Возвращение Бьортнота, сына Бьортхельма - Толкин Джон Рональд Руэл - Страница 4

• Предыдущая
• 4/7
• Следующая

Тьма всюду, и трудно будет

выйти к телеге.

Некоторое время бредут молча.

Осторожней!

Обрыв! Отойдем от края. В омут

сверзишься — скорую смерть схлопочешь:

быстро здесь бежит Блэкуотер.

Как болваны бы захлебнулись!

Тидвальд.

Мы у брода; телега близко,

так что мужайся, мальчик. Маленько

пронесем еще — и почти что

половину, считай, стряхнули

с плеч работы.

Проходят еще немного.

О Боже правый,

клянусь головой Эдмунда — владыка

тяжеленек, хоть головы и нету

на плечах его. Положи–ка

тело на землю — телега рядом.

Чай, вокруг уже все утихло;

без помех мы поднимем кружки

за упокой души его. Пряным

пивом нас угощал он! Крепко

прошибало, помню! Струится

пот по лицу; погодим немного.

Добрый эль.

Тортхельм (после паузы).

Я понять не в силах,

как они одолели броды

без долгой драки: следов сраженья

я не вижу. Врагов убитых

груды здесь должны громоздиться.

Тидвальд.

В том–то и дело; увы, друже,

в Мэлдоне ходит молва, что в этом

сам владыка повинен. Властен

был он, горд и горяч, но гордость

подвела его, а горячность

погубила, и только доблесть

восхвалять нам теперь осталось.

Даром броды он отдал — думал,

песни будут петь менестрели

про его благородство. Быть так

не должно было; бесполезно

благородство, когда валит

враг по броду, а в луках стрелы

ждут, невыпущенные, и в силе

уступают саксы — пусть меч их

яростнее языческих… Что же —

судьбу пытал он, и смерть принял.

Тортхельм.

Пал он, последний в роду эрлов,

древле славных владык саксонских;

в песнях поется — они приплыли

из восточных англских владений

и валлийцев ковали рьяно

на наковальне войны. Немало

королевств они захватили,

покуда остров не покорился!

С севера ныне грядет угроза:

ветер войны в Британии веет.

Тидвальд.

То–то продул он нам шею! Так же

простудились и те, кто прежде

эту землю пахал. Поэты

пусть поют, что придет на ум; пираты ж.

пропадом пусть пропадут! Поделом им!

Пахарь убогий скудную землю

потом праведным поливает —

но приходит захватчик злобный,

и ограбленным остается

умереть и ее удобрить,

жен и детей оставив рабами!

Тортхельм.

Этельреда не так–то просто

победить — Виртгеорн равняться

с ним не мог бы; ему не чета он!

Да и Анлаф этот Норвежский

тоже не Хенгест с Хорсой.

Тидвальд.

Надеюсь,

надо надеяться! Подними–ка

за ноги тело: пора в дорогу.

Я под мышки, ты под колени

подхвати его и повыше

подними. Ну, все! Наконец–то.

Тряпку сверху накинь.

Тортхельм.

Негоже

грязным тряпьем покрывать останки;

чистый лен ему подобает.

Тидвальд.

Что ж, покуда другого нету.

В Мэлдоне ждут монахи с аббатом.

Припозднились мы. Залезай–ка!

Плачь, молись — поступай как знаешь.

Я же сяду на перед.

Щелкает кнутом.

Трогай

мало–помалу, милашки!

Тортхельм.

Боже,

ниспошли нам доброй дороги!

Молчание. Слышен только перестук копыт и скрип колес.

Колымага скрипит и стонет

так, что и за сто миль услышишь.

Снова молчание; на этот раз оно длится дольше.

Куда мы едем? И долго ль ехать?

Ночь на исходе, и дрема долит,

и давит усталость. Что же умолк ты?

Тидвальд.

От речей разоренье сердцу;

отдыхал я. Однако глупый

задал вопрос ты. Куда мы едем?

В Мэлдон, вестимо, к монахам. А дальше —

в Эли, в аббатство; путь неблизкий.

Рано иль поздно приедем. Правда,

нынче дурны дороги. На отдых

не рассчитывай. Или решил ты,

что перину тебе подстелят?

Кроме трупа, другой подушки

предложить не могу. Пожалуй,

прикорни на нем.

Тортхельм.

Ну и груб же,

Тида, ты.

Тидвальд.

Говорю я просто — вот ты и взвился.

А скажи я по–возвышенному, стихами —

«главу преклонил я на грудь владыки

возлюбленного, и влагою слезной

обезглавленного омыл я;

так мы странствовали, слившись

воедино — вождь и воин,

преданный раб и повелитель,

У пристани, где приют последний

примет его и упокоит», —

ты бы не оскорбился, Тотта!

У меня и своих немало

дум, забот и сомнений. Дай же

мне покой, помолчи немного.

Жаль мне тебя, и себя не меньше.

Спи, мой мальчик! Мертвый не встанет,

скрип тележный услышав; спящих

беспокоить не будет. Спи же!

Обращается к лошадям.

Н–но, голубушки! Торопитесь!

Ждут вас стойла, овес и отдых:

жадность чужда чернецам элийским!

Телега скрипит и качается. Стучат копыта. Молчание. Вдали появляются огоньки. Из телеги доносится голос Тортхелъма; он в полудреме.

Тортхельм.

Во тьме ночи теплятся свечи,

но гулок хор под холодным сводом:

то панихиду об упокоеньи

души усопшего служат в Эли.

Века проходят и поколенья,

рыдают жены, растут курганы,

и день сменяется днем, и пыли

все толще слой на старом надгробье, —

крошится камень, род угасает,

и гаснут искры горящих жизней,

едва успев над костром вспыхнуть.

Так мир меркнет; встает ветер,

и гаснут свечи, и ночь стынет.

Пока он говорит, огоньки постепенно меркнут. Голос Тортхельма становится громче, но это по–прежнему голос человека, который говорит во сне.

Тьма! Везде — тьма, и рок настиг нас!

Ужели свет сгинул? Зажгите свечи,

огонь раздуйте! Но что там? Пламя

горит в камине, и свет в окнах;

сходятся люди из тьмы туманов,

из мрака ночи, где ждет гибель.

Чу! Слышу пенье в сумрачном зале:

слова суровы, и хор слажен.

Воля, будь строже, знамя, рей выше,

Сердце, мужайся — пусть силы сякнут:

Дух не сробеет, душа не дрогнет —

пусть рок настигнет и тьма наступит!

Телега с грохотом подпрыгивает на ухабе.

Ну и толчок, Тида! Растряс все кости

И сон стряхнул. До чего же зябко,

и темнота — ничего не видно.

Тидвальд.

Встряска, вестимо, сну не на пользу.

Вот спросонок и знобче… Странный

сон тебе снился, Тортхельм! О ветре

ты бормотал, о судьбе и роке, —

дескать, тьма этот мир поглотит, —

гордые, безумные речи:

так бы мог сказать и язычник!

Я не согласен с ними! До утра

далеко, но огней не видно:

всюду мгла и смерть, как и прежде.

Утро же будет подобно многим

утрам: труд и потери ждут нас,

• Предыдущая
• 4/7
• Следующая