Комнаты страха - Орлов Антон - Страница 9

Морис мечтал о том дне, когда она наконец-то сломается. Просто так взять и выкинуть – это слишком радикальное решение, при его-то скромной зарплате, вроде как деньги на ветер. Но сейчас в чашу его терпения упала последняя капля, сейчас он эту назойливую сволоту все-таки вышвырнет! Из форточки, с десятого этажа…

Предвкушая, как она разлетится на мелкие-премелкие кусочки, Морис натянул рваные домашние джинсы, сунул ноги в пляжные сланцы, толкнул белеющую в темноте дверь, озаренную слабым серебристо-сиреневым сиянием картины.

В смежной комнате, такой же маленькой, как спальня, было совсем темно. И тихо, стоило ему войти – звуки мигом смолкли. Он нашарил на стене выключатель. Система освещения, которая при появлении человека срабатывает сама собой, вчера опять накрылась. Уже в четвертый раз за последние полтора месяца.

Дешевая штамповка а-ля ампир (мебель, производившаяся на Парке, копировала земные стили докосмической эпохи – побольше исторического колорита!), на столе беспорядок, пол радует глаз чистотой. Черепаху Морис вчера вечером запер в нижней секции шкафа, а то надоело об нее запинаться. Вот она. Как положили, так и лежит, и не похоже, чтобы оживала. Но звук-то был!

Черепаха, притворившаяся мертвой, получила отсрочку. Последнюю. Неохота открывать форточку, по ночам на улице холодина. Отпирать входную дверь и шлепать в общий холл к мусоропроводу – тоже мало удовольствия.

Свой квартирный мусоропровод Морис на всякий случай заварил, когда началось преследование, а то еще вылезет оттуда какая-нибудь пакость, запрограммированная черт знает на что. Не сам, конечно, заварил, специалиста вызывал. Специалисту пришлось сказать, что это из гигиенических соображений, из-за аллергии.

Он ногой прикрыл сонно скрипнувшую дверцу шкафа, в несколько нетвердых шагов пересек комнату, мазнул пальцами по выключателю, окунулся в серебристый сумрак спальни, где мерцала и загадочно улыбалась Вероника Ло. Досада все еще плескалась на дне души, как взбаламученная едкая жижа, но уже не так бурно, амплитуда понемногу затухала.

С портретом что-то не так – это было первое, что он заметил боковым зрением. Как будто изображение подернулось рябью.

Морис повернулся – и вначале застыл на месте, словно подвергся шоковой заморозке, а потом сквозь сковавшее его оцепенение снова начала пробиваться вскипевшая досада.

Дебильный розыгрыш! Кто и зачем это устроил?.. Ничего, он еще выяснит, кто это устроил… Нарушена неприкосновенность жилища – раз. Съемка скрытой камерой без согласия субъекта (он не сомневался в том, что его снимают) – два. Ничего, сейчас увидите, как будет действовать человек, грамотный в правовом отношении!

Морис бросил еще один беглый взгляд на подмененный портрет. На усыпанном ракушками пляже вместо Вероники стояла голая старуха с обрюзгшим лицом и дряблой морщинистой кожей. Ввалившиеся глаза смотрели на зрителя равнодушно и мутно, сквозь поредевшие седые космы просвечивали все те же низкие звезды. Отдаленное сходство с топ-моделью, пожалуй, имелось: Вероника будет так выглядеть лет через сто, если откажется от антивозрастной терапии и косметических процедур.

«Они эту старую ведьму специально смоделировали, чтобы преподнести мне сюрприз, – мелькнула у Мориса потрясенная мысль. – Погодите, я вам тоже сюрприз устрою, какого не ждали…»

Выразительно пожав плечами – «для тех, кто нас сейчас смотрит!» – он снова распахнул дверь, за которой находился домашний терминал.

Выключателя на месте почему-то не оказалось, и ему бы сразу насторожиться, а он вместо этого, даже не замешкавшись, шагнул в притаившуюся за дверью темную полость, приняв ее за соседнюю комнату с упрощенным пластмассовым «ампиром», квадратным окном два на два метра и запертой в шкафу норовистой черепахой.

И тут же остановился, захлебнувшись смесью непонятно откуда взявшихся чужих запахов. Минуту назад ничего такого не было… Пахло, как в Историческом Парке – известкой, старой отсыревшей древесиной, сладковатым дымом, чем-то еще, смутно знакомым по экспозициям, воспроизводящим во всех подробностях обстановку далекого прошлого.

