Лили (Том 2) - Гэфни Патриция - Страница 36
- Предыдущая
- 36/53
- Следующая
– Да что с тобой? Все хорошо. Лили, все в порядке, а что не в порядке, то можно исправить! Выйди на солнышко, прогуляйся, а там и на божий свет веселей видеть станешь! Негоже тебе киснуть тут целый день! Что ты, в самом деле, монашка в келье?
Лили сбросила с плеча ласково похлопывающую руку Лауди и вскочила на ноги.
– Ладно! – вскричала она, бросив вязанье на кресло. – Я пойду гулять! Давно надо было бежать со всех ног, чем сидеть и слушать, как ты меня пилишь!
В четыре шага Лили пересекла комнату, схватила свою соломенную шляпку и, выходя, в сердцах хлопнула дверью.
– Пошли, Габриэль! Пойдем на эту чертову прогулку!
Габриэль гонялся за бабочкой среди голубых незабудок, росших по обеим сторонам от дорожки. В крошечном садике перед коттеджем управляющего анютины глазки и лаванда были уже в полном цвету. Лили успокоилась: она даже не заметила начала цветения. Вдоль подъездной аллеи кивали головками цветы страстоцвета, воздух был напоен медовым ароматом вереска, клевера и кипрея. Прячась в тени папоротников и пышных мхов, лиловые фиалки боролись за жизнь с бледно-желтыми примулами. Красногрудая малиновка, усевшись на зеленую ветку ивы, подала голос, заглушая щебечущих в небе жаворонков.
Постепенно Лили замедлила шаг и свернула на тропинку, ведущую к озеру. Она не сомневалась, что в этот час там никого, кроме нее, не окажется. Вспугнутый ею заяц вскочил, перевернулся в воздухе и дал деру. По кустам утесника, стоявшим вдоль дороги, взбирались толстые волосатые гусеницы, а на высокой орешине пара рыжих белок во всю прыть гонялась за третьей.
Тяжело ступая. Лили прошла по мягкому и чистому, позлащенному солнцем приозерному песку к своему любимому плоскому камню и села в двух шагах от ослепительно синей воды.
– Не смей больше приносить мне дохлую рыбу! Слыхал?
Габриэль даже не подал виду, что эти слова обращены к нему, и неспешно побрел прочь. Вскоре он скрылся среди разбросанных по берегу черных валунов.
Лили сбросила туфли и вытряхнула из них песок. Солнце пригревало ее ноги. Через минуту она поднялась и сняла чулки. А уж оставшись босиком, невозможно было удержаться от соблазна окунуть ноги в воду. Ей пришлось от неожиданности отпрянуть: хотя весна и пришла в Корнуолл, вода в Пиратском пруду все еще была холодная, как лед.
Она опять села на камень, стряхнула мокрый песок с подошв и задумалась. Может, Лауди и вправду обиделась? Но ее болтовня могла бы и святого вывести из терпения! Конечно, Лауди желает ей добра… Но подобные мысли лишь усугубляли у Лили чувство вины. Лауди не одобряла выбранный ею для себя распорядок, считала его “чудным”. Со своей точки зрения она, наверное, была права, но Лили нарочно устроила свою жизнь в Даркстоуне так, чтобы ее дни проходили безрадостно и скудно. Вот уже два месяца она была гостьей в поместье виконта Сэндауна, но гостьей чрезвычайно странной, замкнутой, редко показывающейся на глаза. Жила она в коттедже мистера Кобба в полном одиночестве, почти не выходила наружу и ни с кем не разговаривала, кроме Габриэля и своего ребенка. Замечая в себе явное сходство с Меро, Лили иногда в шутку говорила Габриэлю, что ему, видно, на роду написано жить в заброшенных домиках с чудаковатыми одинокими женщинами.
Она закрыла глаза и откинулась назад, упираясь руками в песок и запрокинув подбородок к солнцу, полной грудью вдыхая свежий воздух. Солнце чудесно пригревало, его тепло проникало прямо до костей. Огонь камина, топившегося в ее комнате день и ночь, никогда не согревал ее так. Возможно, Лауди права, ей следует чаще бывать на воздухе. И не только по ночам, когда можно не опасаться встречи с кем-нибудь. Особенно с Дэвоном.
