Легкий кораблик — капустный листок - Галахова Галина Алексеевна - Страница 12

• Предыдущая
• 12/27
• Следующая

Возвращаясь из школы домой, Ванька повстречал у ворот друзей. Они выстроились перед ним в шеренгу, и он прошелся перед ними как главный… Он, как посланный от них разведчиком, признался:

— Там совсем и не страшно! Завтра, пожалуй, еще схожу!

Анжела оставила Ваньку с Анной Кирилловной и побежала искать свой класс. 4-й «в» стоял под большим кленовым листом.

— Эй, смотрите, Утиль Тряпичница ползет! — закричал Красномак. Уж как он ее заметил — неизвестно. Он стоял к ней спиной и держал плакат с кленовым листом.

Анжела покраснела, как лист на плакате, — все глаза были устремлены на нее.

— Здравствуйте! — неслышно сказала Анжела. Ей захотелось спрятаться, но спрятаться было негде. И тогда она спряталась в самой себе. Но слезы-предатели не дали далеко спрятаться. Они навернулись на глаза — и все рассказали.

— Ну что я говорил! — торжествующе сказал Борька, толкая Петю в бок. — Ну разве Тряпичкина не псих? Да я ее так выдрессирую — она реветь от одного взгляда будет!

— А зачем тебе? — удивился Петя. Во-первых, он удивился, почему с ним Борька заговорил после вчерашнего, а во-вторых, непонятным ему было желание дрессировать Тряпичкину.

Борька не ответил. Тут подошли Венька Жбанов и Цаплин. Обстучались ладонями, а Цаплин уставился на Петю:

— Это что еще за стеклянный человечек?

— Да новенький — Петька Стародубцев! Дружок мой! — сказал Борька, непонятно почему веселея. Ему вдруг стало так весело, что он закричал на всю улицу: — Ого-го-о-о-о!

Новая учительница на него прикрикнула:

— Красномак, прекрати!

— А если мне весело?

— Веселись дома!

— Не дают дома! — с сожалением сказал Борька. — Дома нельзя, на улице нельзя, в школе нельзя! Где ж веселому человеку веселиться?!

Учительница не ответила. Тогда он снова переключился на Цаплина и Веньку. Цаплин в это время уже наскакивал на Петю:

— Очень хочется разбить этого стеклянного человечка!

— Отвали! — предупредил Борька. — А то заработаешь!

— А чего? — запетушился Цаплин. — Я, может, его исправить хочу!

Борька залепил Цаплину. Цаплин залепил Борьке. Обменялись и приутихли. Головы задрали и стали ждать, когда на трибуну поднимется директор и начнет поздравлять.

Петя в этот момент встретился глазами с Анжелой. Он улыбнулся ей и сказал: «Здравствуй!»

— Ты это с кем? — не поворачивая головы, спросил Борька, растирая грудь. — С Федоровым, что ли?

Ему всюду мерещился Федоров.

— Да нет! — ответил Петя. Но Борька и внимания не обратил. Он высматривал Сашу. И увидел его. Федоров подходил. И у Борьки запрыгало сердце. Только бы подошел, а уж там — он его заговорит! «Плевать, плевать! Какая ерунда! Ты за кого? Ясное дело — за всех! За него, за Петьку, за себя!»

Федоров каменно прошагал мимо. Он встал последним, рядом с Венькой и Цаплиным и тоже обстучался с ними ладонями.

Анжела, получив от Пети «здравствуй», унеслась в далекие дали. Она видела себя и Петю под куполом цирка в блестящих красных одеждах. Петя идет по проволоке, а она стоит у него на плечах и держит афишу «Гимнасты Стародубцевы — Петр и Анжела». Не знала Анжела, что гимнаст Стародубцев четвертый год от физкультуры освобожден.

Из далекого путешествия ее вернул Федоров. Он прошел мимо, и она вспомнила Ванькин рассказ.

Анжела повернула голову и проследила: подойдет ли он к Борьке? Но к Борьке он не подошел. Тогда она поняла, что является обладательницей жгучей тайны, а это было нестерпимо! Она нашла глазами Нину Петрову и поманила ее.

— Да не может быть, — не поверила с первого раза Нина. Анжела снова пересказала страшную историю. Тут и другие девчонки прислушались:

— А что? А что?

И скоро жгучую тайну узнал весь класс. Никто не верил, потому что фамилия Красномак-Федоров была как будто двойная. Так всегда и называли их:

— Красномак-Федоров! Выйди вон из класса!

