Кеворка-небожитель - Галахова Галина Алексеевна - Страница 4

• Предыдущая
• 4/39
• Следующая

За Кеворкой бежала его мать, толстая Клауша.

— Раплет, ты меня звал? — закричал удалявшемуся дворнику в спину Кеворка, пойманный Клаушей в крепкие материнские объятия. На ходу она уже успела его обуть и надеть ему голубую рубашку. — Зачем звал?

— Не приставай к дворнику — что за глупая привычка? Видишь, человек занят, тоже куда-то спешит — ему не до тебя. А вот я из-за тебя, озорника, вечно на работу опаздываю, — Клауша потянула Кеворку за собой, а он изо всех сил упирался, кричал вдогонку Раплету — звал или не звал?!

И всех нас, остановившихся детей, тоже тянули за собой матери, потому что у всех у нас были матери, боявшиеся опоздать на работу.

— Быстрее! — кричали они. — Опаздываем!

И только Наташу тянул за собой Владик. Больше провожать ее в детский сад было некому: их родители прошлой зимой попали в аварию — в машину отца врезался на скользкой дороге встречный грузовик.

По утрам Раплет казался нам очень молодым, а к вечеру он выглядел совсем дряхлым: спина у него горбилась, ноги разъезжались в разные стороны, метла валилась из рук.

— Почему ты всегда такой старый к вечеру, дяденька Раплет? — привязался к нему как-то раз Аленька. Он был вообще ужасно приставучий.

— У меня такой завод, — отвечал ему дворник потупясь.

Он становился особенно мрачным почему-то к вечеру.

— Какой-такой завод? — теперь удивилась Наташа. А стоит Наташе начать удивляться, ее потом нипочем не остановишь. — Разве дворники на заводах работают? Они же — только на домах. Мне мой брат Владик так говорил. Он все знает. Он уже взрослый.

— Да Раплет все врет! — закричал на весь двор Аленька.

Ко всему прочему, Аленька был у нас еще и первый скандалист и заводила, то есть — самый главный. И потому вслед за ним мы хором принялись кричать, что Раплет все врет.

— Тссс! Замолчите, глупые вы дети. Я вам правду сказал, — Раплет боялся, весь прямо начинал дрожать, когда на него обращали внимание, — поэтому нам и нравилось его дразнить.

Однажды мы так Раплета задразнили, что вывели его из себя. Перед нами оказалось два дворника: молодой — утренний и старый — вечерний.

— Ну до чего же невозможные дети — убить их мало! — воскликнули они оба, подпрыгивая, точно от холода.

— Это ты… вы… невозможные дяденьки! — испугались мы и бросились врассыпную, но далеко не убежали: стало интересно, что будет дальше.

И вот прямо на наших глазах растворились створки в старом дворнике, туда, слегка пригнувшись, вошел молодой, и все пропало.

Мы стали тереть глаза, оглядываться друг на друга, а Кеворка сказал:

— Наташа, чего ты на меня так смотришь — не узнала, что ли?

— Лицо у тебя сделалось как не твое…

— Как это не мое? Тогда чье же?

— Не знаю…

— Анализ показал — для перекачки они готовы, — раздался как будто с небес громовой голос дворника.

Как по команде, мы запрокинули головы к небу.

— Какой анализ, какая перекачка? Раплет ты где? — закричали мы хором. — Мы тебя не видим — покажись!

Невидимый голос спросил:

— А ты, разведчик, готов?

До этого момента Кеворка стоял спокойно, но тут он испугался чего-то и спрятался за Витю.

Он был совсем ни на кого непохожий, Кеворка. Сначала мы думали, что он перепачкался углем, которым топили нашу котельную, и никак от него не может отмыться. Потом мы увидали его сразу после бани: но он остался того же цвета. И звался он Кеворкой — единственный во дворе. Наташ у нас было восемь, Аликов — трое. Кима, правда, была одна, но она была, как мы — отмытая.

Раплет нас всех называл родственниками зимы, а Кеворку — сыном лета. Болтали про Кеворку всякое, а старушки из нашего двора вообще плели про него всякие небылицы.

В нашем дворе жила-была одна завалящая старушка, по имени Сусанна. Про нее говорили, что ей сто лет в обед, а сама Сусанна любила повторять, что она случайно завалилась от смерти в будущее, как рисовое зернышко под половицу. Была Сусанна крохотного росточка, крепкая, белоголовая — как то зернышко — и любила все знать. По ее словам, лишь она одна знала настоящую кеворкину историю. И хотя другие бабки были уверенны, что Сусанна все выдумала или что-то перевирает, но все равно то и дело просили ее повторить байку про Клаушу и Черного Али. Сусанну долго упрашивать не приходилось: рот у нее никогда не был на замке, и даже когда с ней никого рядом не было, губы у нее шевелились, она разговаривала сама с собой и «с небом и землей» — как она любила выражаться.

