Книга вампиров - Деружинский Вадим Владимирович - Страница 3

Ниже отрывки из посмертной записки Джина Хейга, названной им «Мое признание». В прессе их назвали «Достоверные признания лондонского вампира, написанные в камере смертников». Это ярчайший пример того, как пресса, общество и сам маньяк-убийца полностью утрировали, исказили смысл слова «вампир», сведя его только к одному: что, мол вампир пьет кровь.

На самом деле главный признак вампира я другом: вампир — это похороненный человек, являющийся своим близким. Джон Хейг был вовсе не похороненным, а просто — по его словам — имел якобы тягу пить кровь других людей. Вампиризм ли эго? Нет. Мало того, вампиризм — это, скорее всего, болезнь, как дальше увидят читатели книги, Был ли болен заразным заболеванием Хейг? Если он к был болен, то болен психически, а в остальном он был совершенно здоров.

Характерно, что последними словами Хейга, сказанными им перед повешением во дворе Вендсворской тюрьмы 10 августа 1949 года, были: «Мне не жалко покидать Англию изза ее предрассудков». На мой взгляд, это прямо говорило о том, что своим «вампиризмом» Хейг одурачил английское общество. Но пресса не поняла его последних слов и никак их не комментировала.

Текст взят из «France-Dimanche & Graphit Service», 1949. Этот документ был напечатал одновременно «France-Dimanche» во Франции «Life» в США и «New Worlds of die World» и Англии через несколько дней после повешения Джона Хейга.

«Лондонский вампир», названный так и свое время прессой, был повешен в Вендсворской тюрьме 10 августа 1949 года. За несколько дней до исполнения приговора он просил пронести репетицию казни: он хотел убедиться, что казнь будет исполнена без осечек. Согласно его особой просьбе в завещании, его светло-серый костюм и красный галстук были оставлены для воскового манекена, который и до сегодняшнего дня представляет его в Комнате Ужасов Музея мадам Тюссо.

Итак, вот то, что о себе рассказал Джон Хейг — в тех эпизодах, которые интересны в нашей теме.

Я пройду в первый и последний раз в ту из двух дверей моей камеры, которую я никогда не видел открытой. Одна служит моим охранникам, когда они приходят меня навещать. Но я знаю, что вторая дверь, всегда закрытая, — та, через которую уводят человека на казнь. Это действительно порог, за которым начинается загробная жизнь.

Я пройду в эту дверь без страха и без угрызений совести. Люди осудили меня, потому что я вызывал у них ужас. Я угрожал их нищему обществу, их порядку. Но я выше их, я участвую в жизни высшей, и все, что я сделал, все то, что называют преступлениями, — я совершил, движимый божественной силой.

…Я спрашиваю себя — существует ли кто-нибудь на этой земле, кто мог бы меня понять?

Порой мне трудно это сделать самому, и сейчас, когда я пишу обо всем, что пережил, у меня нет надежды найти читателя, который был бы достоин моего уровня.

…Первый, кого я убил, — это Вильям Дональд МакСвен…Как-то ночью я предложил ему зайти ко мне в квартиру, где я жил в полуподвальном помещении и где располагалось моя кладовая — Глоучестер Роуд, 79.

Свен-младший согласился. Он вошел вместе со мной…

…Я не могу объяснить того, что делал потом, без ссылки на события предшествующие — и даже связанные с самим моим детством. Мне необходимо рассказать о снах, которые я видел в детстве.

…Чаще мои сны рассказывали о крови. Они играли роль страшную и обвораживающую в моем существовании. Однако я еще не знал вкуса крови. Но случай заставил меня попробовать ее, и я уже не смог его забыть.

Мне было 12 лет. Я ранил себе руку щеткой для волос с металлическими зубьями. Я лизал кровь, и это произвело во мне настоящую революцию. Эта липкая жидкость, теплая и соленая, которую я всасывал с кожи, была жизнь, сама жизнь. И открытие это преследовало меня потом в течение многих лет.

Вскоре я стал нарочно резать себе палец или руку, чтобы прижаться губами к открытой ране и ощутить вновь этот невыразимый вкус.

Случай заставил меня возвернуться через столетия цивилизации к тем легендарным временам, когда люди черпали свою силу в человеческой крови. Я открыл в себе РАСУ ВАМПИРОВ.

