Костёр в сосновом бору: Повесть и рассказы - Дворкин Илья Львович - Страница 15
- Предыдущая
- 15/33
- Следующая
19. В цирке
В воскресенье пошли всем классом в цирк, на утреннее представление. Столько народу было, будто весь город собрался.
А лишние билетики ещё у моста через Фонтанку спрашивали.
Нина, Мишка, Вика и Митька, конечно, сидели рядом. Места у них были замечательные, у самой арены, в третьем ряду.
До чего же всё-таки замечательная штука — цирк!
Гремит музыка, пахнет влажными опилками, сияют прожектора, а ловкие и сильные люди вытворяют на ваших глазах немыслимые совершенно вещи да ещё улыбаются при этом, будто всё, что они делают, совсем не трудно, а просто, весело и интересно. Будто каждый так сможет.
Почти целых три часа праздника! Красота!
Белоснежные кони танцевали вальс, кланялись, становились на колени.
И всё это по приказу тоненькой девушки — дрессировщицы с длинным бичом, которым она никого не била, а только хлопала, будто из пистолета стреляла.
Потом акробаты-прыгуны показывали свои фантастические прыжки и воздушная гимнастка вертелась на трапеции под самым куполом.
Жутковатое это зрелище!
Представьте: тревожно рокочет барабан, зрители умолкают, и вдруг артистка срывается вниз головой, цирк дружно ахает, а она уже висит как ни в чём не бывало, зацепившись за перекладину пальцами ног, и улыбается, и шлёт воздушные поцелуи восторженной публике.
Но главным героем представления был, конечно же, клоун.
Чего он только не вытворял!
Передразнивал артистов, потешно падал, с него слетали невероятных размеров башмаки, он запутывался в собственных ногах — никак не мог их пересчитать.
И всё с таким серьёзным, старательным лицом, что зрители просто стонали от хохота.
А у Митьки заболел живот и напала икота.
Клоуну с таким же уморительно серьёзным видом помогал маленький ослик, с серой замшевой мордой и печальными глазами.
Ишачок упирался всеми четырьмя ногами, когда клоун тащил его на арену, брыкался, ходил на задних ногах, громко кричал.
А самый весёлый номер был в конце представления.
Клоун притащил упирающегося ишачка, поставил его на середину арены и показал зрителям большую коробку конфет и карманные часы величиной с дыню. А потом он пронзительно закричал:
Дорогие зрители!
Прокатиться не хотите ли?
Вот стоит ослик —
Уши да хвостик!
Кто на нём усидит —
Тот храбрец и джигит!
Вот часы, вот приз —
Одну лишь минуту
Не брякайтесь вниз.
Все настороженно молчали и переглядывались.
— Ну что же вы! — кричит клоун. — Неужели никто из вас не любит конфеты?
— Любим! — кричат все в один голос.
— Так выходите же, удальцы-храбрецы! Продержитесь на этом скакуне одну минутку, и конфеты ваши! — подзадоривает клоун.
Сперва никто не решался попробовать. Зрители посмеивались, переглядывались, толкали друг друга локтями, но желающих не находилось. Стеснялись. Тогда клоун стал стыдить.
— Какой стыд! Какой позор на ваши головы, — кричит. — Неужели здесь не найдётся ни одного смелого человека?! Испугались маленького ишачка!
И вдруг сидевший рядом с Митькой большой, усатый человек поднялся с места, подкрутил ус и надменно сказал:
— Кто испугался?! Я испугался?! Арчил Коберидзе испугался?! А ну подайте мне этого жалкого ишака, и вы увидите, что я сейчас с ним сделаю!
— Давай, давай! — кричит клоун. — Милости прошу! Наконец нашёлся храбрый человек! Ай, ай, пропали мои конфеты, плакали горючими слезами.
— Эх, опередили! — шепчет Мишка Хитров и с досады хлопает кулаком в ладонь.
— А ты когда-нибудь верхом ездил? — спрашивает Вика.
— Подумаешь! Делов-то — на ишаке прокатиться! — говорит Мишка. — Упустил! Сейчас бы конфеты лопали! Этот-то, ясно, заберёт их, слыхали — Коберидзе его фамилия, грузин, значит. Грузины — они все наездники.
Ишачок спокойно стоял и ждал. Когда доброволец подошёл к нему, все засмеялись — ишачок был такой маленький, а человек толстый и важный.
— Одну минуту? — спрашивает.
— Одну, дорогой! Только одну маленькую, совсем коротенькую минуточку, и можешь угощать друзей конфетами.
