Влюбленные мошенники - Гэфни Патриция - Страница 3
- Предыдущая
- 3/91
- Следующая
– Я был бы рад предложить свою помощь, – проговорил он с грустью, – да боюсь, что буду вам скорее помехой, чем подспорьем. И все же, если вы полагаете…
Ковбой перебил его каким-то невразумительным ругательством.
– П'шли, – скомандовал он и, шатаясь, выбрался из кареты.
– Мы мигом, – бодро заверил монахиню мистер Суини и выпрыгнул следом.
Оставшись наедине с мистером Кордовой, сестра Августина поспешила воспользоваться благоприятной ситуацией: живо расстегнула спереди тяжелый льняной балахон, в котором потела, как портовый грузчик, и принялась обмахиваться ладонью, словно веером. При этом она опять невольно загляделась на сидевшего напротив слепого, хотя в ярко-синих стеклах не было видно ровным счетом ничего, кроме ее собственного отражения.
Любуясь его высоким умным лбом, аристократическим орлиным носом и чувственным ртом, она просто умирала от желания узнать, какого цвета глаза скрываются за темными очками. Карие, должно быть. Ведь волосы у него темно-каштановые, почти черные. Отец испанец и мать англичанка. И все эти бесконечные акры земли на ранчо к югу от Монтерея. От одной мысли об этом душа сестры Августины вновь преисполнилась христианского милосердия.
– Жаркий выдался день, – заметил он.
– Уж это точно, – отозвалась она, продолжая обмахиваться изо всех сил.
Он повернулся к окну, показывая ей свой гордый орлиный профиль, и глубоко втянул ноздрями воздух:
– Это маки цветут?
Она выглянула в окно, следуя за его невидящим взглядом.
– Да, их тут целое поле. Вон там, рядом с дубовой рощей. Футах в тридцати отсюда.
Его губы искривились в горькой усмешке. Она предположила, что в эту минуту он сидит с закрытыми глазами и пытается воскресить в памяти образ алых цветов. Ей хотелось сказать что-нибудь в утешение, но нужные слова не шли на ум. Какой же это ужас – потерять зрение! Да если бы она вдруг ослепла и кто-то сказал ей, что на то воля Божья, она прокляла бы того, кто это произнес.
– Мне бы тоже хотелось внести свою лепту в сохранение вашего сиротского приюта, сестра. Смею надеяться, что сумма не покажется вам слишком скромной.
– Благослови вас Господь, мистер Кордова, – смиренно откликнулась сестра Августина.
Мысленно она издала торжествующий клич и даже потрясла в воздухе обоими кулачками, точно боксер, вырвавший победу в призовом матче.
Мистер Кордова вдруг закашлялся и поспешно прикрыл рот рукой.
– Надеюсь, у вас есть карточки для пожертвований или бланки почтового перевода?
– Думаю, да. Сейчас достану один для вас. Сестра Августина открыла свой кошель и провела большим пальцем по солидной пачке бланков для пожертвований.
– Пожалуй, дайте его мне, когда мы остановимся на ночлег.
– Разумеется.
– Возможно, мне придется попросить вас, сестра, о помощи в оформлении перевода. Сумма прописью и тому подобное.
Матерь Божья! Сестра Августина крепко-накрепко зажмурилась и произнесла ровным голосом, хотя ей хотелось петь:
– Сочту за честь помочь вам, мистер Кордова. Когда радостное возбуждение несколько улеглось, она вспомнила, что пистолет по-прежнему врезается ей в ногу. Покосившись в окно и убедившись, что горизонт чист, сестра Августина потихоньку, стараясь не шелестеть юбками, подтянула кверху тяжелый балахон и закатала штанину панталон на правой ноге. Так и есть, «дерринджер» съехал с положенного места; она передвинула пистолетик на бок, где ему и надлежало быть. Ах, если бы можно было стянуть с ног толстые, жаркие, уродливые черные чулки! На коже остался ноющий красный рубец от пистолетного ствола. Она принялась растирать его обеими руками, не переставая сердечно улыбаться мистеру Кордове, хотя он не мог видеть ее улыбки.
Снаружи захрустел гравий. Не успела она одернуть подол и придать лицу подобающее Божьей невесте выражение, как дверцы дилижанса с обеих сторон распахнулись и Суини с ковбоем забрались внутрь. Возница щелкнул кнутом, и карета тронулась.
