Волшебное слово (сборник) - Осеева Валентина Александровна - Страница 18
- Предыдущая
- 18/23
- Следующая
– Вот-вот... – заторопилась вдруг Пелагея. – Когда б вы мне сарайчик починили: поросенок у меня там в дырку выскакивает. Вот кабы починили – не набегаюсь я за ним...
Ленька бросил на мать сердитый взгляд, надел тулуп и вышел из избы. Сердце его кипело обидой на мать, на ребят, на Егорку. Больше всего на Егорку, державшего себя как ни в чем не бывало. Он не знал, что Егорка, выполняя мудреное задание Татьяны Андреевны, чувствует себя неуверенно и старательно прячет эту неуверенность. Оба исподтишка следили друг за другом. Ленька с ненавистью смотрел, как Егорка, весело насвистывая, подошел к сарайчику, вытащил старые тряпки, которыми Пелагея затыкала большую дыру в стене, шлепнул по носу выглянувшего оттуда поросенка и сказал:
– Хрюшка-то у вас небось по всему двору бегает?
– Выскакивает, выскакивает! – снова подтвердила Пелагея.
Егорка вытащил из сарая доску, повертел ее в руках, примерил и стал обтесывать.
– Гвозди есть?
Ленька пошел в кладовку. Железная крыша трещала под Митрошиными сапогами, по двору сновала длинная фигура Степы, от сарайчика доносились веселое посвистывание и стук топора. Сердце у Леньки сжималось от стыда и обиды, что на его дворе хозяйничают непрошеные гости, тогда как ему, Леньке, ничего бы не стоило сделать все это самому. Он долго копался в ящике с гвоздями и горько повторял:
– Приедет отец – все расскажу!
Митроша вытащил из-под снега промерзшие бревна.
– На починку они тебе не пойдут, – постукав топором по гнилому стволу, сказал он Леньке. – Давай матери на дрова изрубим!
Стиснув зубы, Ленька в сердцах схватил топор и всадил его в бревно. Митроша молча вытащил топор и бросил его на крыльцо.
– Пилу давай!
Окончив работу, мальчики полезли на крышу и потом долго топтались на дворе, отряхивая с валенок и полушубков снег.
– Да, тяжело тебе... Такая семья не шутка, – протянул Егорка, поглядывая на Леньку.
В горле у Леньки заклокотало от злости, и, захлебываясь словами, он хрипло забормотал:
– Моя семья! И никому до нее дела нет! Я большак! Отец меня сам назначил! Сам я и справлюсь здесь!
Он задохнулся и обвел взглядом ребят.
– Справишься так справишься! – безразлично сказал Митроша, хлопая мокрыми варежками. – Пошли, что ли!
Степа косо поглядел на Леньку, обидчиво дернул носом, спрятал в карман записную книжку и шагнул за Митрошей.
– А за помощь... спасибо! – бросил им вслед Ленька.
Егорка облокотился на перила крыльца.
– Ступайте! Я приду потом, – кивнул он ребятам.
Ленька вызывающе посмотрел на него.
– Это ты правильно сделал, – сказал вдруг Егорка.
– Чего? – удивился Ленька.
– Я и сам не люблю, когда мне помогают, – не отвечая на его вопрос, задумчиво сказал Егорка. Он прищурился и помотал головой. – Смерть не люблю!
– А ко мне пришел? – с упреком спросил Ленька.
– Я пришел... – замялся Егорка и посмотрел на Леньку. – Ты вот все... на охоту ходишь.
– На охоту? – переспросил Ленька и, засунув руки в карманы, поглядел на товарища сверху вниз. – На зайцев хожу! А тебе что?
«Увязаться за мной хочет!» – подумал он про себя.
– А не ловятся зайцы-то? – тихо и неуверенно спросил Егорка, чувствуя, что не с того начал и не так ведет разговор, как нужно.
– Ничего! – хвастливо сказал Ленька и, увлекшись, начал рассказывать о своих похождениях. Рассказал и про заячьи уши, которые он чуть руками не схватил, и про силки с зайцами.
Егорка слушал его с улыбкой, щурясь на белый снег; он думал о Татьяне Андреевне: «Что ей скажешь? Зря ведь шатается...» Ему стало жалко Леньку. Он прервал его на середине рассказа и нетерпеливо спросил:
– Да на что тебе зайцы-то? На что!
– Как на что? – опешил Ленька. – Ведь семья у меня! Что ни заяц, то шапка! Я в тот раз ноги отморозил – думал, пропаду вовсе, – неожиданно для себя пожаловался он. – Болото... Ветер в ушах свистит... – Он поежился. – Вот так-то и отец, бывало...