— Эх дурак я, дурак. Упустил! — шепчет Мишка.
— Ты безумный человек, кацо! Ты не знаешь, кто такой Арчил Коберидзе! — гордо говорит доброволец.
— Так ты и есть сам Арчил Коберидзе, — с притворным ужасом говорит клоун и подмигивает зрителям. — Ой, пропала моя глупая голова! Пропали мои конфеты!
— Ах подмигиваешь? Смеёшься? Ничего, ничего, сейчас плакать будешь! — кричит Арчил Коберидзе.
И он вскочил на ишака.
Что тут началось!
Ишачок вдруг заподпрыгивал сразу на четырёх ногах, будто это были не ноги, а пружинки.
Вместе с ним заподпрыгивал наездник.
Потом ишачок лихо взбрыкнул и наездник, нелепо взмахнув руками, шлёпнулся на арену.
Он сидел, недоуменно хлопал глазами, а цирк покатывался со смеху.
Клоун встал на голову, подрыгал ногами, потом прыжком поднялся и сделал сальто.
— Ах, ах! Какой нехороший, какой скверный ишак! — кричит клоун. — Можно сказать: просто какой-то невоспитанный осёл! Сбросил такого джигита, как тебе не стыдно!
— Иа, иа! — говорит ишак.
— Ах так! — кричит Арчил Коберидзе. — Сейчас ты увидишь! Сейчас все увидите!
Он азартно сорвал с себя пиджак, снял шляпу и в ярости швырнул их на бортик арены.
Ишачок спокойно и равнодушно стоял на прежнем месте и жевал губами, будто ничего не произошло.
Арчил Коберидзе осторожно подкрался к нему сзади, прыгнул на спину и схватил руками за уши. Теперь, как ни взбрыкивал ишачок, как ни подпрыгивал, ничего у него не получалось. Клоун держал в руках секундомер и кричал:
— Ай, молодец! Джигит! Двадцать две секунды! Двадцать четыре! Ай, пропали конфеты! Двадцать девять! Тридцать!
— Видишь, кацо! — кричал джигит.
— Вижу, дорогой! Вижу!
— Теперь понял? — спрашивает Арчил Коберидзе.
— Понял, понял! Пропал я! — причитает клоун.
— То-то же! Я — Арчил Коберидзе! — говорит Арчил Коберидзе.
— Эх! Плакали мои конфеты, — говорит Мишка Хитров. — Упустил!
И тут присмиревший было ишачок разбежался изо всех сил, а наездник скакал на нём победителем и даже исхитрился помахать зрителям рукой.
Но ишачок вдруг остановился на всём скаку, и Арчил Коберидзе, перелетев через его голову, шлёпнулся со всего размаху на арену. Что было!
Цирк просто стонал от хохота.
У многих слёзы текли и животы разболелись.
А клоун вдруг вскочил на ишачка и спокойно уехал с арены.
На этом представление окончилось.
Когда отсмеялись всласть и уже пробирались меж рядами к проходу, Митька неожиданно сказал:
— Не нравится мне это… Хоть и смешно.
— Смешно, — говорит Вика, — только жалко.
— Жутко смешно, — кричит Мишка. — Вон этот Арчил Коберидзе идёт! Какой-то он понурый…
— Будешь тут понурый, — говорит Митька.
— Когда все смеются над тобой, — добавляет Нина.
— Подумаешь, — говорит Мишка, — сам виноват. Зачем полез?
— Зачем, зачем! — кричит Митька. — Он думал, что сможет! Он же не знал, что этот осёл такой опасный ишак! Сам-то, думаешь, усидел бы?
— Кто?! Я?! — кричит Мишка. — Уж будь здоров! Жалко, не успел.
— Не хвастай, Мишка! — говорит Вика. — Слушать неприятно.
Они уже вышли в коридор.
Направо был буфет, дальше — раздевалки. А налево висела плотная занавеска и над ней надпись: «Посторонним вход воспрещён».
— Глядите-ка, — говорит Мишка, — что-то там, наверное, жутко интересное, давайте заглянем?
— А надпись? — спрашивает Нина.
— А-а! Подумаешь! Мы в щёлочку!
Ребята осторожно раздвинули занавес и в тускло освещённом коридоре увидели двоих людей. Они что-то рассказывали друг другу и весело смеялись.
Вдруг Митька выпустил занавеску и принялся так хохотать, что чуть на пол не сел.
- Предыдущая
- 15/33
- Следующая