Почему? Почему я? Я не смог бы этого объяснить. Я описываю только то, что испытал.

…В 1944 году я путешествовал на автомобиле по Суссексу. Проезжая по Три Бриджес, я слишком поздно заметил выехавший навстречу грузовик. Столкновение было ужасным. Моя машина перевернулась. Я не потерял сознания, но у меня была глубоко поранена голова. Я истекал кровью. Мне удалось выбраться из перевернутой машины. Кровь стекала через все мое лицо — до самого рта. И этот вкус разбудил во мне все спящее ранее самым решительным образом. Той же ночью мне виделся ужасающий сон. Я видел лес распятий, которые постепенно превращались в деревья. Я увидел, как показалось вначале, росу или дождь — капающий с ветвей. Но приблизившись, я понял, что это кровь. Внезапно весь лес стал извиваться, скручиваться, и по деревьям заструилась кровь. Она сочилась по стволам. Она лилась с покрасневших ветвей. Мне казалось, что я слабею, что теряю все свои силы.

И тут я увидел какого-то человека, который ходил от дерева к дереву, собирая кровь. Когда чаша стала полной, он приблизился ко мне. «Пейте!» — сказал он. Но я был словно парализован. Сон рассеялся. Но ощущение слабости осталось, и меня тянуло всем моим существом к чаше. Я проснулся в состоянии, похожем на кому. Я все еще видел руку, протягивающую мне чашу, до которой я не мог дотянуться, и эта ужасная жажда, которой не знает никто другой, осталась во мне навсегда.

В течение трех или четырех ночей я видел тот же сон, и каждый раз, пробуждаясь, я был переполнен страшным желанием.

Вы понимаете теперь то, что могло произойти со Свеном-младшим, когда тем осенним вечером он находился у меня один. Я уложил его насмерть ножкой стола или куском трубы, я не помню точно.

И тогда я разрезал ему горло перочинным ножом. Я попробовал пить его кровь, но это оказалось неудобным. Я не знал, как мне поступить. Я поднял его тело и держал над раковиной, пытаясь набрать в стакан, я убедился, что могу высасывать ее из самой раны — медленно и с глубочайшим наслаждением.

…Этой ночью я видел лес и чашу. Но на этот раз я смог ее взять, и, когда я пил из нее кровь, то испытывал такое же наслаждение, какое испытал до этого наяву. Я проснулся и думал о том, что я совершил. И спрашивал себя, как это могло произойти.

Я вернулся в подвал и осознал тогда, что мне нужно принять решение по поводу тела. Раньше я не задумывался об этом. Но я представил внезапно и ясно прекрасный метод.

Я уже располагал в своем ателье определенным количеством серы и соляной кислоты для травления металлов. Я достаточно разбирался в химии, чтобы знать, что человеческое тело в основном состоит из воды. Серная кислота способна ее жадно поглощать. К несчастью, у меня ничего не было подготовлено. Только после шестого или седьмого случая я стал готовить заранее средства, чтобы избавиться от трупов. Мне нужно было найти какой-нибудь резервуар, чтобы положить туда тело. На одном из кладбищ я обнаружил что-то вроде металлического бочонка. В нем я и разместил МакСвена. Его тело растворилось в кислоте. Я поднял люк в сточный желоб и вылил туда весь этот раствор. Если что-то и осталось от МакСвена, то это найдут в море — там, куда ведут сточные трубы Лондона.

…Два месяца спустя у меня появилась вторая жертва, на этот раз женщина. Ей было около 35 лет. Она была брюнеткой, среднего роста. До этого я ее никогда не видел.

Мы повстречались на улице, в квартале Хаммерсмит. Я заговорил с ней на мосту. Я сразу же понял, что она должна умереть. Я был тогда снова во власти снов, и снова хотел пить из чаши. Она согласилась пойти со мной. Я ударил ее по голове, потом пил ее кровь.

…Старика и старуху МакСвенов я убил в один день. Полиция так и не заметила исчезновения этой семьи, хотя война была в самом разгаре, и это было время, когда контроль над гражданскими лицами усилился благодаря продуктовым карточкам и всякого рода документам.