Егорка вспомнил, как встретил у ворот школы посиневшего, промерзшего Леньку. Он заволновался:
– Брось ты это... зайцев своих! Не доведут они до добра! Ведь ты в школу не ходишь!
– А я в школу и не пойду, —твердо сказал Ленька.
– Почему? – удивился Егорка.
– Из-за тебя не пойду, из-за ребят не пойду, из-за Татьяны Андреевны не пойду! – неожиданно со злостью выпалил Ленька.
Егорка смотрел на него испуганными глазами.
– Татьяна Андреевна не верит мне... Думает – гуляю, шатаюсь... – Голос у Леньки дрогнул. – Никто жизни моей не знает!
Егорка схватил товарища за рукав и, забыв предупреждение учительницы, быстро заговорил:
– Татьяна Андреевна сама меня послала. Жалеет она тебя, беспокоится. Я ведь не сам пришел...
Ленька выдернул свой рукав и отвернулся.
Егорка тронул его за плечо.
– Ты на меня не сердись. Я ведь тогда в классе по дружбе...
Ленька молчал, сглатывая слезы.
Егорка пришел к Татьяне Андреевне взволнованный. Из его сбивчивого рассказа выходило так, что не ходит Ленька в школу не потому, что заленился, а потому, что она, Татьяна Андреевна, не верит ему больше. А на зайцев ходил он потому, что ребятам нужны шапки. А зайцы все равно не словились, и только намучился с ними Ленька.
– Сказал: «Не пойду в школу», а сам заплакал.
Егорка замолчал и добавил с тяжелым вздохом:
– Никто жизни его не знает...
Татьяна Андреевна посмотрела на его доброе огорченное лицо и встала.
– Ну иди! Спасибо тебе.
Егорка широко раскрыл глаза и не двинулся с места.
– Как же... с Ленькой-то?
Он хотел еще что-то сказать, но Татьяна Андреевна замахала руками:
– Иди, иди!
Он хмуро и укоризненно посмотрел на нее: «Четыре года учила его... А случись что-нибудь...» И вышел с тяжелым чувством обиды за товарища: «Ничего, Ленька, сами обдумаем!»
Татьяна Андреевна надела шубку, схватила платок и остановилась. «Я до сих пор верила тебе, Леня!» – вдруг отчетливо вспомнила она свои слова. И перед ней сразу встало испуганное, умоляющее лицо Леньки, вспомнился его отчаянный крик, который вызвал смех всего класса: «Я зайцев ходил стрелять!»
Он испугался, что она не верит ему больше.
Татьяна Андреевна вдруг поняла: «Я не осталась с ним, не узнала, не расспросила... Я ничего не сделала!»
Завязывая на ходу платок, учительница почти бежала по длинной деревенской улице...
А в избе шло тяжелое объяснение.
Расстроенный приходом ребят, Ленька надрывно кричал матери:
– Я бы сам тебе все починил! Я не отказывался! Я вон в школу из-за вас не хожу!
Татьяна Андреевна остановилась в сенях и прислушалась.
– Из-за вас! Из-за вас! Все ноги себе отморозил! Вруном перед Татьяной Андреевной сделался... А она тоже на меня сердится... Если бы пришел к ней с зайцами, может, поверила бы...
Татьяна Андреевна отворила дверь. Ленька, уронив голову на край стола, плакал громко и жалобно. Пелагея, опустив руки, стояла над ним молчаливая и испуганная. Татьяна Андреевна бросилась к Леньке:
– Тише... тише... Я не сержусь. Я верю тебе...
Ленька поднял мокрое от слез лицо, он силился что-то сказать, но неожиданный визг заглушил его слова.
Уткнувшись друг дружке в плечо пушистыми головками, двойняшки залились звонким плачем.
– Что это? – испуганно спросила Татьяна Андреевна.
– Это... Манька-Танька, – засмеялся Ленька, вытирая пальцами не просохшие от слез щеки.
Майское солнце заливало Ленькину избу. Оно пробивалось во все щели, золотым ручейком струилось по крашеному полу, зайчиком пробегало по светлым волосам двойняшек и гладило горькие морщины матери. Вестей от отца не было. Последнее Ленькино письмо, посланное в госпиталь, пришло обратно с короткой надписью: «Выбыл». Ленька не показал его матери. Вместе с Татьяной Андреевной они написали запрос в полк.
Время шло. Немногое изменилось в Ленькиной жизни, но изменилось главное: ученье наладилось, в семье наступил мир и жизнь пошла ровнее. Только об отце вспоминать было больно, о нем старались говорить меньше.
- Предыдущая
- 18/23
- Следующая
