный ответ, Фрэнк. Тебе нужно было стать политиком.
– Ричард, ты должен признать, что есть возможность, какой бы слабой она ни казалась, что ты неправ.
– О, да, такая возможность есть, но...
Смит поднял руку.
– Погоди. Давай выпьем. Сейчас как раз самое время.
Эббот пожал плечами. Смит тянул время, ища оправданий, которые не имели никакого значения. Если бы он только знал, как мало они значили. Впрочем, они, конечно, имели значение для него самого. Старина Смит, как ветеран Службы, до последнего защищал Департамент, или, скорее, свою в него веру. Смит достал из шкафа бутылку и два бокала.
– Кто это сказал, что вино должно быть красным? Это Марциллак из местечка под названием Конк на юго-западе Франции. Когда-то мне пришлось проехать триста километров, чтобы достать ящик...
Он на автомате продолжал говорить о вине. Ему нужно было время, чтобы подумать, время, чтобы найти способ перехватить у Эббота как психологический, так и физический контроль над ситуацией.
– Это единственное французское вино из винограда Пино Нуар, которое производят за пределами Бургундии. К тому же, дешевое. Знаешь, цена/качество. Шесть с половиной франков за бутылку.
Он поднял стакан.
– Cheers!Твое здоровье!
Они сидели, потягивая вино, в этой элегантной комнате, освещенной вечерним солнцем, заглядывающим в высокие окна с маленькими решетчатыми стеклами, слушая приглушенный шум машин, доносящийся с Куинз Гейт. Смиту казалось, что в этой мирной и цивилизованной обстановке им следовало говорить о вине, женщинах, поэзии или об упадке литературы, но никак не об убийстве.
– Ричард, мы знаем, что любое правительство способно на грязные трюки, но я просто не могу поверить, что наше правительство намеренно и хладнокровно позволило, чтобы тебя пытали и убили только из-за каких-то экономических и политических преимуществ.
– Что ж, тут наши взгляды на Контору расходятся. В любом случае, в этом не было ничего намеренного или хладнокровного. Наоборот, они выжидали, полемизировали и вообще всячески теряли время, как и любой комитет, пока, наконец, решение не было им навязано.
– Комитет? Какой комитет?
– Я не знаю. Но это решение несомненно было принято комитетом. Начальников служб безопасности или Начальников служб разведки или каким-то другим. Они там все не слишком умны, но, по крайней мере, джентльмены. Кроме одного. Всегда есть один очень толковый, но не совсем джентльмен или совсем не джентльмен. Он-то и сказал: "Наш единственный выход – сдать несчастного ублюдка". Все джентльмены в ужасе всплеснули руками и возразили: "Достойные парни так не поступают". Но слишком умный сказал: "Погодите, погодите, мы сдадим его, а потом выкупим обратно. Мы сделаем получение нашего агента обратно условием сделки с Нжала. Так же, как мячик всегда возвращается обратно, если улетел через забор к соседям". Ну и после пары бокалов дорогого выдержанного портвейна, все уже уверены, что это чудесная идея.
Эббот допил свое вино.
– Ты прав. Оно ничего, – сказал он. – Можно мне еще?
Смит снова наполнил его бокал.
– Послушай, Ричард...
– Проблема заключалась в том, что Нжала не стал играть. Да и с чего ему? Все козыри все равно были у него. И хотя он и восхищается утонченными старыми английскими джентльменами с безопасного расстояния, он им не доверяет. Что, впрочем, неудивительно. Сначала они сажают его в тюрьму как политического агитатора, затем выпускают и искренне ему улыбаются. Затем пытаются его убить. Теперь они снова улыбаются. Даже такой толстокожий придурок, как Нжала, не может не почувствовать легкого беспокойства. Поэтому он настаивает на любом преимуществе и каждом заложнике.
Фрэнк Смит стоял, держа в руках бутылку. Он налил себе еще вина и сел.
– Ричард, то, что ты говоришь, это в большой степени предположение, и все же есть возможность, как ты сам признал, что ты ошибаешься.
– Ты имеешь в виду в том, что меня сдал Лондон?
– Да.
Смит почувствовал, что наконец-то чего-то добился. Он глотнул вина и наконец-то, впервые за сегодняшний день, почувствовал небом его мягкий и тонкий вкус с фруктовым послевкусием.
– А какое это имеет значение?
– Самое непосредственное, разве нет?
– Фрэнк, моя цель очевидна. Мне казалось, что я все объяснил, месть – не единственная моя цель.
Вино во рту Фрэнка вдруг стало кислым.
– Тогда что тобой движет? Убеждение?
Эббот медленно кивнул.
– Убеждение в том, что Нжала заслуживает того, чтобы умереть. То убеждение, которое вы вместе с начальником Департамента с такими муками во мне взрастили. В конце концов, я всего лишь действую согласно политике Департамента и по его приказу.
– Ричард, это было больше двух лет назад. С тех пор политика изменилась, времена изменились, изменились обстоятельства, отношения, все изменилось...
– Кроме Нжала. Он – единственная константа во всем уравнении. И он все тот же. По-прежнему убийца, по-прежнему тиран, по-прежнему фашист.
– Только не это слово, Ричард, оно банально и сейчас на устах у каждого подростка-хулигана, обозленного на общество, и у каждого Большого Брата, насилующего свою маленькую соседку.
– Вы уже сами довольно быстро научились его использовать. Ты и начальник Департамента в том роскошном загородном особняке на берегу Темзы. Он фашист. Абсолютно безжалостный, абсолютно безответственный. Он развяжет войну в Африке, как Гитлер в Польше, как Муссолини в Абиссинии. Убей одного человека, и ты спасешь тысячи, а может, и миллионы, если в игру захотят вступить Советы и Америка... И так далее. И так далее.
– У нас был случай, знаешь ли. Был риск войны. Огромный риск.
– Риск войны есть всегда. Это как венерические заболевания.
– Я имею в виду конкретный риск. Конкретная ситуация. Но к счастью, в последний момент он передумал.
– Завтра он может снова передумать. Или на следующей неделе. Или на будущий год. И снова будет кризис, еще одна угроза. Что, не согласен?
Смит не делал попытки ответить.
– Если было правильно убить его два года назад, то будет правильно убить его и сейчас. Если, конечно, все это изначально не преследовало иную цель.
– Может быть, – медленно произнес Смит, – не было правильным убивать его два года назад.
– Пет? Но вы убедили меня в этом. Он заслуживает смерти, говорили вы. Начальник Департамента. Вы все. Это честь для тебя, для нас, для страны. И были правы, это я вам говорю. Без эмоций и со стопроцентной уверенностью.
Он говорил спокойным, доверительным тоном.
– И он умрет.
– Ты представляешь, какой ущерб ты нанесешь стране?
– Я знаю какой ущерб страна нанесла мне. И теперь ей придется увидеть последствия своих действий, так же, как и нам всем.
– Ричард, все, что ты пытаешься сделать, – это оправдать убийство.
- Предыдущая
- 22/50
- Следующая
