Светорада Янтарная - Вилар Симона - Страница 31

• Предыдущая
• 31/112
• Следующая

Домой Светорада вернулась совсем поздно. Верная Дорофея, сопровождавшая ее во дворец патриарха и задремавшая в приемной, всю обратную дорогу умилялась, что ее госпожу почтил вниманием сам великий Николай Мистик. Ах, знала бы она, как циничны и жестоки бывают эти почитающие Христа ромеи! И святые, и служители церкви.

Уже лежа в своей постели, Светорада почувствовала болезненный укол, оттого что разочаровалась в почитающих доброго Иисуса христианах. Даже ее дикий Сила, крещенный более по обычаю, чем по убеждению, был лучше их, ибо отличался преданностью и добротой. Именно он уговорил всех домашних не сообщать Ипатию, что пришлось пережить Светораде по вине его родного сына и венчанной жены. Пожалел раб доброго хозяина.

И еще Светорада подумала о том, что, добившись чего– то при дворе, она сможет отомстить Варде. А уж его она ненавидела всей душой! Однако то, что ей предстояло… Что ж, если Христос прощает таких, как Хиония и Николай Мистик, то пусть будет снисходителен и к рожденной в язычестве Светораде. Хотя сейчас, по сути, ей не было никакого дела и до Бога. Она разуверилась в нем и его любви.

Буря голосов и рукоплесканий наполняла праздничный ипподром. Казалось, здесь бьется сердце всей огромной империи ромеев. Ради этого зрелища, наполненного азартом скачек, алчностью и торжеством, ради устроенных в честь именин кесаря Александра бегов сюда пришли сорок тысяч жителей столицы, оставив великолепные храмы и торговые площади, забыв о своих делах, проблемах и сомнениях. Люди ликовали, спорили, испытывали такие страсти, по сравнению с которыми все остальное в их жизни, казалось, не имело значения. К тому же, празднуя вместе со своими правителями двадцать восьмую годовщину самбазилевса, византийцы предавались иллюзии близости к великим мира сего.

Когда несколько колесниц, запряженных четверками коней, сделали очередной поворот вокруг расположенного по центру ипподрома ограждения, именуемого «спиной», гул голосов стал похож на грохот гигантского прибоя. Зрители скрежетали зубами, вскакивали с мест, запрыгивали на мраморные скамьи, а соседи сталкивали их оттуда, поскольку те закрывали обзор.

Светорада сама не заметила, когда тоже подскочила, стала кричать и ее голос слился с множеством голосов таких же заряженных энергией зрителей.

– «Зеленые»! – кричала княжна, потрясая маленькими сжатыми кулачками и подпрыгивая от возбуждения.

– «Зеленые»! – вторил ей рядом не менее возбужденный Ипатий.

А гость их ложи, всего несколько дней назад прибывший из провинции игумен Пантелеймоновского монастыря, отец Анастасий, забыв о своих достойных манерах, взобрался на скамью и скандировал:

– «Голубые»! Дай Бог… «Голубые»![83]

Уже начинался седьмой, последний, круг заезда. На поворотах квадриги едва не сталкивались, колеса глубоко врезались в устилавший дорожку песок. Но все обходилось благополучно, и квадриги вновь неслись вдоль ряда украшавших «спину» статуй. Они приближались к финишу, и рев толпы перешел в сплошной гул, когда возничий «голубых» первым преодолел победную черту. Раздался удар гонга, оповещавший о конце состязаний. Этот звук был долгим, громким, по– своему величественным, различимым даже среди воплей восторга и разочарования, криков и стонов. И тут же с верхних ярусов ипподрома в небо выпустили сотни белых голубей. Красиво!

Светорада устало села на подушки, укрывавшие мраморную скамью. Что ж, «голубые» в этом забеге были первыми, и она удивилась, осознав, как скоро прошло разочарование от поражения. Даже странно, отчего она так завелась. Но почему же странно? Она уже не раз испытывала подобное возбуждение во время скачек, и противостоять этому было невозможно. И это несмотря на то что сегодня ее должно было волновать кое– что иное. Княжна покосилась в сторону кафизмы – императорской ложи, куда ее обещали пригласить, дабы представить Льву Македонянину. Светорада уже не знала, что подтолкнуло ее принять предложение патриарха, и чувствовала, как на душе становится тревожно и неуютно.

