Трудное примирение - Грэхем Линн - Страница 3
- Предыдущая
- 3/38
- Следующая
Кэтрин никогда не покидало чувство, что беда поджидает ее за каждым углом. Скоропостижная смерть Харриэт лишь подтвердила ее худшие предположения. Один жестокий удар, и весь их мирный счастливый мирок рухнул. Ее словно безжалостно отбросили туда, откуда она начинала четыре года назад…
Вся жизнь тогда полетела вверх дном, с головокружительной скоростью понеслась под откос. Шансы на будущее были равны шансам летчика — камикадзе. И тут появилась Харриэт. Как недооценивали ее близкие! Харриэт… Как-то в раздражении Дрю обозвал ее «очаровательной дурочкой». Так вот Харриэт буквально подобрала Кэтрин, встряхнула и поставила на ноги. Со временем Харриэт стала для Кэтрин второй матерью.
Познакомились они в поезде. Та поездка и та встреча навсегда изменили жизнь Кэтрин. Они оказались в одном купе, и Харриэт все пыталась завязать разговор. Когда ты сплошной комок нервов и больше всего боишься разрыдаться на людях, не очень-то тянет на разговоры. Но Харриэт сумела преодолеть ее замкнутость, и она в конце концов излила ей душу и рассказала всю свою жизнь.
После она не знала, куда деваться от стыда, и охотно избавилась бы от старушки. Вышли они на одной станции. Сколько Харриэт ни твердила ей, что она «приняла правильное решение», все впустую. Точно наркоман, испытывающий муки долгого воздержания, Кэтрин буквально сгорала от жажды услышать его голос хотя бы по телефону. Виновато попрощавшись с Харриэт, она ринулась к телефонной будке, которую заметила на другом конце автостоянки.
Что бы изменилось, сделай она этот звонок? Скорее всего, он был бы непростительной ошибкой, венчающей отношения, несчастные с самого начала и до конца?
Узнать это ей было не суждено. Стремясь к будке, она бросилась прямо под машину. Чтобы поставить ее на ноги, потребовались невероятные усилия. Отходя от полученных ушибов, следующие три месяца она провела в больнице. Лишь через много дней она пришла в себя настолько, чтобы различать ласковый голос, сквозь пелену боли прорывающийся в ее мутное сознание. Это был голос Харриэт. Зная, что у нее никого нет, Харриэт сидела подле нее денно и нощно, помогая выбраться из бездны. Кэтрин не сомневалась, что, не будь тогда рядом Харриэт, ей бы не выкарабкаться.
Так что еще до его преждевременного рождения Дэниэлу уже пришлось бороться за жизнь. Появившись на свет, он запищал, чтобы привлечь к себе внимание, — хотя и не очень громко, зато требовательно и упрямо. Еще в роддоме он очаровал весь персонал тем, что проходил все стадии развития в рекордные сроки. И Кэтрин поняла, что появлению ее сына «а свет — с доставшимися ему великолепными генами — не помешал бы даже десятитонный грузовик, а не то что какая-то легковушка, сбившая его беспечную мать.
— Этот малютка отличный боец, — с гордостью объявила Харриэт, принимая на себя роль приемной бабушки с той горячностью, на какую только способна одинокая женщина. Дрю искренне любил старшую сестру, однако ее эксцентричность порядком раздражала его, да и жена, утонченная француженка Аннет, и дети-подростки попросту не оставляли ему времени для Харриэт. Поместье «Серый монах» располагалось в Оксфордшире, совсем рядом с одной из деревушек. Обветшавший старый дом был окружен несколькими акрами одичавшего парка. Здесь родились и Харриэт и Дрю, и Харриэт громко протестовала против любой попытки брата подновить ее дом. Окружающая обстановка не имела для Харриэт решительно никакого значения. Ее занимали только несчастные.
Затуманенным взглядом обвела Кэтрин скромную кухню. Это она повесила клетчатые занавески, которые шевелил сейчас врывающийся в окно ветер, покрасила обшарпанные шкафчики веселенькой оранжевой краской, купленной по дешевке на распродаже по случаю какого-то церковного праздника. Это их дом. В самом глубоком смысле. Как ей убедить Дэниэла, что он будет так же счастлив в крохотной городской квартире, если она сама в это не верит? Но, Боже милосердный, кроме этой квартирки, никаких других вариантов все равно нет.