— Эта самая Клауша выросла у меня на глазах, — обычно так начинала свой запев Сусанна. — Была я тогда совсем молодка, лет эдак семидесяти. Честно скажу, очень мне Клауша нравилась: скромная, приветливая, никогда людям слова поперек не скажет и чистенькая всегда, и не размалеванная. Другие девки все за парнями гоняются и от парней ни в чем не отстают, курят, ругаются, а эта все ходит с книжкой под мышкой и лоб от знаний морщит. Иной раз станет мне ее жалко — не ведает утех младости. Тогда кликну я наших парней, все они под моим присмотром под потолок вымахали, и спрашиваю я их: «Где ваши глаза, разбойники? Хоть бы кто из вас Клаушу приметил, вниманием одарил. Девка — сущий клад!» И что же они мне в ответ, наши балбесы? «Пресная твоя Клауша — ни рыба, ни мясо. Скука с ней смертная.» Воистину, им надо перцу и соли…

— Ну погодите, грожу я им, хватитесь — ан поздно будет! Питали и питают парнишки ко мне доверие. Я, мил-мои, все личные тайны ихние при себе храню — помереть некогда. А Клауша, знай наших, уже и в Академию Холодных наук поступила, и окончила Академию — пока молодежь мне тут над ухом гитарой бренчала. На главный холодильник ее распределили. Я как-то судьбу ей на картах раскинула. Скоро тебе, девка, говорю, счастье от холода выпадет. Жди и надейся! В ответ смеется: «Какое там счастье, Сусанна (очень уж не люблю, когда меня бабкают: баба, бабушка Сусанна! Велю меня всем просто Сусанной называть, потому что душой день ото дня все молодею), у нас только быки мороженые — вот и весь пейзаж». Не тужи, говорю, девка, карты все точно говорят, они меня никогда не обманывают! Но она только рукой махнула, видать, не поверила. И вот год проходит, за ним другой, и тут, как на грех, авария: куда-то весь холод возьми и подевайся у них на главном холодильнике. Быки мороженые в тепле сразу зашевелились, не по вкусу им, видать, тепло, вынь да положь холод — ну чисто дети! Начальство Клаушу за бока: «Высшее образование? Ну и действуй!» Заплакала Клауша, пошла сбежавший холод искать и нашла — даром, что ли, всю жизнь книжки умные читала. Он прогуляться из холодильника, оказывается, вышел — надоело ему, вишь, взаперти-то всю жизнь сидеть. Клауша цоп его — родимого — за холонные рученьки и потащила обратно в холодильник, загнала под висячий замок — сиди и не чирикай! Начальство обрадовалось, Клаушу — на повышение, сделали ее главной встречальщицей, чтоб иностранцев в гости принимать. И тут, как по заказу, здрасти вам, прибывает делегация из неведомых глубин Африки, аж с самого экватора. По обмену опытом насчет холода. Во главе делегации принц Али. Черный, откровенно говоря, страшный — печная заслонка с той стороны, где сажа. Увидел Клаушу — язык прикусил и речи лишился, но ручку ей все ж таки умудрился пожать, пока то да се. А ей такое внимание — в диковинку. Кабы не надорваться от ваших черных глаз! Смутилась девка, но потом все ж с силенками собралась и по-аглицки дала ему полную отставку, мол, так-то и так, уважаемый мистир-синьор Кеворк, я девушка честная, не за ту меня принимаете… А он, черный дьявол, хлоп перед ней на коленки аж при всем честном народе: «Я полюбил вас, мисс Карпушкина, с первого взгляда. Прошу вашей руки и сердца!» Клауша ушам не верит — у нас так быстро не бывает, я тридцать лет на земле каблуками отстукала, мне никто «милая моя» не сказал. «Милая вы моя», — говорит принц Али, а тут быки мороженые опять зашевелились, через стенку кричат «Не зевай, дура!» И дрогнула Клауша, а кто бы не дрогнул, я бы тоже дрогнула от такого накала. Ну поженились. Принц тоже по холоду пошел. Учился. И прожили они душа в душу несколько лет. Я все на них издали любовалась — молча. Чтоб не сглазить. И вдруг несчастье, или счастье, уж не знаю: отец родной, король африканский, на той части света, где экватор, помереть взялся. А королевству тому африканскому без короля ну никак нельзя — все перегрызутся, передерутся, перекусаются меж собой, на пальму опять полезут, но пальмы-то нет, срубили ихнюю пальмочку под самый корешок. А Клауша уже с Кеворкой. Али зовет ее с собой в Африку королевой стать, а она, вишь, гордая какая, отбрыкивается — не так, мол, воспитана, взгляды ей не позволяют быть королевой, домократка. Принц потужил-потужил, но не ехать нельзя — собрал манатки, да и укатил в свои пампасы. Обещался писать кажный божий день. С той поры все писем ждем-пождем, но ни ответа ни привета. Вот и сказке конец, мои солнушки!

• Предыдущая
• 4/39
• Следующая