Ипатий не замечал переживаний княжны, как не заметил и ее странной скрытности в последнее время. Сейчас он сокрушенно отсчитывал игумену Анастасию проигранную ставку.

– Что ж, это вторая победа «голубых» на сегодняшних скачках. Посмотрим, что будет в последнем забеге. А это – на богоугодные дела.

Улыбающийся игумен согласно кивал высокой камилавкой, пряча выигрыш в суму на поясе.

– Только так, уважаемый, только так. И вообще, я не сомневался, ставя на партию, которую поддерживает патриарх Николай. «Голубые» нынче под покровительством самого Господа.

Светорада посмотрела на румяное, пышущее здоровьем лицо игумена. Он прибыл в столицу по каким– то делам своей обители, но Ипатий пригласил святого отца остановиться у них. Ипатий, не пользовавшийся сейчас особой милостью при дворе, в глазах игумена был все же одним из динатов в провинции, и он с удовольствием принял его приглашение. Что до Светорады, то встреча со святым отцом была поводом узнать новости о Глебе. Вести были неплохие. Несмотря на то что авва Симватий немало возится с мальчиком, ребенок достаточно времени проводит в их поместье, чувствует себя прекрасно и даже сдружился с детьми многодетной соседской семьи, бегает с новыми друзьями по рощам, ездил с ними кататься на корабле. Выходит, Ипатий был прав, оставив мальчика в Оливии. И особенно умилило Светораду привезенное Анастасием письмо Глеба, написанное им самим. Светорада прочитала его сообщения о том, что ощенилась любимая сука Ипатия, что его постоянно кормят местным медом, а он неустанно молится за родителей.

Это были хорошие новости. Ее малыш в безопасности куда большей, чем она сама в этом самом защищенном городе мира. Светорада опять посмотрела в сторону кафизмы, окинула взглядом фигуры императора и высших сановников. Среди их ярких одежд выделялось темное одеяние патриарха. Светорада вновь ощутила волнение. Их уговор, что ее представят базилевсу на ристаниях в честь именин Александра… И она должна сделать все, чтобы обворожить Льва Философа, соблазнить его, понравиться. Светорада всегда была уверена в своей красоте, но понимала, в какую опасную игру она позволила себя втянуть. И все же на эти бега она одевалась с особой тщательностью.

Ипатий ни о чем не догадывался. Ничего удивительного в том, что женщина принаряжается, отправляясь на ипподром, не было. Он одобрил ее наряд из темно– бордового аксамита, богато затканного золотыми узорами из вьющихся листьев аканта. Вернее, не так: сама ткань была так умело соткана, что казалась то бордовой с завитками золотых листьев, то переливалась так, что фон казался золотым, а зубчатые завитки узора – бордовыми. Столь изумительную ткань умели ткать только местные мастерицы, и стоила она целое состояние. С особым тщанием Светорада подбирала и головной убор. Ее высокую прическу в форме башни, так называемую прополому, вкруг чела удерживал золотой обруч, с которого свешивались многочисленные гроздья янтарных нитей, такие частые, что по бокам и сзади они почти полностью скрывали ее волосы. Причем более светлые нити, бледно– желтые, перемежались с более темными, почти коричневыми. Ипатий сказал, что теперь, когда его друг Прокл Пакиан стал, благодаря прошению Зенона, смотрителем тюрьмы Вуколеона, у них не осталось связей в Херсонесе, куда поставляют янтарь варяжские купцы. Новый стратиг едва ли захочет продавать Ипатию янтарь по сходной цене, а тот, который поставляют в Константинополь, стоит так дорого, что даже состоятельный Ипатий вряд ли сможет покупать его в таком количестве, как ранее.

– Наверное, это твоя последняя янтарная диадема, – со вздохом произнес Ипатий этим утром, наблюдая, как Светорада прихорашивается перед зеркалом. – Но янтарь так тебе идет… Светлый янтарь почти сливается с твоими волосами, а более темный как раз под цвет твоих дивных глаз. И знаешь, сердечко мое, ты бы должна смотреться величественной в таких украшениях, но отчего– то выглядишь… соблазнительной. – Он обнял ее и, чуть раздвинув на затылке густую янтарную бахрому подвесок, поцеловал в затылок.

• Предыдущая
• 31/112
• Следующая