Кстати, прошлой ночью эта стратегия ее подвела. Она гуляла по мысу незадолго до полуночи и внезапно увидела перед собой его высокую, широкоплечую фигуру за одним из поворотов тропинки. Ночь была темна, он стоял к ней спиной, глядя на воду. За три дня до этого, впервые за несколько недель, он постучался в ее дверь и предложил поужинать с ним и с Клеем. Лили решительно отказалась и отослала его прочь. Прошлой ночью ей стало неловко: она не ожидала так скоро увидеть его вновь и решила потихоньку удалиться, но тут он внезапно обернулся и заметил ее. Долгое время оба молчали и вдруг заговорили одновременно.
– Извините, я вас не заметила…
– Сегодня слишком темно для прогулок в одиночестве…
Оба смущенно умолкли и опять стали вглядываться друг в друга в темноте.
– Ну что ж… – сказала Лили, собираясь уйти.
– Может, прогуляешься со мной? – торопливо предложил Дэвон. – Зачем?
Он выпрямился, и в его голосе зазвучали саркастические нотки. Эту язвительную интонацию, которую Лили ненавидела всей душой, Дэвон часто использовал в последнее время в разговоре с нею.
– Потому что на дворе весна, ночь теплая, а нам все равно идти в одну и ту же сторону.
– Причины веские, что и говорить, – ответила она после напряженной паузы. – Тем не менее я отказываюсь. Спокойной вам ночи.
– И вам спокойной ночи.
Он отвесил ей преувеличенно вежливый поклон, и Лили явственно различила в его дыхании сильный и ни с чем не сравнимый залах алкоголя.
– Будьте осторожнее по дороге домой, – резко бросила она. – Вы не в себе.
– Что вы говорите? А где же я? Она презрительно пожала плечами и повернулась, чтобы уйти, но он схватил ее за руку и удержал.
– Ты ведь не станешь плакать, если я грохнусь с этого проклятого утеса?
Огромным усилием воли Лили заставила себя сдержаться и не выдернуть руку. Не обращая внимания на горечь, невольно сквозившую в его шутовском вопросе, она сделала вид, будто всерьез обдумывает ответ, и в конце концов ясно и отчетливо произнесла:
– Нет.
Его пальцы разжались. Подобрав подол, Лили поспешила прочь.
* * *
Вернувшийся без добычи Габриэль положил тяжелую голову ей на колени и позволил почесать себе за ушами. Чарли взбрыкнул (она назвала ребенка Чарли в память о своем отце), и Лили рассеянно погладила живот свободной рукой. Вчера она причинила боль Дэвону, и теперь с грустным вздохом вынуждена была признать, что ее глупое сердце скорбит об этом. Лили старалась уверить себя, что пострадала только его гордость; однако жестокость была не в ее натуре, и ей не нравилось причинять людям боль. Даже такому человеку, как он.
Лили не хотела признаться себе самой, как сильно взволновали ее эти встречи: две за четыре дня. Лили не упускала возможности сказать Дэвону, чтобы он оставил ее в покое, но ей становилось невыносимо тяжко, когда он покорно уходил. Даже на болотах после смерти Меро она так не страдала от одиночества, как здесь в поместье. При каждой встрече с Дэвоном она как будто вновь оживала, хотя ничего, кроме горечи, она Не испытывала.
Решимость ей не изменила: она по-прежнему не питала к Дэвону иных чувств, кроме презрения, и все еще хотела оставить его при первой же возможности. Какая низость с его стороны – использовать Клея как предлог, чтобы с нею увидеться! В своем добровольном затворничестве Лили чуть ли не больше всего страдала от невозможности увидеться с Клеем. Ей было неловко, потому что о его медленном выздоровлении она узнавала лишь от Лауди да от миссис Кармайкл, новой экономки, а сама так и не навестила его.
Лили попыталась успокоиться и разобраться в своих мыслях. Слишком часто ей приходилось расстраиваться и огорчаться – это могло повредить малышу. Она прислонилась спиной к нагретой солнцем скале, свесив одну руку и ощущая под пальцами влажный нос Габриэля. Но слезы навернулись на глаза так неожиданно, что она не успела совладать с собой: опять ее охватило чувство безысходного горя. “Прости, Чарли”, – прошептала Лили, сама не зная, за что просит прощения и почему чувствует себя такой виноватой. Правила, установленные ею для себя на срок ожидания, больше не работали, защитные барьеры, которые она возвела вокруг себя, начали рушиться, и тут уже ничего нельзя было поделать. Возможно, на ее теперешнем состоянии сказывался приход весны, но самым невыносимым было тяготившее ее одиночество. Затворничество стало для нес медленной пыткой, но Лили считала, что только такой ценой сможет обрести спокойствие и уверенность и то, чего больше всего на свете жаждала ее душа, – покой.
- Предыдущая
- 36/53
- Следующая