— Красномак-Федоров — в школу родителей! — И всякое такое прочее.

— Послушай, Борька, девчонки болтают, что ты с Федоровым поругался! Вот врут! — зашептал Алеша Сизов, лучший в классе футболист.

— Поругался с Федоровым, — в раздумье повторил Борька, которому очень не хотелось, чтобы это оказалось правдой.

— Сашка! Ты, говорят, с Красномаком поссорился? — спросил Федорова Сорокин, когда они поднимались по лестнице.

— Уже говорят? — Саша поморщился. Ему казалось, что он весь разбился и наполнился зелеными осколками, остро выпиравшими со всех сторон.

«Уже разболтал! — с ненавистью подумал он про Борьку. — Болтун несчастный!» Он не выносил все эти разговоры. Лично он никогда ни про кого не болтал. Сам того не желая, он сказал:

— Да с этим предателем я больше не помирюсь! Если помирюсь — пусть каждый в меня плюнет!

Борька, услышав Сашин голос, остановился и некоторое время не мог понять смысла услышанных слов. Но, когда до него дошло, он пожал плечами:

— Во дает Федоров! Взбесился на сухомятке! — И, обратившись ко всей массе зрителей, слушателей и судей, добавил: — Ну подумаешь — в его отсутствие с Петрушкой подружился! Что здесь страшного?

Саша подскочил одним прыжком к Борьке и крикнул, выделяя каждое слово:

— Слушай, ты, если ты сейчас же не замолчишь!..

Борька увидел его лицо, искореженное какой-то немыслимой болью, отодвинулся и побежал догонять Петю.

Саша взял себя в руки и подумал: «Ну зачем, зачем я так делаю?! Может, догнать их?»

Но, когда он увидел, как они смеются, он закричал снова:

— Предатель! Красномак — предатель!

4-й «в» не мог быть спокойным, когда на его глазах разваливалась дружба — не разлей водой. Он заорал множеством глоток:

— Собрание!

И понесся по коридору табуном замечательных скакунов. Новая учительница не смогла сдержать их.

— Я — за Федорова!

— Я — за Красномака!

Орали, как могли.

— В чем дело? — спросила учительница у Миши Сорокина, самого неповоротливого из всех.

— У нас, понимаете, Красномак и Федоров поругались! — задыхаясь, сказал самый неповоротливый. Он был красный-прекрасный и толстый. Его ресницы падали на щеки, как весла — на воду. После каждого взмаха он открывал голубые глаза, и глаза с каждым взмахом становились все печальнее.

— Ну и что?! — удивилась учительница.

— Дружба рухается! — сказал Миша.

Пока Сорокин с учительницей стояли в коридоре, в 4-м «в» происходило самое бурное и молниеносное собрание за всю его историю. Ораторы сменяли друг друга. На каждый нос приходилось пять секунд.

Мнения разделились. Одни выступали за то — пусть сами разбираются. Другие говорили, что дело это всех касается и друзей надо тут же помирить. Тут же! Прямо сейчас!

В класс вошла учительница и с ней — Сорокин. На доске было написано:

«Ф — 19!»

«К — 19!»

«ВОЗДЕРЖ — 1».

— Кто воздержался? — спросила учительница.

Петя встал.

— Почему?

— Я за обоих.

— И я! — сказал Сорокин.

— И мы! — заревел класс. — ПОМИРИТЬ! ПО-МИ-РИТЬ!

— На перемене! — сказала учительница. — А сейчас давайте знакомиться.

Они сразу замолчали. Было у них это свойство — сразу взрываться и замолкать.

— Меня зовут Любовь Ивановна. Я буду вести у вас математику и буду вашим классным руководителем.

Цаплин с Венькой захихикали и завозились на парте. Венька достал носовой платок и накрылся им.

— А что? — сказал Венька, ломаясь. — А может, мне стыдно?!

— Это хорошо, что тебе может быть стыдно. Но сейчас я не вижу для этого причин.

— А почему у вас такое имя? Нельзя ли как по-другому? Ведь про любовь в школе нельзя!

Любовь Ивановна засмеялась, а за нею и весь класс. Только она смеялась по-своему, а класс — по-своему.

— Хорошая у нас с вами разрядка! — сказала Любовь Ивановна.

— А вы про любовь не ответили! — ехидно заметил Цаплин.

Они с Венькой уже почувствовали себя вольными стрелками: что ни сделай — все простится.

• Предыдущая
• 12/27
• Следующая