Ей понравился отель «Саратога» – небольшой и опрятный, в отличие от тех, к которым она привыкла за последнее время. Мужчины, как истинные джентльмены, пропустили ее вперед при регистрации, чему она несказанно обрадовалась, так как мечтала лишь о том, чтобы сбросить с себя одежду, остыть и вымыться – именно в таком порядке. Тем не менее она заставила себя задержаться у стойки администратора, любуясь для виду семейной фотографией хозяина с детьми, чтобы узнать, в какой номер поместили мистера Суини. В семнадцатый? Стало быть, через четыре двери от нее. Очень кстати!
Оказалось, что в ее небольшом номере на втором этаже имеются все удобства, да плюс к тому еще обои без пятен и не слишком вытертый ковер от стены до стены. Она швырнула чемодан на широкую кровать, решив, что еще успеет распаковать вещи, и, напевая себе под нос «Господь добр, Господь милосерден», сбросила с себя монашеские одежды: балахон, покрывало, четки и крест, а затем и башмаки, чулки, сорочку и панталоны. Хорошо еще, что монахиням не приходится носить корсет. Вот уж, поистине. Бог миловал! Ну-с, настоящую ванну она примет попозже в общем помещении в конце коридора, а пока хватит с нее для полного блаженства кувшина воды на умывальнике. Сестра Августина распустила волосы, и они водопадом заструились по плечам. Даже если намокнут – не беда, она опять уберет их под монашеское покрывало перед тем, как спуститься к ужину, и дело с концом. Продолжая беспечно напевать, она обтерла мокрым полотенцем лицо и шею, с наслаждением ощущая, как ручейки холодной воды стекают по плечам и груди. Случайно поймав свое отражение в зеркале над умывальником, она припомнила слова Генри и улыбнулась.
– Ты ангел во плоти, – утверждал Генри. – Да они вывернут карманы наизнанку ради такого прелестного личика.
Какой-то скребущий звук, раздавшийся в коридоре, заставил ее насторожиться. Она застыла на месте, не понимая, что он мог означать. Звук приближался: странное прерывистое царапанье и постукивание. Вот он уже у самой двери. Пока она пыталась вспомнить, заперлась ли изнутри перед тем, как разоблачиться, кто-то повернул ручку, и дверь распахнулась настежь.
– Мистер Кордова! – воскликнула она, каким-то чудом удержавшись от визга.
– О, прошу прощения! Это вы, сестра? Вежливый, невозмутимый, он стоял на пороге, описывая в воздухе дугу тростью.
– Я готов поклясться, что правильно сосчитал двери! Клерк сказал – третья справа… должно быть, я одну пропустил. Вы мне не поможете?
Вся съежившись в отчаянной и безнадежной попытке прикрыть грудь согнутым локтем, а остальное – растопыренной ладонью, она казалась сама себе Евой после грехопадения.
– Я… гм… я не совсем одета.
Мистер Кордова смутился, но, вместо того чтобы тактично ретироваться, повернулся и захлопнул дверь ногой: руки у него были заняты двумя громоздкими чемоданами и тростью.
– Искренне извиняюсь, – повторил он со своим чарующим английским акцентом, – я, наверное, поставил вас в ужасно неловкое положение.
Она судорожно перевела дух.
– Но вы же понимаете, вам незачем смущаться.
Все это он проговорил с такой горечью, с таким самоотречением, что у сестры Августины больно сжалось сердце. К тому же он, безусловно, был прав. Чувствуя себя законченной дурой, она опустила руки, выпрямилась и сказала как ни в чем не бывало:
– Вы совершенно правы. Я просто не подумала. Ей даже захотелось извиниться за свою бестактность, но она прикусила язык. Разумеется, он не мог ее видеть, она это прекрасно понимала, но… все-таки ей было мучительно неловко стоять в чем мать родила перед незнакомым мужчиной. Впервые за все время она даже порадовалась, что на нем непроницаемые очки: пусть он слеп, но встретиться с ним взглядом в эту минуту она не пожелала бы ни за какие блага мира. Пришлось сделать несколько семенящих шажков назад, к постели.
– Прошу меня извинить…
– Нет, это я прошу меня извинить!
Он попятился, давая ей дорогу, и она прошла в одном шаге от него, чувствуя, как с головы до ног покрывается гусиной кожей.
- Предыдущая
- 3/91
- Следующая