Легкий стук в заднюю дверь, и, не дожидаясь ответа, в комнату влетела ее подруга Пэгги Дауне, высокая женщина лет тридцати с ровно подстриженными рыжими волосами. С бесцеремонностью частого гостя она плюхнулась на продавленный диван и с изумлением уставилась на картонную коробку.
— Это что, генеральная репетиция? У тебя же еще две недели впереди.
— Нет. — Кэтрин протянула ей письмо поверенного. — Дрю, к счастью, сказал, что можно пока пожить в его квартире. Мы не можем оставаться здесь до конца месяца, а раньше квартира не освободится.
— Черт возьми! И вам не дадут прожить здесь хотя бы еще неделю? — возмутилась Пэгги.
Чтобы не видеть искаженного гневом лица Пэгги, Кэтрин вернулась к упаковке посуды, надеясь, что ее подруга не вскочит на коробку из-под мыла, чтобы разразиться оттуда проклятиями по поводу завещания Харриэт и необходимости немедленного отъезда в город. В последнее время, обуреваемая лучшими побуждениями, Пэгги была очень деятельна и совершенно бесполезна.
— У нас нет никаких законных оснований оставаться здесь, — сказала Кэтрин.
— Но с моральной точки зрения это право у тебя есть, и мне кажется, что благотворительная организация могла бы проявлять больше милосердия к матери-одиночке. — Пэгги произносила свою гневную речь как бы от имени Кэтрин. — Никогда им этого не прошу. И вся эта кутерьма только из-за твоей драгоценной Харриэт!
— Пэгги…
— Прости, но я предпочитаю говорить правду в глаза. — Это пояснение было явно излишним для всякого, кто был знаком с острым язычком Пэгги. — Честно говоря, Кэтрин… мне иногда кажется, что тебя привезли сюда только затем, чтобы просто пользоваться тобой! Ты даже не замечаешь, как люди тебя используют! Какую благодарность ты получила за эти четыре года, что прожила с Харриэт?
— Харриэт пустила нас к себе, когда нам вообще некуда было идти. И ей меня благодарить не за что.
— Ты обслуживала весь дом, выполняла все ее прихоти, ковырялась во всех этих ее делах милосердия, — яростно напирала Пэгги. — И все за стол и угол, да еще за кучу тряпья! Прямо невероятный размах благотворительности!
— Харриэт была самым добрым и самым чистым человеком из всех, кого я знаю, — твердо сказала Кэтрин.
«И самым чокнутым», — чуть не прибавила раздраженная Пэгги. Конечно, эксцентричные выходки Харриэт действовали на Кэтрин меньше, чем на других, не столь терпимых людей. Она, казалось, не замечала ни того, как Харриэт громко разговаривает сама с собой, обращаясь к своей совести, ни того, как она с шумом высыпает содержимое своего кошелька на блюдо для пожертвований в церкви. Кэтрин не морщила нос, когда Харриэт приглашала попить чаю грязных и вонючих бродяг и предлагала им чувствовать себя как дома.
«Эх, Кэтрин, да если бы ты…» — эту фразу Пэгги часто начинала, да вот закончить так, чтобы было убедительно, так и не сумела. Лучшей подруги, чем Кэтрин, у нее никогда не было. Она такая добрая, благородная, самоотверженная, и это высоко поднимало ее в глазах женщины, считающей себя закоренелым скептиком. Разве можно ругать за столь бесценные качества? К несчастью, это те самые качества, благодаря которым Кэтрин и попала в безвыходное положение.
Кэтрин словно витала в каком-то ином пространстве. Глядя на эти загадочные голубые глаза, на это прелестное лицо, Пэгги не могла избавиться от ощущения, что видит перед собой ребенка, заблудившегося в непонятном мире взрослых. Кэтрин была склонна видеть в людях только хорошее и бесконечно доверять им. За ее неизменно оптимистичным взглядом на мир скрывалась ее ужасающая, наивная беззащитность. Она горячо сочувствовала чужим страданиям. Когда ее о чем-нибудь просили, ей даже в голову не приходило сказать «нет». В этой кухне всегда толпились люди с какими-нибудь просьбами — матери, которым надо, чтобы кто-то посидел с детьми, люди, которым не на кого оставить кошку, собаку или хомяка, пока они будут в отъезде. Кэтрин пользовалась здесь большой популярностью. Была бы шея, хомут найдется. А кто сделал что-нибудь для нее? Насколько было известно Пэгги, таких было раз-два и обчелся.
- Предыдущая
- 3/38
- Следующая