Морис разозлился – это похоже на психологический эксперимент самого дурного пошиба! – и яростно зашарил по стенке в поисках испарившегося выключателя.

Стенка была шершавая и колючая, в мякоть ладони вонзилась заноза. Ага, физический ущерб, это им тоже не сойдет с рук… Потом пальцы наткнулись на гладкую пластинку, прозвучал негромкий щелчок, и вспыхнул свет.

Длинную комнату с дощатым полом освещала архаичная грушевидная лампочка, свисающая с потолка на глянцевом проводе. Стена, возле которой стоял Морис, была сколочена из досок – серых, некрашеных, занозистых, а противоположную стену и потолок покрывала безупречная свежая побелка. Словно взяли половинки от двух разных, но совпадающих по размеру помещений и составили вместе.

Пол грязный, затоптанный, на нем отпечаталось множество следов, но в комнате кроме Мориса никого. Окон нет, зато в противоположных концах помещения пара дверей: справа – из мутноватого рифленого стекла, заляпанная засохшей побелкой, слева – деревянная, но выглядит так же непрезентабельно. А той двери, через которую он, предположительно, сюда вошел, нет и в помине.

Значит, вкололи какую-то психотропную дрянь и теперь накручивают гипноз. Морис назло им уселся на пол у стены, с демонстративным спокойствием подтянув продранные в нескольких местах домашние джинсы, чтобы колени не торчали из прорех. Он не станет метаться, как крыса, открывать все двери подряд и исследовать их долбаный лабиринт. Вместо этого он спокойно дождется, когда все закончится само собой.

Скоро он замерз, весь покрылся гусиной кожей. Обхватил руками голые плечи. Самое правильное действие – проснуться, но еще бы знать, как это сделать!

Внезапно стены заскрипели, пол начал подрагивать. Морис сидел, уткнувшись лбом в озябшие колени, и принципиально не смотрел на мнимую окружающую среду, но когда холодный сквозняк усилился и на голову посыпался какой-то мусор, все-таки решил хотя бы одним глазком глянуть, что происходит.

Комната медленно, с натужным скрипом, складывалась по диагонали. Стены перекосились, старинная лампочка болталась на своем проводе, словно задумала оторваться. От покрывшегося трещинами потолка отслаивались белесые чешуйки штукатурки.

Иллюзии иллюзиями, но здоровый инстинкт самосохранения заставил Мориса броситься к ближайшей двери, пригибаясь, потому что потолок уже успел опасно приблизиться к его макушке, и спотыкаясь на зыбких грязных половицах.

Дверь из мутного, в рельефных завитках и белых кляксах, непрозрачного стекла перекосило заодно со стенкой, так что из прямоугольника она превратилась в вытянутую фигуру с двумя острыми и двумя тупыми углами.

Она не стеклянная, из какого-то другого, исключительно пластичного материала, иначе бы сломалась, стуча зубами, мимоходом отметил Морис.

И сразу спохватился: все тут сделано из одного-единственного материала – его воображения, подхлестнутого галлюциногенами и в придачу изнасилованного гипнозом. Кое-кто за это еще ответит. Когда он проснется, он найдет способ устроить им неприятности… Заявит в полицию… Свяжется с Ксаной Балчуг… А сейчас – наружу, пока взбесившееся помещение его не раздавило. Если человеку внушают, что он задыхается, он может на самом деле умереть он удушья, об этом Морис читал.

Несмотря на деформацию, дверь открылась после первого же рывка, и он вывалился в соседнюю комнату. Нормальную. Здесь даже мебель была – неказистая и безликая, словно ее набросал несколькими небрежными штрихами художник, задавшийся целью выразить общую идею мебели, чтобы чем-нибудь заполнить пустое пространство.

Какой ни на есть индивидуальностью обладал только обеденный стол с выцветшим красно-желто-оранжевым орнаментом на изрезанной столешнице. Для пущего правдоподобия на нем даже были остатки ужина: несколько щербатых тарелок и стаканов, половинка батона, россыпь крошек, вскрытые консервные банки с незнакомыми Морису этикетками. На одной из банок розовая этикетка слегка отстала. На ней была нарисована желтая свинка, жонглирующая яблоками.